Урох этого не знал. Официально ему даже не сообщалось, какой объект предстоит уничтожить. В процессе изучения он пришел к выводу, что это, возможно, ключевой командный центр — полицейский, военный — как бы там ни называть силы, старающиеся подавить революционную герилью. Без него Совет Освобождения тоже не будет иметь сокрушительного преимущества над Фолькмутом, но войну с повстанцами придется начинать сначала.

Слишком тривиальная причина послать эскадру через сотни световых лет и влезать в драку с самими терранами. Но Урох был приучен сдерживать недоумение. Правители государства составили план. Его долг — сыграть отведенную ему роль.

И во имя Бога, во имя всех языческих богов его праотцев — он был готов!

— Вышли на цель, — сказал он спокойно по внешней связи, хотя кровь пела от радости. — Огонь по номерам!

Первая ракета сорвалась с его флайера. Она блеснула в лучах солнца, ударила, расцвела бело–голубым пламенем ярче альфы Креста. Поднялся столб пыли, дыма и пара, заклубился серым, достиг стратосферы и расплылся по небу. Летели мегатонна за мегатонной. После них остался огромный кратер, оплывающий расплавленным стеклом. Темнели отравленные каналы. Посевы пылали до горизонта.

— Уходим, аррах! — крикнул Урох.

Как он со своими ребятами пробился сквозь мстительные рои металла, как они вышли к «Тринтафу», как «Тринтаф» со своими собратьями вернулись к победоносному флоту Гадрола, как мерсейцы, понеся минимальные потери, ускользнули от преследования терран и вернулись домой без дальнейших боев — это был героический эпос. Но в его основе лежала хладнокровная работа интеллекта, чье дорого добытое знание и тщательно разработанные планы сделали возможным героизм.

Уроху было достаточно лишь того, что он вернулся к жене — единственной пока что своей жене и к первому сыну, которого она успела ему родить, с рассказом, который будет манить парнишку к собственным свершениям в начале тех бесконечных славных лет, что предстоят Расе.

После налета опустилась ночь. Над тем, что было когда‑то деревней, взошла луна. Свет мерцал, шевелились тени под ее белым щитом. Шуршал ветер. Он был холодным, едким от пепла, смертельность его не ощущалась.

Большая и мохнатая, сидела под развалинами стены самка–горзуни. В своих четырех руках она укачивала мертвого ребенка. Грубый голос напевал колыбельную — ту самую, что он всегда любил.

Мириам Абрамс Флэндри собралась домой как раз вовремя. Новость о гражданской войне пронеслась недавно, и на линиях между Солом и Нику еще ничего не случилось, но обстановка в Империи становилась напряженной. Ходили слухи, что то здесь, то там недовольные всех мастей объявляли себя приближенными будущего императора Олафа и устраивали беспорядки или настоящую смуту. Страховочные тарифы пошли вверх галопом, и фирмы- перевозчики закрывали маршрут за маршрутом. Естественно было ожидать прекращения сообщений с планетой Рамну — Нику–IV — в любой момент. Продолжать их не имело бы экономического смысла, поскольку вскоре было объявлено о приостановке проекта изменения климата до прекращения чрезвычайной ситуации.

Мириам была на поверхности, в поле, среди примитивных туземцев. Она исхитрилась поймать последний транспорт к Майе. Конечно, если бы она застряла, то адмирал Флота сэр Доминик Флэндри предпринял бы шаги для возвращения своей жены. Он мог бы вывести из дока скоростного «Хулигана» и сам отправиться за ней. Но выжила ли бы она тем временем в суровом мире, который так любила, — сомнительно.

Но вышло так, что сообщение с Майей–III — Гермесом — из‑за своей важности все же еще не прервалось, и ей удалось отправиться оттуда прямо на Терру. Корабль, на который она попала, был роскошным лайнером с целой толпой благородных пассажиров на борту. Весь путь его сопровождал вооруженный эскорт, хоть эти корабли могли бы оказаться очень полезны на линии фронта.

Мириам в путешествии довольствовалась собственным обществом, не принимая участия в развлечениях и интригах пассажиров. Во время еды с соседями по столу она была минимально вежлива. Они и их игры не то чтобы ей были скучны. (Одинокая красивая женщина могла бы выстроить в очередь любовников; и после месяцев в обществе негуманоидов это было бы отличное ощущение, но с ними пришлось бы говорить и, хуже того — их слушать. Лучше уж подождать Доминика. А то, что он ее, быть может, и не ждет — в этом смысле — роли не играло.) Дело было в том, что горе и страх наполняли ее.

Горе по милым ее рамнуанцам, которые дали ей имя «Знамя» — имя, носимое ею до сих пор. Она прибыла посмотреть, как подвигается проект, который должен был положить конец разрушающим цивилизацию обледенениям планеты, и как он сказывается на изученных ею задолго до отставки культурах. И вскоре после ее прибытия пришел приказ о прекращении работ. Прикинув, каковы будут действия правительства, если восстание Магнуссона будет подавлено немедленно — а этого, никак не произойдет, — она решила, что работы не возобновятся еще много месяцев. Погибнут еще тысячи рамнуан, если не больше.

Страх за Империю, Техническую цивилизацию и — да, и за другие общества, входящие в Империю. Пусть она стара и прогнила, ее форпосты рассыпались не потому, что исчезла сила, а потому, что воля быть сильной иссякала. И все же Империя была тем единственным, что защищает наследие людей и союзников людей. Когда‑то Флэндри сбросил при ней маску спокойствия и сказал о Долгой Ночи, что последует за падением Империи.

И еще ей нужно было думать о своих родичах на Дайане, о туземцах на Рамну, о друзьях на всех звездах и… и у них с Домиником могут быть еще дети в их возрасте. Не то чтобы наверняка — ему было около семидесяти, ей — близко к пятидесяти, но за лечение против старения и восстановление ДНК они смогли себе позволить заплатить. И к тому же она когда‑то поместила в биобанк несколько своих яйцеклеток.

Но они всегда были слишком заняты, он и она, а теперь еще эта заваруха затеялась.

Он встретил ее у выхода, одетый в мундир, из‑за которого их пропустили через таможню, не задерживая, и повез в квартиру, которую они держали для себя в Архополисе. Там были приготовлены икра и шампанское, но деликатесам пришлось подождать.

После праздничного ужина они выключили свет. Мириам попросила сказать ей правду — не новости, а именно правду. Доминик неохотно рассказал:

— Последние полученные сообщения очень неприятны. За последние недели Магнуссон вбил клин чуть ли не до Альдебарана. Конечно, он не может всем руководить со своей базы у Патриция. И блицкриг его не может не замедлиться, когда он станет консолидировать свои приобретения. Но это ему не очень нужно, сама понимаешь. У него под контролем хороший кусок пространства. Он может перерезать любые транспортные потоки, если они пойдут не так, как ему нужно, и опустошить начисто любую планету, которая откажется выполнить его требования. И ни одна не откажется, и кто ее может осудить?

Пока что его войска выигрывали все битвы, кроме пары мелких стычек. Сражения пока что не очень масштабные, но, если учесть, что может сделать один линейный корабль, каждая такая победа дает колоссальный перевес его стороне. Он блестящий тактик, а стратегия у него та же самая, что привела на трон Ханса Моллитора… — туг Флэндри сощурил серые глаза и потрогал усы. — Та ли? — задумчиво произнес он.

Мириам посмотрела на него через стол и развела руками — раньше этого жеста у нее не было. Она была худой, с резкими чертами лица, сияющими зелеными глазами и спадающими до плеч каштановыми волосами, чуть тронутыми сединой.

— Ты думаешь, он может победить?

— Мог бы, — Флэндри закурил и глубоко затянулся. — В свете последних событий шансы у него очень и очень не слабые. Когда я последний раз видел нашего дорогого императора Герхарта неделю назад, он просто слюной исходил.

Одной из причин такой высокой платы за квартиру было включение в контракт самой современной системы против подслушивания. Лично преданные Флэндри техники регулярно ее проверяли и удостоверялись, что она по–прежнему работает.