Фургоны были доверху наполнены съестными припасами: в пустынях Австралии никогда нельзя наперед сказать, найдется ли чем пообедать завтра. Таким образом, здесь был сложен провиант на шесть месяцев для двадцати человек нашей экспедиции: бисквиты, кофе, сахар, спирт, соленая и сушеная говядина, рис, мука и сухие овощи. Голод, как убедились читатели, нам не грозил, если не случится непредвиденных обстоятельств. Кроме того, в каждой телеге находилось по пятидесятипудовой бочке воды, что составляло драгоценный запас, расходовать который следовало с величайшею осторожностью. Для защиты от ночного холода и дождей были припасены непромокаемые палатки, а предохранять от жгучих солнечных лучей нас должны были пробковые шлемы с сетками.

На случай нападения туземцев у каждого из нас имелись: отличный карабин Ремингтона с полусотнею патронов в кармане, топор, нож и револьвер. К тому же одна из телег везла обильные припасы этого оружия. Сэр Рид из предосторожности погрузил сюда же легкую митральезу[7] системы Сартель и Монтиньи, которая могла производить до 16 выстрелов в несколько секунд.

Наконец, на случай, если придется преодолевать расстояния вплавь, одна шестисаженная фура была обита железом и скреплена гвоздями, так что могла служить при нужде хорошею лодкой. Для этого достаточно спустить ее на воду, снять колеса, установить припасенную мачту, взять весла — и выходила настоящая шлюпка, годная для любого плавания.

Описав наш караван, позволю себе сделать маленькое отступление, очертив вкратце биографию моего товарища, Кирилла, чего он заслуживает по той роли, которую ему пришлось играть как в экспедиции, так и в моей судьбе.

Кирилл — мой молочный брат, родившийся в один день со мною, ровно 32 года тому назад, в Экренне, небольшой деревеньке департамента Луары. Беспечно и весело, как все дети, росли мы в Экренне; малейшая тень не омрачала нашей дружбы вплоть до поступления моего в Орлеанский лицей. Тут в первый раз товарищ моего детства затосковал по другу. Простодушный мальчуган никак не мог понять, почему нужно сидеть в душной комнате и корпеть над непонятной латынью, вместо того чтобы свободно лазить по деревьям или ловить рыбу… Сознаюсь, и я разделял это мнение. Зато во время моих вакаций наша радость не знала границ. Чего только не придумывали мы, чтобы провести как можно веселее время! Каких игр и шалостей мы не проделывали! Приходится только удивляться, как не сломали себе шею с нашими забавами!

Когда я немного подрос, муж моей кормилицы, Делафой, всегда баловавший меня, подарил мне ружье. Представьте себе мое волнение, мою радость, когда в первый раз в своей жизни я спустил курок.

С этого знаменательного дня я сделался страстным охотником.

Шло время, нам было уже около пятнадцати лет, когда непоправимое несчастие обрушилось на бедного Кирилла: в несколько дней он потерял обоих своих родителей. Сироту взяла к себе моя добрая мать, и с этого времени он сделался членом нашей семьи, чего вполне был достоин благодаря несравненному сердцу.

С летами из него вышел рослый молодец саженного роста и атлетического сложения. На широких плечах покоилась огромная голова с маленькими умными глазами. Крепкие ноги не знали усталости. Если прибавить к этому то, что Кирилл был отличный рубака и стрелок, то вы хорошо представите облик моего богатыря. Но при безумной храбрости он всегда хранил благоразумие и ясность мыслей. Самообладание никогда не оставляло его, даже в самые трудные минуты. Нужно, например, отправляться в какое-нибудь дальнее путешествие.

— Кирилл, — скажешь ему, — мы едем.

— Хорошо, — ответит он просто. — Куда же?

— Да хоть в Мексику, Индию или Африку.

— А наши собаки? Им, беднягам, очень тяжело будет в трюме!

— Мы снимем им отдельные каюты.

— Слишком дорого! Не лучше ли будет везти их как-нибудь иначе?

— Делай как знаешь; я полагаюсь на тебя. Итак, решено, мы едем завтра и будем свободно охотиться где захотим, не встречая постылых надписей: «Охота воспрещается».

— А, вот это славно! — говорит Кирилл, потирая руки, и глаза его радостно сверкают.

В каждом путешествии его радовала только охота. Всего остального не существовало для моего спутника. Где бы он ни находился, красоты природы не производили на него никакого впечатления. Просторы моря для него были только обилием воды. Вихрь и завывание бури — сильным ветром. Величие австралийских прерий из его груди вырывало только вздохи сожаления:

— Как бы хорошо было здесь пройтись с плугом!

Словом, сантименты были моему Кириллу совершенно чужды. Однако отсюда вовсе не следует, что душа его не предавалась никакому волнению. Нет, богатырь был способен на самое нежное чувство. Все в этом убедились, когда стали свидетелями его смущения в присутствии одной красивой девушки — Кэлли, горничной мисс Мэри, которая пожелала сопровождать дядю и братьев в поисках пропавшего отца. Влюбленный богатырь адресовал предмету своей страсти целую серию отборнейших стихов, в которых, правда, хромала грамматика, но тем не менее благосклонно принятых. Добрая девушка вполне извиняла недостаток образования моего друга.

Если облик прекрасной ирландки восхищал Кирилла, то, напротив, вид первого лейтенанта каравана вызывал его косые взгляды. Начать с того, что это был немец! Эта вездесущая нация, как паразиты, везде лезет с особой настырностью. Кирилл, носивший в своей петличке ленту доенной медали, полученной за храбрость в битве при Шампиньи, ненавидел пруссаков, и было за что: кожаный картуз Кирилла едва прикрывал громадный шрам от сабельного удара, чуть не стоившего жизни моему другу. И хотя удар был нанесен одним вюртембергцем, мой товарищ не вдавался в тонкости и сохранил ненависть ко всему, что исходило со стороны Рейна.

Предмет ненависти Кирилла, герр Шаффер, представлял собой вежливого до приторности немца лет 40. Он уже давно состоял управляющим у сэра Рида, который не мог нахвалиться его честностью. Надеясь на его опытность и честность, последний уже во второй раз поручал ему управление караваном.

Кроме Шаффера, с нами было еще четыре немца; все прочие — англичане; французы — только я да Кирилл. Был, впрочем, еще один канадец, говоривший, подобно всем своим соплеменникам, на французском языке прошлого столетия[8].

Герр Шаффер (опять возвращаюсь к нему), по первому впечатлению, мне очень не понравился. К личному чувству присоединилась еще национальная вражда, в результате я не мог смотреть на него спокойно. Не зная за ним ничего худого, я тем не менее решил до тонкостей разобраться в этой личности, черты которой мне казались как будто знакомыми.

Что касается Эдуарда и Ричарда, то редко можно встретить людей более открытых и симпатичных. Я привязался к ним с первого дня. Их сестра, мисс Мэри, была милая девушка с золотистыми волосами, черными глазами и энергичным личиком.

Цель нашего путешествия лежала в точке пересечения 135° восточной долготы и 20° южной широты. Там, согласно странному документу, мы должны были найти племя Нга-Ко-Тко, черных стражей сокровища. Станцию «Трех фонтанов» отделяло от этого пункта 450 лье. Делать более 35–40 верст в день было немыслимо, так что при самых благоприятных обстоятельствах раньше двух месяцев нельзя было и надеяться достичь нашей цели, принимая во внимание разные задержки в пути, вызванные необходимостью отдыха, либо охоты.

Наша дорога сначала шла по реке Муррею, при слиянии которого с Моррумбиджем находилось жилище скваттера. Следуя роскошными берегами этой величайшей из австралийских рек, мы намеревались достичь Дарлинга, другого значительного притока реки Муррея, и передвигаться по нему верст 100 до 140° восточной долготы. Отсюда мы должны были некоторое время идти дорогою Буркэ, но так как она слишком длинна, то мы намеревались скоро свернуть с нее влево по направлению к озеру Бланш.

Наш путь, утомительный и долгий, независимо от звезд, определялся по вычислениям самых лучших буссолей, секстантов и хронометров. Каждый день на карте тщательно отмечался пройденный маршрут. Поэтому нечего было опасаться, что мы заблудимся. У озера Грегора снова предполагалось повернуть налево и ехать до самого озера Эйр, этого внутреннего австралийского моря, еще мало исследованного. За ним простираются песчаные и каменистые пустыни, где потребуется нам все присутствие духа.