История суфизма показывает, что в дальнейшем подавляющее число многочисленных суфийских братств придерживалось с разной степенью вариативности идей или концепций одной из двух указанных выше школ, а через их основателей возводило свою духовную генеалогию (силсила) к Мухаммаду.

Однако Дж. С. Тримингэм, часто говоря о социальном составе мистических братств (по его терминологии — орденов, об этом см. далее), так и не поставил чрезвычайно важного для любого движения вопроса о его социальных корнях[12]. Видимо, можно считать установленным, что основной социальной базой суфизма (начиная по крайней мере с середины Х в.[13]) служили бедные, малообеспеченные и средние городские слои: торговцы, купечество, ремесленники, чиновники, низшее духовенство, студенты конфессиональных училищ, из чьих кругов рекрутировались ученики-послушники (мурид) сначала суфийских проповедников-учителей, а в дальнейшем суфийских братств. Как справедливо отмечал Е. Э. Бертельс, "аскетическое движение первоначально имело выраженно демократическую установку и в значительной степени сохранило ее в дальнейшем"[14]. Без сомнения, эта черта движения суфиев составляла ту притягательную силу, которая, согласно многочисленным арабским и персидским агиографическим сочинениям, постоянно привлекала к себе симпатии значительной части общества.

Почти все специалисты отмечают, что суфийские общины имели тесные связи с ремесленными кругами города, в том числе с "тайными организациями ремесленников" (футувва)[15]. Однако до сих пор неясно, как и в чем эти связи конкретно проявлялись и выражались (хотя предположений и гипотез на этот счет бытует немало). Что касается футуввы как "тайной организации ремесленников", то ее существование во второй половине XII в. — факт бесспорный. Но в более ранний период (X-XI вв.) следы деятельности и тем более влияния этой организации не прослеживаются. Следует заметить, что аристократическая футувва (во всяком случае, на востоке Ирана), окрашенная военизированными идеалами земельных собственников-дихкан, никогда не совпадала по своим побудительным мотивам с движением мистиков, но вместе с тем и не выступала против него. Оба движения сосуществовали[16].

Ряд исследователей, включая Дж. С. Тримингэма, считает, что определенное влияние на становление организационных форм мистицизма братств оказало мусульманское ремесленное профессиональное объединение, отдаленно напоминавшее по своей структуре и функциям европейские ремесленные цехи или гильдии. С этим трудно согласиться, поскольку корпоративные объединения ремесленников по профессиональному признаку появляются на Ближнем Востоке в первой трети XIV в., а суфийские братства в конце XII в. Но такое влияние могли оказывать на братства структура и ритуал тайной ремесленной футуввы или, возможно, фискальных организаций ремесленников, создаваемых властями для облегчения распределения и сбора налогов[17]. Тесная связь, которая прослеживается между суфийскими общинами, обителями, а впоследствии и братствами, с одной стороны, и ремесленными и купеческо-торговыми объединениями — с другой, создавала суфиям социальную опору в массах и материальные субсидии. В то же время суфии (как отдельные представители, так и суфийские организации) обеспечивали поддержку и покровительство ремесленникам и купцам, что было для последних весьма существенным[18]. Эти контакты в зависимости от места и времени могли быть сильнее или слабее, но, видимо, не прерывались на протяжении многих веков (вплоть до XX в.). Таким образом, можно говорить о том, что суфизм в известной степени стал идеологией, отражавшей настроения средних и бедных городских слоев. Однако следует отметить, что эта тенденция прослеживается не на всех этапах эволюции суфизма и несинхронно проявляется в различных регионах мусульманского мира.

Выдвинутый и обоснованный В. В. Наумкиным тезис о том, что "антифеодальные настроения гораздо более последовательно были выражены в другом течении в исламе — суфизме"[19], представляется вполне корректным, но с одним уточнением — в суфизме XI-XII вв. эти настроения проявлялись в опосредованной форме защиты выдвинутых им положений (например, достижение духовного единства с божеством, концепция "совершенного человека" и т. п.), которые были изначально отвергнуты официальным исламом, спаянным "с государством в единое теократическое целое"[20]. Более того, эти настроения сохранились и отражались как в деятельности отдельных братств в отношении светских властей, так и в том, что во главе многих народных движений, сотрясавших различные мусульманские государства начиная с XIII в., стояли члены мистических братств[21]. Заметим, что отношение братств к властям определялось в первую очередь социальным составом этих братств, а также воззрениями и поведенческими мотивами тех лиц, что стояли у их кормила[22].

За последнюю четверть века отечественную востоковедческую литературу (общие и специализированные справочники, труды по истории философской мысли на Востоке, по истории отдельных регионов Востока в Средние века, исследования творчества крупнейших представителей культуры и литературы и т. п.) захлестнула волна неудержимого желания их авторов дать дефиницию суфизма или оценку ему[23]. Однозначные определения (с разного рода оговорками и допущениями) даются социальному течению, которое возникло в самом начале VIII в. и продолжает функционировать почти тринадцать столетий вплоть до наших дней. Сознательно (либо по незнанию) закрываются глаза на тот факт, что просто невозможно дать адекватную дефиницию явлению, которое уже к середине XI в. перестало быть относительно единым и однородным как по своим теоретическим доктринам, так и по социальным корням (в силу пестроты классового состава). При этом авторы упомянутых определений часто допускают серьезную методологическую ошибку: оценки доктрин они переносят на социальную практику либо, наоборот, оценки последних экспонируют на первые без должного строгого конкретно-исторического анализа всего фактического материала в соответствующих хронологических и региональных рамках. Поэтому мы сплошь и рядом встречаемся с такими определениями, как суфизм "пантеистический", "еретический", "прогрессивный", "оппозиционный", "демократический", "народный", "левый", наконец, "ирфанский пантеизм" либо суфизм "ортодоксальный", "монотеистический", "умеренный", "феодальный", "реакционный", "правый"[24].

Как уже было сказано, в настоящее время не представляется возможным дать точное и всеобъемлющее определение мусульманскому мистицизму в целом как совокупности многочисленных религиозно-философско-этических учений и практических методов их осуществления. Для того чтобы дать определение общему, необходимо выяснить, что собой представляют составляющие это общее частные элементы. А для этого еще предстоит изучить и осмыслить громадную по объему оригинальную литературу на многих языках, посвященную как теории братств, так и их практике и созданную в разных уголках мусульманского мира. Так что определение суфизма — дело будущего.

Процесс изучения суфизма в Европе и в нашей стране с самого начала сложился таким образом, что основное внимание как западных, так и отечественных специалистов прочно приковали к себе его религиозно-философские и нравственно-этические учения. В то же время та организационная структура, через которую эти учения распространялись, т. е. суфийские братства (тарика, или силсила для Ирана и Мавераннахра), возникшие к концу XII в. и распространившиеся по всему мусульманскому миру от Сенегала до Филиппин, от Боснии до Эфиопии и от Арала до Калькутты, если не выпали из поля зрения их научных исследований, то долго оставались на их периферии[25]. Вместе с тем было известно, что благодаря активной и разнообразной деятельности этих братств (к 1939 г. число функционирующих братств колебалось в пределах 300-400[26]) в XIV-XIX вв. ислам утвердился в казахских и киргизских степях, Восточном Туркестане, Кашмире, значительной части Северной, Центральной и Восточной Индии; Западной, Северной и Центральной Африке; Судане, Малайзии, части Филиппин и т. д.