— Это слишком большая жертва, — пролепетал Лука, ошеломленный преданностью своего пса и его бескорыстной отвагой. — Я не могу просить тебя о ней.
— А тебе и не нужно просить, — ответил пес Медведь.
— Пес ведет себя как-то слишком шумно. Я такого не припомню, — вмешался Рашид. — Утихомирь его как-нибудь, Лука.
— Бессмертие, — жадно забулькала Тварь в углу. — М-м-м! О да! Поглотить бессмертие! Высосать его из бессмертного существа и наполниться им, оставить бывшего бессмертного в смертной ипостаси! О да. Это дело стоящее.
— Гм! — внезапно заявил медведь Пес. — Хочу кое в чем признаться. — В этот момент Луке показалось, что медведь больше похож на овцу, чем на косолапого. — Помните историю, которую я вам рассказал, — о том, что я был принцем, способным превращать воздух в золото? И еще про Булбул-Дэва, великана-людоеда с птичьей головой?
— Помню, конечно, — отозвался Лука.
— Ты только послушай, Рашид, медведь рычит, а мальчик разговаривает с ним, как с человеком, — растерялась Сорайя. — Все это зверье — и твой сын тоже — совсем вышло из повиновения.
— Я солгал, — пристыженно опустив голову, признался медведь Пес. — На самом деле единственное, что я сотворил, — это вымысел про косматого медведя, по образцу истории про косматого пса. Я решил, что тоже должен что-нибудь эдакое рассказать про себя, особенно после того, как пес Медведь спел такую сагу. Я просто счел себя обязанным. Я очень сожалею.
— Не расстраивайся, — утешил Лука. — Это же дом сказочника. Теперь-то ты знаешь, что это такое. Здесь все сочиняют какие-нибудь истории.
— Ладно, все решено, — подвел итог пес Медведь. — Среди нас есть только одно бессмертное существо, и это я.
Не тратя времени на дальнейшие препирательства, он побежал в угол, где корчилась липкая Тварь, и прыгнул. Лука увидел, как Тварь невероятно широко разинула пасть, проглотила Медведя, а потом извергла его обратно. Пес Медведь выглядел таким же, но не совсем, а Тварь приняла форму Медведя. Вместо Никтопапы появился Не-Медведь.
— О-о-о! — вскричала Тварь. — О-о-о! Восторг! Экстаз!
В этот момент произошел обратный взрыв, как будто вспышка не раздалась во все стороны, распространяясь наружу, а схлопнулась, всосалась внутрь. Медведо-Тварь сжалась до точки и — ввууффф! — исчезла.
Пес Медведь гавкнул, виляя хвостом.
— Что ты хочешь этим сказать? — удивился Лука. — Тебе что, кошка язык откусила?
Тут зарычал медведь Пес.
— А-а, — протянул Лука, начиная соображать. — Чары рассеялись? Теперь вы просто домашние животные, а я просто я.
— Гав! — сказал пес Медведь и, подпрыгивая вокруг Луки, лизнул его в лицо.
Лука крепко обнял его.
— После того, что ты сделал для нас, — объявил он, — я никому не позволю считать, будто собаки приносят несчастье, потому что этот день, когда ты стал просто моим псом, самый счастливый в нашей жизни.
— Кто-нибудь может объяснить мне, что происходит? — жалобно спросила Сорайя.
— Все в порядке, мама, — успокоил Лука, крепко обнимая ее. — Не волнуйся. Мы вернулись к нормальной жизни.
— Ничто не бывает нормальным, когда речь идет о тебе, — ответила мать, целуя его в макушку. — Нормальная жизнь? Это в нашем-то доме? Да тут сроду не бывало нормальной жизни.
По вечерней прохладе был накрыт ужин на плоской крыше их дома прямо под звездами — звезды снова появились в небе! — настоящий пир с изысканно приготовленным мясом, жареными овощами, соленьями, конфетами, холодным гранатовым соком и горячим чаем, а также с редкостными блюдами и напитками: супом радости, карри, приправленным волнением, и мороженым великого утешения. В центре стола помещался выдрин горшочек, где оставшиеся пять выдриных картофелин сияли светлым Огнем Жизни.
— Значит, другая Сорайя, которая так тебе понравилась, — сказала Сорайя Халифа Луке слишком уж нежным голосом, — говорила, что если одну такую картофелину съест здоровый человек, то это даст ему долгую, может быть, даже вечную жизнь?
Лука покачал головой.
— Нет, мама, — возразил он. — Об этом говорила мне не Хам-Султанша Выдрии. Это сказал верховный египетский бог Ра.
Несмотря на долгую жизнь, прожитую со знаменитым Шахом Балаболом, Сорайя Халифа никогда не увлекалась всеми этими сказками, а теперь ей приходилось мириться не только с тем, что сочинял муж, но и с выдумками сыновей. Но в этот вечер она предприняла героические усилия.
— И этот Ра… — начала она, а Лука закончил за нее:
— …сказал это лично мне. Он изъяснялся иероглифами, а переводчиком служила говорящая белка по имени Рататат.
— Ну ладно, — сдалась Сорайя. — Все хорошо, что хорошо кончается. Давай вернемся к этим так называемым выдриным картофелинам. Пожалуй, я уберу их подальше в кладовую для продуктов, и мы потом придумаем, как с ними поступить.
Лука как раз размышлял о том, что будет, если он сам, его брат, отец и мать смогут жить вечно. Мысль эта скорее ужаснула, чем восхитила его. Может, пес Медведь прав и лучше обойтись без всякого бессмертия, даже без самой возможности его? Да, наверное, будет лучше, если Сорайя спрячет выдрин горшочек куда-нибудь подальше, так чтобы вся семья Халифа постепенно забыла о его существовании. Картофелины в конце концов заскучают в своем горшочке, ожидая, когда их съедят, и проберутся назад в свой Волшебный Мир, и тогда Реальный Мир станет по-настоящему реальным, а жизнь станет просто жизнью, и этого вполне достаточно.
В ночном небе горело множество звезд.
— Как известно, — сказал Рашид Халифа, — звезды иногда принимаются танцевать, и тогда обязательно что-нибудь случается. Но иногда хочется, чтобы по ночам все оставалось на своих местах, чтобы мы могли расслабиться и отдохнуть.
— Дай отдохнуть моим ногам, — попросила Сорайя. — Звезды, может, и не танцуют, но мы, похоже, собираемся танцевать.
Она хлопнула в ладоши, и в тот же миг медведь Пес поднялся на задние лапы и исполнил боевой танец африканских сапожников, а пес Медведь вскочил и завыл мелодию из десятки лучших хитов, а вслед за ними вскочила и вся семья Халифа и принялась отплясывать зажигательную джигу, одновременно подпевая псу Медведю.
Так мы их и оставим всех вместе: спасенного отца, любящую мать, старшего брата и младшего братишку, который вернулся домой после опасного приключения, а вместе с ними и приносящего удачу пса и дружелюбного медведя; оставим там, на крыше их дома, прохладным вечером, под вечными, неподвижными звездами; оставим их поющими и танцующими.