Замечательным истолкователем заложенной в самой природе «знаковости» был французский иезуит Жан—Пьер де Коссад (род. 1675). Он пишет:

Любовь Господня присутствует в каждом создании и в каждом событии, точно так же, как Иисус Христос и Церковь учат нас, что Тело Христово и Кровь Христова в самом деле присутствуют в евхаристии. Его любовь стремится воссоединиться с нами через все сущее в мире — через все, что Он создал, определил и допустил. Такова Его высшая цель, и во имя нее Он использует созданий своих, как лучших, так и худших, и происшествия как самого неприятного, так и самого отрадного свойства^[57].

Так Господь говорит с нами через последовательность событий, мгновение за мгновением. Еще до рождения Христа все сущее и все происходящее коренится в Боге; все это — слова Его языка. Ощущение Божьего промысла — все, что мы видим, заключает в себе глубокий смысл, а совпадения случаются не просто так — одно из самых сильных и стойких впечатлений от книги «Властелин Колец».

Семь таинств, несомненно, учреждены Христом гораздо позже описанных событий и потому не могут быть представлены прямо. Божественное со–общение во вселенной и в истории завершается в воплощении Христа, благодаря которому сотворенный мир воспринят Богом и исцелен им изнутри. Таинства — это символические структуры, посредством которых член церкви получает доступ к Воплощению. Однако даже таинства присутствуют в легендах в виде смутных намеков. Толкин оправдывается, замечая: «Явления куда более великие могут воздействовать на сознание, когда речь идет о меньшем, то есть о волшебной сказке». Скажем, «лембас», эльфийские «дорожные хлебы», питают волю еще больше, чем тело, и оказываются более действенными после воздержания от еды. Здесь на толкиновский рассказ повлияло «явление куда более великое» — пресуществление, евхаристия, через которую сам Христос входит в нашу жизнь в виде пищи.

Сам Толкин глубоко чтил евхаристию. Он старался ходить к мессе каждый день. Пока он жил в Оксфорде, посещал он, по всей видимости, либо церковь св. Алоизия (в ту пору она находилась в ведении иезуитов, теперь ею ведают ораториане), либо церковь св. Григория и св. Августина, выше по Вудсток—Роуд. В письме к сыну Майклу Толкин говорит: «Единственное лекарство для слабеющей и убывающей веры — это приобщение Святых Тайн… Частое применение наиболее эффективно. Семь раз в неделю принесут больше пользы, нежели семь раз через промежутки» (L 250). А задолго до того из–под пера его вышло такое признание:

Из мрака моей жизни, пережив столько разочарований, передаю тебе тот единственный, исполненный величия дар, что только и должно любить на земле: Святое Причастие… В нем обретешь ты романтику, славу, честь, верность, и истинный путь всех своих земных Любовей, и более того — Смерть: то, что в силу божественного парадокса обрывает жизнь и отбирает все, и, тем не менее, заключает в себе вкус (или предвкушение), в котором, и только в нем, сохраняется все то, что ты ищешь в земных отношениях (любовь, верность, радость), — сохраняется и обретает всю полноту реальности и нетленной долговечности, — то, к чему стремятся все сердца^[58].

БРАК

Знаменательно, что слова о значении евхаристии завершают собою длинное письмо (L 43), полное советов насчет еще одного важнейшего таинства в жизни Толкина — брака. Толкин предостерегает сына против чрезмерной идеализации любовной романтики и даже против стремления отыскать «родную душу». Это обернулось горем для стольких мужчин и женщин, и холостых и незамужних, и семейных. Толкин признает, что его собственный случай — исключителен, но дает понять, что даже он сам не то чтобы совсем не знаком с разочарованиями и горестями, способными омрачить счастливейший из браков^[59]. Браки, даже самые удачные, — это «ошибки» в том смысле, что (по крайней мере, теоретически) можно было бы подыскать более подходящего партнера. Рано или поздно, скорее всего, возникнут трения. Вступивший в брак должен ясно осознавать, что «родная душа» — не какой–то теоретический «партнер» и даже не реальная личность, встреченная, к сожалению, «слишком поздно», но просто–напросто — та (или тот), с кем тебя соединили узы брака.

О том, сколь большое значение Толкин придавал браку как состоянию и как духовному пути, можно прочесть в наброске длинного письма к Льюису, который предложил две разновидности брака: нерасторжимый христианский союз и гражданский брак, который при необходимости можно расторгнуть. Толкин считает, что христианское учение о браке — «моногамном, постоянном, обязывающем к безоговорочной верности» — никак нельзя сравнивать с мусульманским запретом на употребление вина (а именно на этот запрет Льюис ссылается как на пример религиозной догмы, которую не надо навязывать всем и каждому). Христианский брак и целомудрие — это не какой–то особый обычай или доктрина для избранных. Напротив, это естественный и здоровый образ жизни для всех представителей рода человеческого; иначе было бы «недопустимой жестокостью» навязывать его даже христианам (L 49).

В 1920 году еще один «инклинг», принадлежащий, правда, к Англиканской церкви, выступил в защиту нерасторжимости брака. В «Набросках романтического богословия» Чарльз Уильямс описал брак не как социальный договор, но как «средство спасения». Развод — это «попытка аннулировать таинство, уже вступившее в действие». «Оно не то, чтобы нежелательно; для христиан оно просто невозможно, какая бы формула при этом ни произносилась и какая бы церемония ни совершалась. Едва работа началась, остановить ее невозможно, к добру или к худу». Под «работой» подразумевается взаимное освящение, достигаемое лишь через «полную самоотдачу», и одна из форм такой самоотдачи — это брак.

В «знаковой структуре» христианства брак занимает любопытное место: это таинство Христос не установил, а просто–напросто возродил. Согласно католическому учению брак возник в раю, ведь Адам и Ева изначально созданы в буквальном смысле «единой плотью». Позже Моисей разрешил развод, уступив человеческой слабости, но Иисус его запретил (Мк 10:2–12), поскольку пришел улучшить закон и принести благодать, необходимую чтобы исполнить закон так, как его задумывал Бог. Католическая церковь дозволяет и физическое разлучение супругов, и расторжение брака, последнее — только в том случае, если брака на самом деле не было. Это может произойти, если один из брачующихся не имел в виду или не мог иметь в виду слова брачного обета, тщательно подобранные, чтобы выразить полное согласие к пожизненному союзу, позволяющие Богу соединить двоих в новую «знаковую сущность».

В письме к Льюису Толкин упомянул о том, что некогда противился догмату «по внутреннему ощущению» (хотя и не делом) и лишь позже оценил по достоинству его справедливость и мудрость, а заодно и то, как опасно для общества допускать или поощрять любую другую норму. К 1943 году он уже ничуть не сомневался в правильности учения, распространив его даже на эльфов. В 1950–х годах Толкин написал работу «Законы и обычаи в народе эльдар» (см. «Кольцо Моргота»), в которой описываются подробности брачных обычаев в Валимаре. Помимо прочего, мы читаем: «Брак заключается на всю жизнь и потому не может быть прекращен, иначе как вмешательством смерти вне возврата». Безусловно, эльфы могут быть убиты, но, в отличие от смертных, для них это означает лишь перерыв в земной жизни, к которой им дозволено возвратиться. Вновь воплощенный — та же самая личность, и брачный союз сохраняет свою силу. (Неоднозначный и сложный случай повторных браков подробно рассматривается для тех, кто хотел бы развивать тему дальше.)

Брак и евхаристия — не просто стержень духовной и нравственной жизни Толкина; они неразрывно связаны между собою. На страницах «Романтического богословия» Чарльз Уильямс красиво это объясняет. Союз божественной и человеческой природы в Христе в миг Его зачатия справедливо именуется своего рода «браком», и связь эта не расторгается, но скорее основывается на различии двух естеств. Далее, страсти Христовы на кресте — это «брак» Христа с Церковью (см. Еф 5:32), символ всей полноты Его жертвы, высшее выражение которой — дар Святого Духа любви, выдыхаемый Им в предсмертном крике во тьме Голгофы. От этой крестной жертвы Бога и Человека, присутствующей в евхаристии, Святой Дух изливается в мир, сводя множество — к единству.