Но «на Бога надейся, а сам не плошай», — гласит мудрая пословица. Поэтому на всякий случай (чего не бывает в эти смутные времена) князь Дмитрий решил обеспечить судьбу своей семьи хотя бы за счет более или менее верного — удела, которым он сам владел «по старине», восходящей к порядкам его деда Ивана Калиты. Поэтому Дмитрий Донской писал: «А по грехом, отъимет Бог сына моего, князя Василья, а хто будет под тем сын мой, ино тому сыну моему княж Васильев удел, а того уделом поделит их моя княгини»[4]. У князя Дмитрия к тому времени кроме Василия было еще четверо сыновей — Юрий, Андрей, Петр и болезненный Иван. Вскоре после составления духовной появился на свет и Константин (16 мая 1389 г.). Так что ясности добился великий князь Дмитрий весьма относительной.

В самом деле, Дмитрий Донской писал о судьбе своего удела после возможной смерти старшего сына, Василия, но великое княжение не покрывалось этим понятием. Московский государь в противопоставлении своей воли обычному порядку, санкционированному Ордой, не решался пойти до конца. Он не исключал возможности того, что в чрезвычайных условиях (после смерти Василия) судьбами великокняжеского престола будут распоряжаться ордынские цари. Вместе с тем, говоря о переходе своего удела к следующему по старшинству сыну, он как бы осторожно внушал мысль, что и великое княжение должно перейти к нему. Итак, казалось бы, следующим (после Василия) наследником престола должен был стать князь Юрий.

Но в момент, когда великий князь Дмитрий Иванович составлял свое завещание, его старший сын, Василий, не был еще женат (свадьба его с Софьей Витовтовной состоялась только в 1391 г.), и о внуках говорить в духовной было преждевременно (первый сын у Василия, Юрий, родился лишь в 1395 г., но уже в 1400 г. умер). В конце правления Василия I положение дел было иным: у великого князя был малолетний сын Василий, и вопрос о престолонаследии, вроде бы решенный Дмитрием Донским, мог теперь быть пересмотрен. Да и само завещание великого князя Дмитрия Ивановича в сложившихся условиях давало возможность для его двоякой интерпретации.

Первая из них опиралась на формальное истолкование текста: наследником удела Василия I (а следовательно, и великокняжеского престола) должен стать следующий по старшинству брат умершего великого князя, т. е. Юрий Дмитриевич. Подобное престолонаследие в роду Ивана Калиты было. Отец Дмитрия Донского Иван Иванович стал великим князем после смерти своего старшего брата, Семена. Но то был особый случай — «черная смерть» унесла с собой и великого князя Семена, и его детей[5]. Проклятая неясность с наследованием сохранялась. Да и обладание великим княжением определялось тогда не столько традицией, сколько волей ордынского царя и раскладом сил на самой Руси.

Вторая интерпретация завещательного распоряжения Дмитрия Донского имела своими истоками новый порядок престолонаследия, только еще складывавшийся при Василии I. В первом своем завещании (1406 г.) Василий I говорил лишь о возможности перехода великого княжения к его сыну («А даст Бог сыну моему, князю Ивану, княженье великое держати»)[6]. Во втором (1419/20 г.) это княжение рассматривается как вотчина завещателя, наследие Дмитрия Донского («А сына своего, князя Василья, благословляю своею вотчиною, великим княженьем, чем мя благословил мои отець»)[7]. В третьем завещании (1423 г.) великий князь повторил первую из формул: «А даст Бог сыну моему великое княженье, ино и яз сына своего благословляю, князя Василья»[8]. Вопрос, следовательно, оставался неясным. Да и в практике княжеских отношений порядок наследования и соподчиненность князей трактовались по-разному. Так, в 1419 г., составляя духовную, Василий I «въехоте подписати под сына своего Василья брата своего меншего Костянтина. Князь же Костянтин не восхоте сотворити воли его, и про то отня у него вотчину»[9]. Словом, семейный порядок престолонаследия прочных корней еще не имел.

Наконец, была еще проблема, которая волновала наследников Дмитрия Донского. Это — судьба выморочных владений. Старшему сыну, Василию, князь Дмитрий завещал Коломну, Юрию — Звенигород, Андрею — Можайск, Петру — Дмитров и Ивану, вскоре умершему, — Раменейце. Москва должна была находиться в нераздельном владении первых четырех сыновей. Кроме того, как бы в компенсацию за передачу Василию великого княжения Юрий получил «деда куплю» (Калиты) Галич, Андрей — «деда куплю» Белоозеро, Петр — «куплю» Калиты Углич. Дмитрий Иванович учитывал, что у него мог родиться еще сын. Тогда его мать должна была наделить его землями, взяв их «по части» у братьев. Если же кто-либо из братьев умрет, то княгиня «поделит того уделом сынов моих»[10]. И действительно, у князя Дмитрия родился сын Константин. Согласно завещанию Василия I 1406 г., ему уже принадлежали Тошна (ранее была у брата Петра) и Устюжна[11]. Позднее великий князь «за непослушание» отнял у князя Константина его удел, и он стал как бы князем-изгоем.

Смерть Василия I вскрыла противоречия между членами великокняжеской семьи, а если говорить точнее — внутри всего «гнезда Ивана Калиты». Спор шел и о судьбе великокняжеского престола, и о наследовании (после мора 1425–1427 гг.) выморочных земель. Чтобы понять соотношение сил, боровшихся в Северо-Восточной Руси, нужно представить себе политическую структуру в этих землях в начале 1425 г.

С 27 февраля 1425 г. в руках у малолетнего Василия II находилось не только Московское княжество, но и Великое княжество Владимирское, что давало ему (точнее, его опекунам) большую власть над всеми другими уделами, а частично и над независимыми княжествами.

Права Василия Васильевича на великое княжение оспаривал его старший дядя — князь Юрий Дмитриевич. К тому же владения Василия Васильевича по экономическому, политическому строю и своим судьбам были весьма различными, и далеко не всегда их влиятельные землевладельцы и купечество сочувствовали крутой объединительной политике московских князей.

Столица княжества Василия II — Москва располагалась на возвышенном мысу, образованном рекой Москвой и ее небольшим притоком — Неглинной. Основу Москвы составлял белокаменный Кремль, сооруженный в 1367 г. Дмитрием Донским и с тех пор порядком обветшавший. Только два-три города помимо Москвы могли похвастать своими каменными укреплениями (в их числе Нижний Новгород). Кремль был застроен соборами, великокняжеским дворцом и дворами феодальной аристократии (как духовной, так и светской).

За Кремлем лежал посад, населенный ремесленниками и торговцами. Радиально исходившие из Москвы дороги соединяли город с важнейшими центрами Заречья (Замоскворечья). Дороги шли на юг: Ордынка — в Большую Орду, а позднейшие Серпуховка и Большая Якиманка — в Серпухов, на Коломну и Калугу.

Речные пути (по Клязьме и Оке) вели к главной речной магистрали страны — Волге, но дальнейшее продвижение караванов московских судов находилось под контролем Нижнего Новгорода. Этим, в частности, объяснялось настойчивое стремление московских князей овладеть Нижегородским княжеством.

Итальянский путешественник Амброзио Контарини, побывавший в Москве в 1476 г., писал, что «город Московия расположен на небольшом холме; он весь деревянный, как замок, так и остальной город». Край, в котором находилась Москва, «чрезвычайно богат всякими хлебными злаками… {Русские} продают огромное количество коровьего и свиного мяса… Нет… никаких плодов, бывают лишь огурцы, лесные орехи, дикие яблоки»[12].

Московский край (по среднему течению Москвы и по Клязьме) давно уже был освоен. Именно здесь (как и в Переславле, Дмитрове, Коломне) со времен Ивана Калиты располагались старинные владения бояр и их размножившихся потомков. Тут земли были у князей Патрикеевых[13], у видных бояр Добрынских (в частности, П.К. Добрынский владел мельницей в устье Сетуни[14]), у Бутурлиных[15], Мининых[16] и многих других. Топонимические данные говорят о владениях в Подмосковье Белеутовых, Валуевых, Воронцовых, Квашниных, Свибловых, Саркизовых (Старковых) и других боярских семей[17].