И прошел еще один день, и еще одна ночь, а может, два дня и две ночи, — не важно. Сбился со счета, потерялся во времени, отчаялся, не подходит к щели, даже не смотрит в ту сторону.

Теперь он думает о жизни и смерти, о смысле и бессмысленности, о мгновении и вечности, и это увлекает, это интересно. А боль, голод, страх — уже не имеют значения, — это все где-то там… это для других… не для него…

Последние дни сравнивал себя с Буддой, с тем самым Буддой, который прислонился к дереву и познал счастье. " А разве я, не страдал? — спрашивал себя. — Разве, не заслужил?! — и это уже, не только вопрос. — А если не я, — то кто?! — и это, уже совсем не вопрос, — это утверждение, требование".

Приподнялся на локтях, уперся спиной, в грубую, колющуюся стену, закрыл глаза, — сейчас, сейчас он приобщиться к таинству вечности. Предначертанному, выстраданному, таинству.

5

Резкий сумбурный шум вырвал из теплых рук нирваны, заставил открыть глаза, повернуться к мерцающему входу. Шум усиливается, что-то крупное возится на пороге жилища.

Виктор слышит, как когти царапают твердые, вросшиеся в скалу камни; в пещеру полетели мелкие песчинки; заклубилась в солнечных лучах пыль. Свет, то пропадает, то появляется. Кто-то хочет протиснуться, но не может, снова и снова впихивает себя с разных сторон.

Просвет напоминает Виктору глаз моргающего циклопа. "Ну, вот и все! Сейчас меня съест циклоп, — подумал он. — Какая странная судьба…"

Из последних сил, уперся ногами в скользкую кость будто чужого черепа, навалился всем телом на изношенные детали обезвоженного мозга: сейчас сорвется заклинивший маховик, и тогда все будет ясно; наконец, он поймет: зачем все это, когда кончится, почему…

Устал ломать голову: "Больше, нет смысла тянуть… Чем раньше это кончится, тем…" — обреченно пополз к выходу. Но "оно", почему-то больше не шумит, застряло в проходе, затаилось.

…на половину съеденная туша оленя. Виктор с трудом затащил еще теплое, бьющее внос, резким запахом свежей крови — тело, с поразительной легкостью для себя, вонзил в мягкую кожу — острые, как лезвия зубы, вырвал и не жуя, с жадностью проглотил большой кусок сладкого мяса.

…изменилось кардинально. Еда появлялась, быстрее чем о ней вспоминал; аппетит рос с каждым днем; тело быстро набирало массу, даже появился некоторый избыток здоровья, энергии. Виктор заметил, что его сторож по ночам надолго отлучается. "Наверное, охота занимает много времени" — думал он. Но думал не долго. Если увлечься, — опять разболится голова. Все это, слишком алогично. Зачем, Жу его кормит? Почему, раньше не кормил? Зачем он здесь? Почему?.. Зачем?.. Зачем?.. Почему?..

Появилось искушение, выйти из пещеры пока зверя нет. Конечно, оно было и раньше, но теперь, когда Жу пропадал на охоте по пол ночи… "Хоть на несколько минут, — думал Виктор. — Осмотреться, подышать, и может, даже рискнуть на… Нет, это потом, — для начала, просто выйти…"

И однажды решился.

Долго всматривался, вслушивался в узкий кусочек ночи, подошел, вплотную прижался к щели, пробует втиснуться, высунул руку наружу, ищет выступ для опоры и вдруг… что-то мягкое, теплое навалилось на кисть, с силой прижало к острым камням.

Хотел высвободиться рывком, но давление усилилось, из мягких кошачьих подушечек выскользнули отточенные когти, прошли сквозь дрожащую кисть, впились в крошащийся камень.

За страхом не чувствуется боли.

Шумная тень сползла откуда-то сверху; безликий силуэт, черным трафаретом склонился над человеком, тяжело выдохнул в лицо. Виктор зажмурился: "Вот теперь-то уж точно конец" — подумал, и даже испытал облегчение.

Но ничего не происходит. "А ведь я дышу, — заметил через минуту. — Неужели еще живой?.. Почему?.. Почему тянет?.. Ну давай, смелее…" Медленно открывает глаза. Черная, клыкастая морда в полуметре, — в темноте черты слились, а вот глаза… глаза видно хорошо: прищурились, рассматривают, изучают, и опять там, в глубине зрачков, будто звезды…

"Ну! Давай…" — нетерпеливо, крикнул Виктор.

Также неожиданно, как появились, когти нырнули обратно в пушистую лапу; человек почувствовал, как ослабевает давление, с удивлением, и даже каким-то разочарованием отдернул руку, отбежал в конец пещеры. Не скоро теперь, решится выйти.

И еще одна ночь, и еще один день и неделя и даже две…

Издалека, эхо принесло, и швырнуло в пещеру хилый отголосок ружейного выстрела.

Адреналин хлынул в кровь; дрожащее, радостное возбуждение пронеслось по телу. Одним мощный прыжок и Виктор возле входа: напряженно всматривается в редкие проплешины густого леса, что забрался на высокий холм, и там, на самой вершине воткнул острые копья худых, голоногих елей в жирные облака.

Жу лежит на излюбленном месте: подставил бок теплым солнечным лучам, равнодушно смотрит в сторону леса. Изредка, переводит взгляд на пещеру, и как-то странно качает головой, будто укоряет, стыдит Виктора за "недостойное хорошего, послушного мальчика, желание".

— Да-аа… — слышит человек, тихий знакомый голос. И как в прошлый раз вздрогнул, нерешительно повернулся, всматривается, в опять заговорившую пустоту.

Никого. "Жу? — подумал он, обернулся. — Нет, не может быть…"

… и правда, кажется, не при чем, — все такой же равнодушный, ленивый, — греется на солнышке, облизывает, блестящую зализанной шерстью, лапу; и взгляд, безразличный, сонный, — обращен скорее в себя, чем…

— Что да? — спросил вслух человек. — Что да? — Ответа нет. "Еще пару дней, и я сойду с ума, — подумал он. — И что делать?.. Сегодня?.. Я сделаю это сегодня… ночью… Станет темно, он уйдет на охоту, и я… и я побегу… А если догонит?.. Может, и не убьет?.. Странный… Может, покалечит, и притащит обратно?.. Но не убьет… даже наверняка не убьет… Зачем-то я ему очень нужен?.. Зачем?.. Попробуй, объяснить хомячку в клетке, зачем он тебе нужен… И он не знает… — Пальцы сами сжались в кулак, весь аж затрясся от ненависти. — Тварь… взбалмошное млекопитающее со сбившейся программой… Этой ночью… Уже скоро…

— Ну зачем же ждать аж до ночи? — перебил мысли грубый, надменный голос.

6

…и понял, что слышит не ушами, а мозгом; он не испугался, — чего-то подобного и ожидал, так и должно быть. Сначала, Жу перехватывал образы, что выскакивали в памяти, потом ощущения, чувствительность, и последнее, — что оставалось основным различием — способность рассуждать, думать, как человек, — теперь исчезло; Виктор стал открытым, беззащитным. Хотя, это только теория, — и есть объяснение попроще. Все это очень, очень похоже на помешательство…

— Как все таки обидно! — продолжил все тот же голос. — Кормлю его, отдаю последнее, день и ночь, неустанно оберегаю покой и сон, и нате, — я же — тварь, взбалмошное млекопитающее, — ну как Вам это нравится?!

"Этого не может быть. — Виктор обхватил голову руками. — Конец. Побег отменяется… Я сошел с ума. Безумец — зачем я это сделал?!

— Тук-тук, — все тот же голос.

"Кто там?" — подумал человек. — неужели он..?" — Притиснулся к проему, присматривается к зверю: — Это ты?

В ответ — недовольно: — Ну, и кто из нас после этого млекопитающее? — фамильярно продолжил: — Впрочем, знаешь, я давно живу на свете, научился прощать глупость, непонимание. Безысходность положения, в котором оказывается, способный мыслить мозг, либо убивает своего обладателя, либо делает либералом, — ты не замечал?

— Жу?

— Я буду терпим. Спрашивай-спрашивай, не стесняйся. Спроси еще, что-нибудь… смелее…

— Жу? — спросил он снова.

— Почему, ты называешь меня "Жу"? Разве я похож на "Жу"? Тебе ни кажется, что "Жу" — должен выглядеть как-то иначе? И еще, подумай, — стоит ли отвечать на вопрос: "Являешься ли ты тем, кем являешься?" Глупый вопрос. Стыдно задавать глупые вопросы… Ну что значит: "Это — ты?" — глупо. Все равно, что спросить: "Ты спишь?" или "Ты здесь?".. или: "Ты умер?".. или… или..?