— Так, ладно, — первым отступил лекарь, — почему он послал именно тебя?

— Потому что весь город знает, что мы с тобой любовники, — отозвался шут, оправляя одежду, сбившуюся в пылу проигранной лекарем схватки, и водружая на голову просто роскошный колпак с золотыми бубенчиками на кончиках.

— Мы. С. Тобой. Не. Любовники, — по словам припечатал лекарь.

— А ты это им скажи, — весело подмигнул ему Шельм и, как ни в чем не бывало, плюхнулся на одну из табуреток, разливая заварку из миниатюрного чайничка по чашкам из черного, вулканического стекла. Вся посуда в доме лекаря была сделана именно из него, что всегда удивляло шута.

Ставрас смотрел на него с выражением крайней брезгливости. Шут же не унывал даже под этим взглядом. Улыбался мило-мило, и прихлебывал обжигающе горячий чай. Как же он бесил его всеми этими ужимками! Просто до безумия. Но лекарь снова сдался первым. Вздохнул, разжал кулаки, которые даже не понял когда успел стиснуть, и сел напротив него, обхватывая поставленную перед ним кружку обеими руками, словно грея, хотя холодно в комнате не было, лишь чуть прохладно, в отличие от удушливой жары на улице.

Двое мужчин молча пили ароматный, пахнущий мятой и жимолостью чай. Шельм больше не улыбался, напротив, явно сосредоточенно думал о чем-то своем. Печаль в его глазах опять проступила настолько явно, что лекарь, завидев её вновь, так и сидел, разглядывая парня в шутовском колпаке с непонятным ему самому желанием узнать, в чем причина этой печали. Её в бирюзовых глазах шута, вот уже почти год уделяющего ему особое внимание на всех светских раутах, которые Ставрас был вынужден посещать время от времени, он замечал ни раз, и не два. Иногда она проступала более явно, иногда скрывалась где-то в глубине зрачков, словно отступая и прячась на время, но всегда была там. Всегда.

— Что будет с тобой, если я откажусь? — задал он какой-то странный, непонятный вопрос.

— Повесят, — пожал плечами шут. Но произнес это таким обыденным тоном, что лекарь нахмурился. Такого безразличия к собственной жизни со стороны Шельма он как-то не ожидал.

— И что, так просто расстанешься с жизнью, ради какого-то мнимого радужного дракона?

— Расстанусь? — шут посмотрел на него растерянно, потом понял о чем он, и улыбнулся. — Ну, или голову отрубит. Наследничек мне этим чуть ли не каждый день грозить пытается. Чудной такой, маленький, глупенький и наивный.

— Да, уж. И Палтус думает, что я соглашусь тащить это его глупое недоразумение, возомнившее себя невесть кем, через полстраны к Драконьим Горам в поисках Радужного Дракона?

— Палтус, может, и не особо рассчитывает на твое согласие, а вот наследничек уже всему двору уши прожужжал, как он поедет с тобой в странствия, как ты научишь его этому своему удару с левой, которым свалил явного фаворита Деметруса Аполлонского. Ну, помнишь, на турнире.

— Не собираюсь я его учить!

— Да, понял я уже. Не думай, глупости все это. Поорет, поорет и перебесится, — махнул рукой шут и отвернулся.

Ставрас очень внимательно посмотрел на него. Голубоволосый мальчишка давно интересовал лекаря, но все эти его нездоровые позывы, из-за которых их и считали теперь так называемыми любовниками, Ригулти дико раздражали. Но с другой стороны, шут, конечно, был обаятельной стервочкой, как для себя определил его Ставрас, и подводить его под монастырь ему как-то не хотелось. Да, и скучно будет без него. А то, на всех этих балах, Ставрас только тем и развлекался, что бегал от шута, настойчивого в своих домогательствах до неприличия. Вызывая шепоток светских сплетников, и в тайне от всех развлекаясь не меньше, все того же Шельма. У которого, кстати, была довольно забавная фамилия. Ставрасу всегда было интересно, настоящая или сценический псевдоним? А еще неожиданно пришла в голову мысль, что вот он, шанс отыграться на мальчишке, явно не рвущегося покидать столицу под только что выдуманным пафосным предлогом. Поэтому, Ставрас хитро прищурился и полюбопытствовал, словно между прочим:

— Скажи, а Ландышфуки — это настоящая фамилии или ты её сам себе выдумал?

Шут подавился и закашлялся. Постучал себе кулаком в грудь. На глазах у него выступили слезы. Он жадно глотнул воздуха, отдышался и все же выдавил из себя:

— Конечно, настоящая.

Лукавства в его глазах лекарь не увидел.

— Хорошо, — протянул Ставрас, медленно, словно намеренно дразня, облизал губы, неотрывно глядя в глаза замершему шуту, который тут же заподозрил какой-то подвох. И добавил: — В таком случае, идем.

— Куда? — Шельм растерянно моргнул.

— Как "куда"? — притворно изумился Ставрас. — Во дворец, конечно.

— Зачем? — еще больше насторожился шут, уже догадываясь к чему все это.

— За королевичем, да и об оплате не мешало бы договориться.

— Ты это назло мне, да?

— Конечно, — насмешливо протянул Ставрас, чувствуя себя как никогда победителем. — Не все же тебе мне жизнь портить, пора бы и мне для тебя расстараться.

— Ты собираешься пленить Радужного Дракона? — напряженно вопросил тот.

— А почему бы и нет?

— Для нахального, избалованного мальчишки, ничего не сделавшего в этой жизни для того, чтобы заслужить честь, хотя бы просто увидеть полет такого дракона?

— Да, — уверенно кивнул Ставрас, откровенно забавляясь.

Похоже, шут не врал о своих теплых чувствах к Радужному Дракону. Интересный, однако, спутник у него будет. Ой, какой интересный! С таким явно не соскучишься.

— Именно для него, — подтвердил он еще раз, и опешил, когда глаза шута сузились, и тот зашипел на него, разъяреннее кота, узревшего соперника.

— Презираю тебя!

— О, а как же любовь, любовничек мой дорогой?

— А нет её и не было! Думаешь, я с тобой поеду? Так вот, не дождешься! — от переизбытка чувств шут вскочил на ноги, его колпак съехал набекрень, но бирюзовые глаза все равно метали молнии.

Ставрас нахмурился и тоже поднялся. Обманчиво медленно, словно дракон, в полете готовившийся к быстрому падению, чтобы одним нырком схватить с земли добычу.

— А вот это, Шельм Ландышфуки, не тебе решать, — обронил он, схватил шута, не нашедшего что ему на это ответить за руку, и потащил за собой к выходу.

— Пусти! — дернулся было тот.

Но пальцы лекаря, словно вылитые из цельного железа, сжали его руку еще сильней, так, что захрустели кости, хотя ломать их Ставрас никогда бы не стал.

— Не раньше, чем мы доберемся до дворца, — бросил лекарь, и вывел его на улицу.

Вот так и началось их путешествие

Ригулти торговался самозабвенно: до хрипоты и нервного тика. Правда, последний наблюдался скорее у Его Величества Палтуса Третьего, нежели у лекаря, у которого по прошествии двух часов, все еще горели бешеным азартом глаза. Шут, поначалу, еще пытался вклиниться в ожесточенный спор, но плюнул на это дело. И, вальяжно развалившись на пафосном королевском троне отделанном золотом и красным бархатом, закинул одну ногу на подлокотник с некоторой нарочитой ленцой во взгляде, призванной замаскировать искусно скрываемое отвращение ко всему происходящему, разглядывал пыхтящего, как огнедышащий дракон, короля и лекаря, лыбящегося с каждой минутой все победнее. (? Лучше сделать в кавычках или "улыбающегося"?). Ставрас явно вознамерился отыграться не только на Шельме, но и на Палтусе, за все, чем тот успел ему насолить. Например, за попытки неоднократно женить его на какой-нибудь светской барышне, от чего Ригулти отбивался всеми правдами и не правдами, и пока успешно. Наследника в тронный зал не пустили. Лекарь уперся, как баран, и пред не в меру упитанным парнишкой, прыскающим своей чванливостью во все стороны, демонстративно захлопнули входные двери. Как он орал на пороге!.. Шут до сих пор умилялся, честно признав, что эта выходка Ставраса, каким бы гадом он ни был, однозначно подняла настроение, причем, похоже, даже самому королю.

— А я говорю, что горсть изумрудов, горсть рубинов и три, три, — тыча в лицо королю тремя растопыренными пальцами, продолжал гнуть свое лекарь, — горсти алмазов.