— Ты добрая, — прошептала молодая индианка, — ты добрая, я знаю. Так давно Уа-та-Уа не имела подруги, сестры, кого-нибудь, чтобы рассказать о своем сердце! Ты моя подруга, правда?

— У меня никогда не было подруги, — ответил Хетти, с непритворной сердечностью отвечая на горячие объятия. — У меня есть сестра, но подруги нет. Джудит любит меня, и я люблю Джудит. Но мне бы хотелось иметь и подругу. Я буду твоей подругой от всего сердца, потому что мне нравится твой голос, и твоя улыбка, и то, как ты судишь обо всем, если не считать скальпов…

— Не говори больше о скальпах, — ласково перебила ее Уа-та-Уа. — Ты бледнолицая, а я краснокожая — у нас разные обычаи. Зверобой и Чингачгук большие друзья, но у них неодинаковый цвет кожи. Уа-та-Уа и… Как твое имя, милая бледнолицая?

— Меня зовут Хетти, хотя в библий это имя пишется «Эйфирь».

— Почему? Нехорошо так. Совсем не надо писать имена. Моравские братья пробовали научить Уа-та-Уа писать, но я им не позволила. Нехорошо делаварской девушке знать больше, чем знает воин; это очень стыдно. Мое имя Уа-та-Уа, я буду звать тебя Хетти.

Закончив к обоюдному удовольствию предварительные переговоры, девушки начали рассуждать о своих надеждах и намерениях. Хетти рассказала новой подруге более подробно обо всем, что она собиралась сделать для отца, а делаварка поделилась своими планами, связанными с появлением юного воина. Бойкая Уа-та-Уа первая начала задавать вопросы. Обняв Хетти за талию, она наклонила голову, заглядывая в лицо подруги, и заговорила более откровенно.

— У Хетти — не только отец, но и брат, — сказала она. — Почему не говоришь о брате, а только об отце?

— У меня нет брата. Говорят, был когда-то, но умер много лет назади теперь лежит в озере рядом с матерью.

— Нет брата, но есть юный воин. Любишь его, почти как отца, а? Очень красивый и храбрый; может быть вождем, если он такой, каким кажется.

— Грешно любить постороннего мужчину, как отца, и потому я стараюсь сдерживаться, — возразила совестливая Хетти, которая не умела скрывать свои чувства даже с помощью простых недомолвок, хотя ей было очень стыдно. — Но мне иногда кажется, что я не совладала бы с собой, если бы Непоседа чаще приходил на озеро. Я должна сказать тебе всю правду, милая Уа-та-Уа: упала бы и умерла в лесу, если бы он об этом узнал.

— А почему сам не спросит? На вид такой смелый, почему не говорит так же смело? Юный воин должен спросить девушку: девушке не пристало говорить об этом первой. И у мингов девушки стыдятся этого.

Это было сказано горячо и с благородным негодованием, но не произвело особого впечатления на простодушную Хетти.

— О чем спросить меня? — встрепенулась она в сильнейшем испуге. — Спросить меня, люблю ли я его также, как своего отца? О, надеюсь, он никогда не задаст мне такой вопрос! Ведь я должна буду ему ответить, а это меня убьет.

— Нет, нет, не убьет, — возразила индианка, невольно рассмеявшись. — Быть может, покраснеешь, быть может, будет стыдно, но ненадолго; затем станешь счастливее, чем когда-либо. Молодой воин должен сказать девушке, что он хочет сделать ее своей женой; иначе она никогда не поселится у него в вигваме.

— Гарри не хочет жениться на мне. Никто и никогда не женится на мне.

— Почему ты знаешь? Быть может, каждый мужчина готов жениться на тебе, и мало-помалу язык скажет, что чувствует сердце. Почему никто не женится на тебе?

— Говорят, я слабоумная. Отец часто говорит мне это, а иногда и Джудит, особенно если рассердится. Но я верю не столько им, сколько матери. Она только раз сказала мне это. И при этом горько плакала, как будто сердце у нее разрывалось на части. Тогда я поняла, что я действительно слабоумна.

В течение целой минуты Уа-та-Уа молча глядела в упор на милую, простодушную девушку. Наконец делаварка поняла все; жалость, уважение и нежность одновременно вспыхнули на ее груди. Вскочив на ноги, она объявила, что немедленно отведет свою новую подругу в индейский лагерь, находившийся по соседству. Она внезапно переменила свое прежнее решение, так как была уверена, что ни один краснокожий не причинит вреда существу, которое Великий Дух обезоружил, лишив сильнейшего орудия защиты — рассудка.

В этом отношения почти все первобытные народы похожи друг на друга; Уа-та-Уа знала, что слабоумные и сумасшедшие внушают индейцам благоговение и никогда не навлекают на себя насмешек и преследований, как это бывает среди более образованных народов.

Хетти без всякого страха последовала за своей подругой. Она сама желала поскорее добраться до лагеря и нисколько не боялась враждебного приема.

Пока они медленно шли вдоль берега под нависшими ветвями деревьев. Хетти не переставала разговаривать. Но индианка, поняв, с кем имеет дело, больше не задавала вопросов.

— Но ведь ты не слабоумная, — говорила Хетти, — и потому Змей может жениться на тебе.

— Уа-та-Уа в плену, а у мингов чуткие уши. Не говори им о Чингачгуке. Обещай мне это, добрая Хетти!

— Знаю, знаю, — ответила Хетти шепотом, стараясь выразить этим, что понимает всю необходимость молчания. — Знаю: Зверобой и Змей собираются похитить тебя у ирокезов, а ты хочешь, чтобы я не открывала им этого секрета.

— Откуда ты знаешь? — торопливо спросила индианка; на один миг ей пришло в голову, что ее подруга далеко не так уж слабоумна, и это немножко раздосадовало ее. — Откуда ты знаешь? Лучше говорить только об отце и Непоседе; минг поймет это, а ничего другого он не поймет. Обещай мне не говорить о том, чего ты сама не понимаешь.

— Я это понимаю и должна говорить об этом. Зверобой все рассказал отцу в моем присутствии. И так как никто не запретил мне слушать, то я слышала все, как и тогда, когда Непоседа разговаривал с отцом о скальпах.

— Очень плохо, когда бледнолицые говорят о скальпах, очень плохо, когда молодце женщины подслушивают. Я знаю, Хетти, ты теперь любишь меня, а среди индейцев так уж повелось: чем больше любишь человека, тем меньше говоришь о нем.

— У белых совсем не так: мы больше всего говорим о тех, кого любим. Но я слабоумная и не понимаю, почему у красных людей это бывает иначе.

— Зверобой называет это обычаем. У одних обычай — говорить, у других обычай — держать язык за зубами. Твой обычай среди мингов — помалкивать. Если Хетти хочет увидеть Непоседу, то Змей хочет увидеть Уа-та-Уа. Хорошая девушка никогда не говорит о секретах подруги.

Это Хетти поняла и обещала делаварке не упоминать в присутствии, мингов о Чингачгуке и о том, почему он появился на озере.

— Быть может, он освободит Непоседу, и отца, именно, если ему позволят действовать по-своему, — прошептала Уа-та-Уа Хетти, когда они подошли уже настолько близко к лагерю, что могли расслышать голоса женщин, занятых работами по хозяйству. — Помни это, Хетти, и приложи два или даже двадцать пальцев ко рту. Без помощи Змея не бывать твоим друзьям на воле.

Она, конечно, не могла придумать лучшего средства, чтобы добиться молчания Хетти, для которой важнее всего было освобождение отца и молодого охотника. С невинным смехом бледнолицая девушка кивнула головой и обещала исполнить желание подруги. Успокоившись на этот счет, Уа-та-Уа не стала более мешкать и, нисколько не скрываясь, направилась к лагерю.

Отряд индейцев, в который довелось попасть Уа-та-Уа, еще не вступил на тропу войны; это было видно хотя бы из того, что в его состав входили женщины. То была небольшая часть племени, отправившаяся на охоту к рыбную ловлю в английские владения, где ее и застало начало военных действий. Прожив таким образом зиму и весну до некоторой степени за счет неприятеля, ирокезы решили перед уходом нанести прощальный удар. В маневре, целью которого было углубиться так далеко во вражескую территорию, также проявилась замечательная индейская прозорливость. Когда гонец возвестил о начале военных действий между англичанами и французами и стало ясно, что в эту войну будут вовлечены все племена, живущие под властью враждующих держав. Упомянутая нами партия ирокезов кочевала по берегам озера Онайда, находящегося на пятьдесят миль ближе к их собственной территории, чем Глиммерглас. Бежать прямо в Канаду значило подвергнуться опасности немедленного преследования. Вожди предпочли еще дальше углубиться в угрожаемую область, надеясь, что им удастся отступить, передвигаясь в тылу своих преследователей, вместо того чтобы иметь их у себя за спиной.