— Да, товарищ Сталин, большого смысла в этом нет.

— А вообще, съезди в Полоцк, город сильно разрушен, и твоим землякам будет приятно тебя увидеть.

— И опять объяснять людям, что я их не помню? Не поеду.

— Сам решай! Скольких людей эта война покалечила!

— Да не калека я, товарищ Сталин. Неудобства это создает, не спорю, но больным или ущербным себя не чувствую. Да, врачи говорят, что рано или поздно, это аукнется. Так все равно: все там будем. "Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет!" – Сталин усмехнулся здоровой шутке.

— Я, как-то, и не сомневался, Павел Петрович. Мужик ты молодой и крепкий. Есть еще одно поручение. Я хотел его Голованову отдать, да заболел он крепко.

— Я его с месяц назад видел, все было в порядке!

— Заболел. Сердце остановилось. Едва жив остался. Он человек очень исполнительный, работоспособный, но, похоже, что перегрузили мы его… Поэтому, возьмешь на себя формирование воздушно-десантных войск. Те, что у нас есть, ни к черту не годятся. Днепр отчетливо это показал. А требуются войска, способные совершить вертикальный охват противника. Это как раз то, что ты и предлагал, когда тебя в ставку переводили.

— Тогда понадобятся новые транспортные самолеты, самолеты могущие сесть на неподготовленную площадку и взлететь с нее, а площадка может быть очень короткой. Поэтому лучше взлетать вертикально. В 32 году Сикорский демонстрировал геликоптер. Что-то похожее на эту машину.

— Делай! Средства – найдем. Сейчас проблема состоит в том, что нет у нас человека, который бы всеръез занялся бы авиацией. Бегают тут разные, типа Жигарева. Ну не верю я ему. Не верю. Под Москвой он всех так подставил! А сейчас – опять на коне, Новиков ему благоволит, дескать, нужный и своевременный человек. В чем дело, понять не могу.

— Удобный он. И задницу лизать любит. А некоторым это приятно.

— Да, за словом в карман ты в карман не лазаешь, Павел Петрович. Но, точнехонько. Водится за Новиковым такой грешок. В общем, круг обязанностей ты понял?

— Так точно, товарищ Сталин.

— Сейчас подъедет Лаврентий с бумажками, он введет тебя более полно во все вопросы по всем этим вопросам. Кроме ВДВ. Докладывать обо всем только мне лично. Больше ты никому не подчиняешься. Только мне. И еще, ты же морской летчик! Загляни в Молотовск, посмотри, что делается. Свежим взглядом.

Сталин сегодня был не совсем обычным. Не знаю, что на него повлияло. Скорее всего, извинялся за историю в Ставке. Не заслуживал я увольнения из армии: наших потерь было три человека, и, в линейном полку, никаких армий я не потерял, то, что врезал изо всех сил "по наглой рыжей морде", "ну, господа, так получилось!". Но, видимо, он уже все решил. Я ему был нужен в новом качестве. Меня это устраивает. Честно говоря, хочется себя попробовать на более высоком уровне. Да и "должки" надо собрать. Приехавший Берия, долго и упорно объяснял мне, что с "физиками" надо помягче! "Особенно с Сахаровым?" Фиг тебе! Я, конечно, помню плачущего Харитона. Вот же "ЧЕЛОВЕЧИЩЕ"! Но и сучку, крутившуюся возле Сахарова, отлично помню. Посчитаемся. За все! С другой стороны, я прекрасно понимал и меру ответственности: добрейший и заботливейший, как человек, Сталин мгновенно становился жестким и требовательным, когда дело доходило до неудач. Он любил удачливых. Игрок, по своей сути. Плюс, он любил исключительно тех людей, которые отдаются своему делу без остатка. А те области, в которые он меня засовывает, полны неудач, катастроф, людских страданий.

— О чем задумался, Павел Петрович? — послышался вопрос Берия. Они оба с интересом меня рассматривали.

— О вас, о том, что сегодня случилось. О том, жизнь порой преподносит такие сюрпризы, что хоть стой, хоть падай, — послышался смех Сталина и Берия.

— Поздно метаться, товарищ Титов! Попал ты, как кур в ощип! Доказал ты мне, что работать ты умеешь! Теперь я с тебя не слезу! — вытирая слезу с глаза, сказал Сталин.

Домой я вернулся поздно, Люда не спала, вещи были собраны.

— Люда! Получив приказание, не торопись его исполнять! Может быть, последует команда: "Отставить!". Вот, пришей, пожалуйста, — я вытащил из кармана новые погоны, которые передал мне Сталин. — Все отменяется, меня просто перевели на другую работу.

— Ну нельзя же так! Я места себе не находила. Ты что, позвонить не мог? Кушать будешь? У меня все готово!

— Я ел у Сталина. Но компанию тебе составлю. И выпить хочется. День был очень нервным. Сережка спит?

— Конечно. Давай тогда на кухне поедим, сил убираться потом просто нет. Я так перенервничала! А мне сейчас этого нельзя, — я посмотрел на нее. — Да-да! У нас будет еще один ребенок. Хочу, чтобы это была девочка.

Я притянул Людмилку к себе и поцеловал.

— Пусть будет мальчик! Уж больно много мужиков повыбило!

Люда накрыла ужин, все-таки, в столовой. Зажгла свечи и погасила верхний свет. Мне налила коньяка, а сама пила сухое вино. На ужин был печеный карп в белом соусе, очень вкусный. Люда очень любила готовить рыбу. Особенно у нее удавалась маринованная корюшка и миноги. Но это Москва, а не Ленинград, достать корюшку здесь невозможно. А миноги продаются, но уже маринованные, и невкусные. Как хочется вернуться домой! В Питер!

— И куда тебя на этот раз посылают?

— В оборонную промышленность.

— Ты же летчик!

— Как раз по этому направлению, почти. Хотя чуточку шире.

— Ладно, ты у меня умненький, ты справишься.

— Все равно жалко, что с ребятами пришлось расстаться.

— Что-нибудь придумаешь. Без них, конечно, грустно и трудно. А я хочу вернуться в университет. Я уже ходила в МГУ, надо съездить в Питер, и взять справки. Война для нас кончилась. Займусь своей любимой физикой.

— Для тебя она кончилась, малыш. А у меня она только начинается. И у нас снова 41 год.

— Что так?

— Долго объяснять. Но, где-то, по большому счету, это так. Поэтому и принято такое решение.

— Я на фронт ушла с 4 курса, поэтому, мне всего год остался. Беременность мне не помешает. А то я уже от безделья совсем с ума начала сходить. Тебя же, практически не бывает дома. Как раньше хорошо было: отдежуришь на НП и летишь домой. Прижмешься к тебе, ежика подхватишь, все дома! Ну и что, что землянка, бомбят, стреляют. Зато все дома! А тут! Вечная пустота в квартире, поговорить просто не с кем. Люди, видя охрану, шарахаются. Так и хожу одна по садику возле Кремля. Зато всю физику повторила! — улыбнулась Людмила.

Поспать, естественно, не дали. В 11 появился Львов, которому уже накрутил хвост Берия. Мы поехали с ним осматривать новое помещение, которое нам выделили в академии Можайского. Оттуда поехали в Кубинку. Там на полигоне на складах находились трофеи. В первую очередь я заинтересовался не самолетами, а фаустпатронами и кумулятивными минами. Вернувшись в академию, вызвал Котина и Морозова, Люльку, Сухого, Лавочкина, Швецова, Климова, Ивченко и Янгеля. А сам поехал в Калининград к Туполеву. Туполевцы "раздевали" В-29, и тщательно измеряли каждую деталь. Андрей Николаевич набросился на меня, как будто я придумал это копирование. Причем, лично Сталин запретил что-либо изменять в конструкции: "Не надо делать лучше, сделайте точно такой же!" Это, естественно, очень ограничивало Туполева. Но, вспоминая как долго у Туполева "болели" машины детскими болезнями, я, мысленно, соглашался с Иосифом Виссарионовичем. Единственное, что хотелось бы изменить, памятуя о судьбе Ту-4, так это дюралюминий, из которого сделана эта машина. Он оказался не стоек к усталостным напряжениям и к погодным условиям. Я обратил внимание Туполева на корпус "Кинг Кобры", и попросил параллельно исследовать и его. Из всех машин, которые я помню, эта "Кобра" служила дольше всех. Туполев недовольно поморщился, но сразу в атаку не бросился, видимо потому, что сам материал я подал ему очень мягко. Просто обратил его внимание на небольшое отложение солей на месте небольшой царапины на лаке руля глубины.