Тарновский бретера смертельно боялся, а тот мириться не собирался. Ситуация была патовой, Василий Васильевич оказался близок к помешательству. За дело взялась Мария Николаевна. Убийство мужа при таких скандальных обстоятельствах было ей невыгодно, женой Боржевского она не стала бы ни при каких условиях. У Тарновского еще были деньги, пренебрегать им окончательно не следовало. И Мура придумала другую комбинацию. Обвинив мужа в трусости (что, надо сказать, соответствовало действительности), она обещала сама решить вопрос о дуэли.

4 декабря Тарновский сказал своему лечащему врачу Афанасьеву: «Ах, если бы вы знали, что со мной делают! Я с ума схожу».

5 декабря, пока муж находился в клубе, на его супружеской кровати резвились жена и Боржевский. Любовник ушел только в 3 ночи.

А 6 декабря 1903 года Тарновская объявила мужу, что готова примирить их с Боржевским, дуэли – не будет. Но это должно быть сделано публично, чтобы раз и навсегда пресечь уже ходящие по Киеву сплетни. Они должны встретиться с Боржевским в театральной ложе, а потом поужинать вместе в общей зале ресторана гостиницы «Гранд Отель».

7 декабря Тарновский был весь день в ужасном состоянии, мечтал даже уехать из Киева и всеми силами отказывался от поездки в театр и ужина с Боржевским, но жена настаивала, заявляя, что это необходимо для примирения с Боржевским.

Главной в доме всегда была Мария Николаевна и, в конце концов, супруги отправились в театр, в сопровождении компаньонки Тарновской, ее троюродной сестры Марианны Вишневецкой. По окончании спектакля, компания переехала ужинать в ресторан гостиницы «Гранд Отель».

Ужин проходил в общей зале ресторана, на глазах многочисленных посетителей. Отношения между ужинавшими внешне выглядели хорошими. Разговор шел о цыганских романсах. Много пили: шампанское, ликеры, коньяк, водку.

Для Василия Тарновского ужин с женой и ее любовником был мукой мученической. Боржевский смеялся, приказывал музыкантам играть любимые романсы Марии Николаевны. Во втором часу ночи ужин, наконец, закончился, и общество оставило ресторан. Боржевский, против обыкновения, не позволил Тарновскому принять участие в плате за ужин, перед выходом из «Гранд Отеля» он продолжал о чем-то тихо говорить с его женой, целуя ей кисть руки. По дороге договорились: завтра для закрепления договора Боржевский будет в 2 часа дня завтракать у Тарновских, а потом поедет к Шталю – на охоту.

Директор гостиницы показывал на суде: пальто Марие Николаевне подавал швейцар. Впереди шли Тарновская с подругой своей, Вишневецкой, следом за ними – Тарновский и Боржевский. Боржевский несколько раз поцеловал у мадам руки. Боржевский и Тарновская много и скоро говорили по-французски. По словам свидетелей, он сказал: «Я тебя люблю, я тебя обожаю, и готов жизнь за тебя отдать». А она: «Слушай, не можешь ли потише, здесь люди. Услышат».

Так вышли они к освещенному подъезду. Был подан экипаж, и Боржевский взял под руку Тарновскую, чтобы помочь ей войти в коляску.

Когда Боржевский, выйдя провожать Марию Николаевну, у подъезда гостиницы, на глазах мужа наклонился к ее лицу и, как показалось Тарновскому, ее поцеловал, у Василия Васильевича потемнело в глазах. Он вынул пистолет, раздался выстрел, и Боржевский упал, как подкошенный, на снег. Пуля попала в заднюю часть шеи, но сонной артерии не задела.

На выстрел подоспели служащие ресторана и публика. Раненый был поднят с земли и сам, чуть поддерживаемый прислугой, поднялся в занимаемый им номер 91 гостиницы. Тарновская его сопровождала, давая понять, на чьей стороне она в этом конфликте. На ночь она осталась в «Гранд Отеле», в соседнем с Боржевским номере.

К Боржевскому тут же вызвали «Скорую помощь» и хирурга, ему сделали перевязку. Пуля засела очень глубоко, и поэтому извлечение ее было отложено до более удобного времени: рана, по заключению врачей, для жизни опасности не представляла.

А Василий Тарновский, убежденный в том, что совершил страшное преступление, сел в ближайшие извозчичьи санки и приказал ехать в полицию. Кучеру Панченко сказал: «Позови городового, я человека убил!» Пытался застрелиться, вел себя, как сумасшедший.

Явившись к киевскому полицмейстеру в 2 часа ночи, он вручил ему револьвер (в котором оставалось еще 5 пуль) и рассказал о происшествии, виновником которого являлся. Полицмейстер счел известного всему Киеву господина безумным. Тарновский попросил полицмейстера, чтобы тот ему позволил отправиться к своему доброму знакомому Петру Николаевичу Семенцову. Желание преступника было без колебаний удовлетворено.

К Семенцову Тарновский приехал в таком же возбужденном состоянии, и, несмотря на все старания, его не могли успокоить до утра.

Ночная драма у гостиницы «Гранд Отель» немедленно стала достоянием киевской молвы, вызывая оживленные толки об участниках ее, людях хорошо известных в городе.

Пока муж находился под домашним арестом на квартире приятеля, Мария Николаевна горя не знала. Детей она, в сопровождении Владимира Шталя, отвезла к О’Руркам в полтавское имение Отрада.

Уезжая на Полтавщину, Мура хохотала и говорила слугам: «Прощайте, мои люди. Может, мне удастся как-нибудь барина в Сибирь послать». Перспектива услать мужа на каторгу ее радовала необычайно: ей оставались и дочь, и сын; она получала полную свободу и оставшиеся у Василия Васильевича немалые деньги.

У Тарновской появился новый любовник, еще один киевский бретер, барон Владимир Александрович Шталь. Ради нее барон бросил жену, официально развелся. Шталь пригласил Марию Николаевну провести месяц в Крыму, она согласилась.

Меж тем, 1 января 1904 года Стефана Боржевского успешно прооперировали в Варшаве, и он отправился долечиваться в Ялту. Туда же выехала Тарновская в сопровождении верного Шталя, который, к слову, в нее смертельно влюбился. Встреча с Боржевским в их планы, вообще говоря, не входила.

Но он – в Ялте, и серьезно болен. 10 января у Боржевского поднялся жар, его преследовали страшные головные боли. Диагноз неутешительный – воспаление мозговых оболочек. 15-го его оперировали, но облегчение не наступило; через 4 дня он умер.

Смерть любовника не помешала Тарновской прекрасно проводить время с бароном Владимиром Шталем. Характерно ее восклицание в часовне, где находился труп Боржевского. Она обратилась к одной из своих служанок: «Скорее его похоронили бы, а то он ужасно воняет!»

Тело Боржевского предали земле, а влюбленные прекрасно провели время на русской Ривьере. У Шталя были деньги, полученные после развода, и они не стесняли себя экономией. Впрочем, служанкам Мария Николаевна говорила, что Шталь импотент, он просто забавляет ее; будущее свое она с бароном не связывает. Вскоре они, и вправду, расстались.

В ночь на 27 января 1904 года 10 японских эсминцев внезапно атаковали русскую эскадру, стоявшую на внешнем рейде Порт-Артура. 28 января Япония объявила войну России. Барон, офицер запаса, в составе конной артиллерии, убыл на фронт. Вскоре барона ранили, и он возвратился в Киев.

Шталь влюблен в Тарновскую. Она цинично объяснила ему: взаимность стоит до́рого. Барон готов купить ее любовь.

Шталь застраховал свою жизнь в пользу Тарновской и через два дня, 4 января 1905 года, в Киеве, в половине первого ночи застрелился на улице у анатомического театра. Владимир Александрович пустил себе пулю в рот. Перед смертью он был в мундире, при шашке с аннинским темляком. За полчаса до смерти его видели в ресторане «Версаль» на углу Фундуклеевской и Нестеровской улиц. При бароне нашлось предсмертное письмо: «Сознательно лишаю себя жизни; это мое право. В погребении не нуждаюсь, и свой труп прошу предоставить анатомическому театру. Прапорщик конной артиллерии Владимир Шталь. Письма к родным у меня в кабинете в третьем томе “Истории” Шлоссера».

Как сообщили киевские газеты, покойному было 32 года.

После его смерти Тарновская предъявила страховку и письмо Шталя: «Своим честным словом и всем, что осталось во мне незапятнанного и сильного, обязуюсь я, Владимир Шталь, перед Марией Николаевной Тарновской, сделать все, что она мне прикажет во время моего пребывания в Киеве. Заявляю, кроме того, что с моей стороны это не будет жертвой, и что я ничего не требую взамен.