Наконец прикатил этот Гарик, и Борис Михайлович, неуклюже держа удочки наперевес, с обидной поспешностью чмокнул Марину Павловну мимо щеки:

— Ну, Мариша, зря ты, отдохнула бы на свежем воздухе, не скучай! Диссертацию тебе дописать!

— И тебе, Буся, удачной рыбалки, — не без ехидства в интонации кинула Марина Павловна.

Но он уже устремился к дверям, удочки разъехались в его руке ножницами, одна из них уперлась в проем, и пока он ее выравнивал, кепка упала, он не стал ее надевать, просто подцепил за резинку пальцем и вот уже трюхал по лестнице, очевидно, опасаясь, что и при входе в лифт удочки тоже могут заартачиться.

Ах, Буся, смешной, забавный, нелепый! Не хватает только очков на носу и академической лысины, а так — типичный профессор. Слава богу, что она, Марина Павловна, у него жена. С одной стороны — вполне соответствует его интеллектуальным запросам — сама доцент, кандидат наук, без пяти минут доктор, а с другой — женщина трезвая, здравая, без заскоков.

Оказавшись перед зеркалом, с удовлетворением оглядела свою плотную, туго сбитую, коренастую фигуру на уверенных крепких ногах, тряхнула головой с короткими черными волосами и засобиралась. Надела новую красную блузку с жабо (Буся этой весной привез из Мюнхена), прицепила к ней брошь — золотая рыбка с глазком (он же купил где-то в Мексике), а юбку надела белую, но — располнела она, что ли — та еле застегнулась, и оттого отовсюду все стало выпирать: бока, живот, ягодицы, пардон… И ноги из-под нее так глупо торчат — две налитые такие бутылочки.

Ну и ладно. Перед кем ей там особо красоваться? Она зайдет по-соседски, Людочка сказала, что ничего особенного не будет — так только, условно: все-таки день рождения, но дата не круглая — сорок девять лет. И никого она такого и не зовет, даже сын ее из Америки не приедет, хотя и передал ей на днях через приятеля солидную сумму денег — и на жизнь, и на подарок. Она сказала — будет Костик, это ее сослуживец по институту искусствознания и, кажется, ухажер, будет Тата — это ее племянница из Харькова, которая год назад поступила в Москве в Богословский институт и пришла к ней по-родственному навеки поселиться и даже поговаривала: «Вот, тетя Люда, если вы меня тут пропишете, Царство Небесное вам обеспечено!», что, конечно, очень Людочку злило. Еще семейная парочка каких-то старых друзей. Ну и она — Марина Павловна.

Людочку она знала давно — во-первых, та театровед, и они то и дело сталкивались на конференциях и круглых столах. Людочка доставала ей билеты в театр на постановки Чехова — Марина Павловна одну диссертацию по нему написала, сейчас другую дописывает, вообще — специалист, а во-вторых, они же с Людочкой соседки. Марина Павловна живет на два этажа выше — на четвертом, а Людочка — под ней, но на втором.

Но Людочкина квартирка двухкомнатная, в то время как у Марины Павловны — трехкомнатная. Это потому, что одну комнату Людочки оттяпали у нее еще в давние времена соседи по этажу: приватизировали, присоединили к своей квартире и дверь замуровали. А между Людочкой и Мариной Павловной — на третьем — проживает некая певичка, у нее тоже трехкомнатная. Смазливенькая такая, блондиночка крашеная, ничего особенного. Довольно молоденькая.

И на этой певичке они как-то особенно с Людочкой сблизились. Потому что певичка эта сделала у себя в квартире какой-то неслыханный ремонт. Стены все поломала, а вместо них наставила повсюду колонны из папье-маше и с золотом. И даже полы сделала у себя суперновомодные — с отоплением: провела под полом трубы и замуровала их потом насмерть итальянской плиткой.

И вот эти трубы, которые оказались аккурат над Людочкиной квартирой, стали сначала потихоньку, а потом преизрядно протекать. Штукатурка размокла. Обои стали отходить от стены, а потом и вовсе отваливаться, пока наконец огромный кусок потолка не обвалился, едва не задев хозяйку. Если бы попал по голове, то точно бы покалечил или вовсе убил несчастную.

Людочка не то чтобы терпела — нет, она время от времени ходила жаловаться и самой певичке, а поскольку та вообще с ней не желала разговаривать и сразу брала визгливый скандальный тон, то Людочка стала обращаться с жалобами в ЖЭК или в ДЭЗ, как он теперь переименовался, и оттуда приходили комиссии с проверкой, даже акт составили, даже поднимались к певичке, но та им также не открывала и предлагала обращаться к ее адвокату.

Ну и в конце концов Людочка так и сделала — обратилась к адвокату, то есть попросту подала на нее в суд, и вот тогда-то попросила Марину Павловну выступить в качестве свидетеля. И этот судебный процесс очень благоприятно для Людочки прошел, и она отсудила у певички солидную сумму на ремонт, а кроме того и очень симпатично себя там проявила, особенно на фоне злобной агрессивности ответчицы, которая время от времени кидала в ее сторону всякие оскорбления. Например, она кричала Людочке:

— Я знаю, почему вы все это затеяли! Потому что вы мне завидуете — тому, что у меня такой крутой ремонт, что у меня теплые полы, что у меня поклонники на «мерседесах», а у вас ничего этого нет, а кроме того — вы завидуете моей молодости, моей красоте, моему таланту…

И вот тут Людочка — между прочим, и совсем она не старая — ей тогда вообще было лет сорок пять, а выглядит она еще моложе, очень миловидная, интеллигентная, театровед, научный сотрудник, общается она и с режиссерами самыми лучшими, и с актерами, и вообще с элитой, вдруг так элегантно рассмеялась и сказала:

— Конечно же я вам завидую! Кто же споет так, как вы?

И тут Людочка как запоет, явно имитируя и голос, и манеру этой певички, встала в какую-то характерную эстрадную позу, заработала бедрами и локтями: «Терзай меня, ласкай меня средь ночи и средь дня!» И хотя у Марины Павловны никогда не было случая ознакомиться с вокальным дарованием оригинала, но пародия Людочки была настолько красноречива, что все — и сам судья, сделавший ей потом замечание о неподобающем поведении в суде, и даже адвокат ответчицы, — дружно улыбнулись, настолько здесь обнажились и бездарность, и вульгарность, и пошлость, и безосновательность подозрений дивы шоу-бизнеса в отношении ее обаятельной и остроумной соседки. Нет, ну как можно такому дарованию в кавычках завидовать? Вот Людочка — это уж точно зарытый пародийный талант!

В общем, что говорить, Людочка была прелесть. Именно потому, что она такая милая хорошая женщина, у нее, надо полагать, и не было долгое время друга. Ну, она не хищница! В ней есть и скромность, и достоинство — не будет она вешаться на шею. Но — слава богу — Костик этот появился. Интеллигентный, образованный, музыковед. Глаза красивые — разрез такой необычный, интересный. Заходит к ней почти каждый день, благо их институт искусствознания в соседнем переулке.

Но — возраст: Костику лет тридцать шесть, не больше. А Людочке уже под пятьдесят. С другой стороны — Костик уже лысеет понемногу. А Людочка — ничего, еще держится, выглядит очень хорошо. Следит за собой. Всегда подтянутая, элегантная, моложавая…

А Тату уж точно ей прописывать незачем. Ну закрепится Тата в Москве, освоится, замуж выйдет, так Людочка ей станет мешать, и она начнет каждый день думать: умри, умри, тогда квартира мне достанется. Как жить-то, когда тебе такие пожелания, такие флюиды? Нет, надо избавляться от этой Таты. Да и потом у Людочки есть сын. Пусть он в Америке и возвращаться не собирается, и прекрасно зарабатывает, и ему эта квартира — так только, чаевые на каком-нибудь курорте раздать, а все равно…

А кроме того — она еще и сама замуж выйдет. А у Костика квартирка маленькая, в Медведкове. Марина Павловна там была — за каким-то музыкальным журналом к нему ездила, все он забывал захватить его, занести ей, так она сказала: тогда я сама заеду. А что — если у ее мужа теперь есть шофер. И приехала. А у него там — бедность, убожество, из единственной комнаты дверь прямо в сортир ведет. Не повернуться. Так пускай тогда Тата к нему переселяется, а Костик сюда, к Людочке.

Марина Павловна даже повеселела — вот как хорошо она все придумала, устроила! Взяла подарок — коробку конфет, бутылку коньяка — этих бутылок у них с Бусей полный бар: аспиранты дарят, а выпивать некому, взяла альманах со своей статьей об Антоне Павловиче и спустилась вниз.