Вере Владимировне тридцать два года. У нее большие зеленые глаза и матовая кожа. Когда она улыбается, ее улыбка проникает в самую душу третьего штурмана и вызывает там некоторое брожение чувств. Если бы не существующая в Ленинграде (и в сердце Игоря) студентка Эллочка, он обязательно потерял бы голову несмотря на ощутимую разницу лет.

— Что скажете, Игорь Петрович? — спрашивает Вера Владимировна, зная по опыту, что Игорь может простоять так довольно долго.

— Хотел приемничком побаловаться, в смысле джаза. Да вот вы вроде уходить собрались.

Вера Владимировна улыбается, и улыбка колышет душу третьего штурмана. Это заметно.

— Я вам оставлю ключ от рубки. Можете баловаться, только не включайте джаз в трансляцию. За это нагорит. Ешьте мандарины.

Вера Владимировна указывает на вазу с мандаринами. Игорь берет один и говорит: «Спасибо». Он включает станцию и спрашивает:

— Где вас искать в случае срочного выхода?

— Дома, — пожимает плечами Вера Владимировна, поправляя коричневый берет. Вообще, это загадочная женщина. Никто еще не похвастался ее особой благосклонностью. Никто не сочинил про нее ни одной сплетни. Со всеми она ведет себя ровно, приветливо и мягко. Попытки ухажнуть она отклоняет вежливо и твердо. Охотников на такое дело находилось достаточно. В пароходстве ходит смутная легенда, что года три назад у нее был жених, который утонул вместе с пароходом в Северном море. Романтическая легенда.

— Впрочем, — говорит Вера Владимировна, — не для журнала, а вам, как вахтенному помощнику: я буду, возможно...

— Тускарорская впадина! — горячо восклицает Игорь, приложив руку к груди. В голове его мелькает мысль: «Неужели у нее кто-то есть?»

— … вот здесь.

Вера Владимировна пишет на бланке радиограммы адрес и подает бланк Игорю. Игорь прячет его в карман, не читая.

— Желаю вам счастливой вахты. Не скучайте. Ешьте мандарины. — Вера Владимировна уходит.

Игорь начинает ловить джазы. Под нехитрую музыку легко думается о печальном. Неужели у нее кто-то есть? Игорь переживает и ест мандарины. Если и она обманывает — как же тогда верить женщинам?

Август Лееман подходит к перекрестку, полагая, что минует его совершенно равнодушно. На перекрестке он останавливается, чтобы пропустить медленно поворачивающую за угол машину. Машина давно скрылась в снежном облаке, а он все стоит, и прежней уверенности, что следует идти в «Балтику», у него уже нет. Он внезапно почувствовал, что не хочет шума и сутолоки, что теплые руки Неле и рюмка ликера — сейчас самое приятное для него из всех человеческих удовольствий. Он борется, убеждая себя в том, что надоест ей, если будет приходить слишком часто. Или, еще хуже, она надоест ему. Не решив, как быть в таком случае, Август поворачивает налево и сталкивается с высоким человеком в морской шинели.

— А, чтоб тебя!.. —вскрикивает человек, совершая вираж в сторону, и тут же произносит одними губами, беззвучно: — Васька, неужто?

— Санька! — выдыхает Август. — Как ты здесь очутился? Или я вижу призрак, а тело твое в Дальневосточном пароходстве?

— Дурашка, — говорит Александр, обнимая его по-медвежьи. — Я плаваю по всему свету и даже дальше. Например, сегодня мы идем в Ленинград из Рио. Подлый шторм загнал нас в эту дыру. Да здравствует подлый шторм! — кричит Александр, оглушая ветер.

— Санька, — говорит Август. — Я иду к прекрасной женщине. Пойдем со мной. Мне это доставит радость.

— К черту прекрасных женщин! — кричит Александр, подхватывая его под руку. — Мы пойдем туда, где побольше народу, чтобы побыть наедине друг с другом. К черту женщин, Васька! Два года мы не виделись и не написали друг другу ни строчки...

— Даже джаз нельзя слушать вечно, — грустно произносит Игорь, выключает станцию и спускается к себе в каюту. Все гуляют на берегу, а он сидит и сторожит пароход, который никто не собирается украсть. Странные мысли забредают ему в голову. Вдруг бы принесли аварийную. Капитана никак не могут найти. Срочным выходом в море командует третий штурман Игорь Соколов. «Нептун» полным ходом (16 узлов) летит спасать бразильский лайнер, наскочивший на Пальясаарский риф. Они снимают лайнер с камней. Капитан лайнера, прослезившись, долго трясет Игорю руку и дарит на прощание зажигалку с выгравированной на ней картой Европы. На следующий день Игоря переводят прямо в капи... старшие помощники... Жаль только, что по Балтийскому морю не ходят бразильские лайнеры.

Он вспоминает про адрес, который дала ему радистка. А что, если сходить туда? Можно прийти и сказать, что испортилась станция. Это займет какой-нибудь час. Маловероятно, что за этот час принесут аварийную. Игорь надевает плащ, выходит из каюты и задумывается. Уйти с вахты? Бросить на произвол судьбы доверенное ему судно? И как только он мог на это решиться? Как он мог об этом подумать? Серьезный человек, штурман! Дожил до двадцати двух лет, а ведет себя как курсант, навострившийся сорваться в самоволку. Позор! Игорю в самом деле стыдно. Он возвращается в каюту, снимает плащ и «переживает».

Без стука открывает дверь второй механик. Эти механики никак не могут приобрести элементарные культурные навыки. Вечно прутся в чужую каюту, не постучавшись. Сколько раз им об этом говорилось — все как об стенку горохом.

— Вахтишь, третий? — спрашивает механик. — Зайди ко мне. Поболтаем с горя,

— Какое может быть горе, Володя? — удивляется Игорь.

Они проходят в каюту второго механика. Он объясняет:

— Горе — это вещь чисто индивидуальная. Как зубная щетка. У меня, кстати, есть прекрасные огурчики. — Механик достает из кармана коньяк.

— Это хорошо, — определяет Игорь положение вещей и садится на диван.

— Скинь фуражку, — говорит механик, доставая из шкафа банку с огурцами. — Я пить люблю медленно, обстоятельно, смакуя. Человек в шапке портит мне все удовольствие. Почему ты никогда не спрашиваешь у людей про их личную жизнь? Другие всегда интересуются — как жена, как дети, имеешь ли квартиру, хватает ли зарплаты... Новую вещь увидит — спросит: где достал, сколько стоит? А ты что, выше этого?

Механик наливает по полстакана и насаживает на вилку огурец. Игорь тоже берет огурец.

— Терпеть не могу слово «зарплата», — говорит Игорь, — и не люблю квартиры. Надо, чтобы люди жили под открытым небом. Или, на худой конец, во дворцах, отдельно от кухни. А деньги я бы вообще истребил. Все равно их никому не хватает.

— А как делить блага?

— Это пускай кто-нибудь другой придумает, — говорит Игорь, хрустя огурцом. — Не все же мне одному. Ты о каком горе упоминал? — спрашивает он, желая показать, что интересуется личной жизнью механика.

— Пустяки, — говорит механик и наливает еще по полстакана.

— А все-таки?

— С женой не в порядке. Ерунда. Рассосется.

Механик внимательно смотрит в глаза Игоря и кривит губы.

— Помнишь, Володя, как говорил некто Эдвин: женщин много есть на свете.

— Не криви душой, Гарик, — говорит механик. — Когда приходим с моря, ты быстрее всех бежишь за почтой.

— Есть грех. — Игорь пьет коньяк маленькими глотками, подражая механику. — И все же я не понимаю, как это можно...

— Молчи, раз не понимаешь, — советует механик. — Как у тебя с визой?

— Обещают открыть через месяц. Все-таки лучше плавать за границу, чем спасать ротозеев в Балтийском море. — Игорь поднимает палец и декларативно произносит: — Романтика моря начинается за Датскими проливами.

— Может быть. Ты штурман и в романтике должен понимать больше меня. Однако там начинаются и большие заработки для нашего брата.

— Что мне заработки! — взмахивает стаканом третий штурман. — Я хочу посмотреть мир. Ты знаешь, — Игорь переходит на зловещий шепот, — когда-нибудь я напишу книгу. Большую книгу, действие которой происходит сразу во всем мире. Чтобы люди читали ее и чувствовали себя Великими Гражданами Вселенной. Чтобы они забыли про квартиры, зарплаты и что сколько стоит...