Какой восхитительный человек в сравнении с крикливым, вспыльчивым Паскалем, который однажды топтал ногами шлем одного из своих «подданных», когда тот имел неосторожность положить его на августейший письменный стол из красного дерева!..

— Мне сообщили, что вы якобы намерены совершить плавание по Красному морю на туземной фелюге. Эта затея представляется мне любопытной… А что вы собираетесь делать во время этого путешествия?

Я пускаюсь в объяснения.

— Тогда вы проплывете вблизи Шейх-Саида. О нем сейчас ходит множество толков. Может быть, вы знаете?.. Нет? Что ж, вероятно, вам будет небезынтересно познакомиться поближе с этой небольшой территорией, которую нам следовало бы называть французской… Буду рад узнать о ваших впечатлениях, когда вы возвратитесь назад. Господин X., журналист, рассказывал мне о тех краях, но в достаточно смутных выражениях, по крайней мере, его изыскания носили, насколько я могу судить, слишком поверхностный характер… Но только пусть это не будет для вас обязанностью… Меньше всего на свете мне хочется, чтобы вы подвергали себя опасности, стараясь удовлетворить обычное любопытство географа-любителя. Я был бы в отчаянии, если бы безобидная скрипка Энгра, старого чиновника, заставила вас ненароком ввязаться в гибельную или хотя бы досадную авантюру… Что меня интересует? Господи, да все понемногу… Красота закатов в Баб-эль-Мандебском проливе, если угодно… А какую иную ценность может представлять эта территория в сравнении с Перимом?.. Неужели мы и в самом деле стеснили бы наших соседей в Адене, случись нам расположиться там?.. Говорят, что турки имеют на этой территории гарнизон… Если бы вам удалось сделать несколько фотографий, это доставило бы мне удовольствие, так как вряд ли вы раздобудете там почтовые открытки…

Беседа продолжалась целый час. Я получил очень точные директивы и понял, что на карту поставлены иные интересы, нежели безобидная мания старого чиновника.

Эта полуофициальная миссия заставляет меня поторопиться с отплытием в страну жемчуга.

Я нанимаю еще троих сомалийцев; число членов команды достигает теперь пяти.

Десять часов утра. Мы покидаем рейд под палящими лучами солнца, дует свежий морской ветер.

Мой друг Лавинь стоит на молу и смотрит, как я уплываю вдаль. Когда мы прощались, слезы выступили на глазах этого славного парня, который пытался острить, чтобы не выдать свою печаль. Сейчас он вернется в торговую фирму, также занимающуюся поставками кожи и кофе, но в самый последний момент он чуть было не бросил все и не последовал за мной.

В озере на островах Муша я оставил ящики с опытной партией садафов[4], на которых экспериментировал с так называемой японской культурой жемчуга. Я собираюсь посетить эти острова и осмотреть свои плантации.

Мы держим курс в открытое море. Джибути уже превратился в скопление белых пятен, рассыпанных на низком берегу. Большие фиолетовые массивы данакильских гор подавляют теперь все эти строения своими плоскими базальтовыми вершинами. Вдали, подобно одинокому гиганту, возвышается гора Гудра в окружении закругленных пиков Мабла.

На траверзе виднеется остров Муша, перегородивший море узкой желтой полоской с белым пятном маяка, напоминающим чайку, которая присела на дощечке, увлекаемой течением.

Мы поворачиваемся другим бортом и идем правым галсом, приближаясь к этому маленькому клочку суши. Вскоре начинают искриться зеленые, как изумруды, глубины песчаных отмелей, и, кренясь под напором теперь уже очень свежего ветра, «Сахала» летит над коралловыми рифами.

Я испытываю радостное чувство, созерцая этот подводный мир, который благодаря прозрачной воде купается в лучах солнца. Там скрываются все богатства, за которыми я и отправился в плавание!

Время от времени купола скал всплывают из голубых бездн, подобно призрачным соборам, и мириады зебристых ярко окрашенных рыбок кружатся вокруг них, словно сказочные птицы.

Приходится огибать эти опасные нагромождения мадрепоров, угадываемые по желтым или фиолетовым пятнам. Чем ближе мы подплываем к острову, тем уже становится лабиринт. Не приведи Бог плыть здесь против солнца — не миновать беды!

Вблизи острова Муша мы бросаем якорь на дно песчаной отмели, игра света придает воде зеленый, изумрудный оттенок. Плоский остров, имеющий форму карниза, образует в этом месте белый, как снег, узкий пляж.

Хранитель маяка ждет нас на берегу в окружении стайки голых ребятишек, которые резвятся, наслаждаясь светом и волей.

Это данакилец по имени Бурхан. Я поручил ему присматривать в мое отсутствие за ящиками с жемчужницами. Уже двадцать пять лет вместе с двумя другими помощниками, тоже данакильцами, он состоит на службе у колониальной администрации. Он зарабатывает всего двенадцать франков в месяц, но зато является полновластным хозяином этого нещадно палимого солнцем острова. Обитает здесь и стадо коз, питающееся скудной травой и листьями мангровов. Каждую неделю Бурхан на своей маленькой фелюге отправляется в. Джибути за водой, необходимой для жизни этого маленького семейства. Днем он ловит рыбу, а ночью размножается, так как у него три жены. Они и родили ему эту дюжину или больше ребятишек всех возрастов — от годовалых до двадцатилетних.

В середине острова находится большое озеро, которое обступили мангровые заросли. Под сводами этих водяных деревьев тянутся извилистые каналы, углубляясь в непроходимую чащу, поддерживаемую причудливыми дугами красных корней. Воздух напоен ванильным запахом манглий, и таинственная тишина окружает этот зеленеющий пейзаж, где одна лишь жизнь моря дает знать о себе.

Когда мы проходим мимо, большие коричневые крабы карабкаются по извилистым стволам вверх и, не удержавшись, с громким всплеском падают в черную воду. Странные звуки, напоминающие пощелкивание, раздаются в тенистых провалах между оснований воздушных корней — там совершается таинственная работа голотурий, взрывающих влажный песок в часы, когда отступает море.

На одном из поворотов мы вдруг видим нечто похожее на поляну, что-то вроде водяного зеркала, и стая белых цапель взмывает в небо, шумно хлопая крыльями и издавая пронзительные крики. Ночью я возвращаюсь на судно. Наступило полнолуние. Большой красный шар встает над спокойным морем — муссон стих. Банка рифа, окружающего остров, теперь частично обнажилась. Где-то на подступах к нему шумит море, и робкий морской бриз приносит теплые волны воздуха, насыщенного запахом водорослей.

С большого плоского острова, белые пляжи которого сверкают в лунном сиянии, доносится резкий звук, издаваемый песчаными сверчками, бодрствующими по ночам. Вялый прибой умирает на кромке пляжа, накатываясь через большие промежутки времени, подобный дыханию уснувшей природы.

Звезды медленно плывут над моей головой, и я думаю о неизведанном, к которому меня влечет…

Мало-помалу вода прибывает; стоящая в зените луна озаряет коралловые глубины моря с ошеломляющей отчетливостью. Пора поднимать якорь.

Мы отплываем, оттолкнувшись багром, чтобы выйти из лабиринта рифов, а затем входим в черную зону глубоководья, подгоняемые свежим южным ветром.

На восходе солнца слева по борту вырисовывается желтый зубец Рас-Бира. Мы плывем вблизи данакильского побережья, чтобы использовать силу ветров, дующих с суши. Наконец поднимается муссон, и наше судно идет полный бейдевинд к Баб-эль-Мандебскому проливу.

К девяти часам из воды вырастает остров Перим, который, подобно огромному земноводному животному, лежит поперек пролива, а еще дальше всплывает коническая гора Шейх-Саида.

Перим делит пролив на два прохода: большой, шириной примерно десять миль, прилегающий к Африке у Рас-Сиана, и малый, шириной не более двух миль, примыкающий к Аравии возле Шейх-Саида. Суда, входящие в Красное море или покидающие его, обычно плывут через большой проход. Другим, малым, пользуются лишь рыбачьи лодки или заруки[5] контрабандных торговцев табаком. В него-то я и направил судно, намереваясь достичь берега Шейх-Саида.