Разумеется, картины, представленные в легендах, могут быть отчасти символичны, либо выстроены так, чтобы сократить или расширить, показать в определенном ракурсе или скомбинировать узоры. Картины эти далеки от реализма фотографии, однако ж они способны открыть нам некую правду о Прошлом.
А ведь туда вплетаются и реальные подробности, так называемые факты, произвольные очертания земли и моря, случайные свойства отдельных людей и их действий — песчинки, на которых, словно снежинки, кристаллизуются истории. В центре цикла стоит человек по имени Артур.
Фрэнкли возражает: артуровские романы «не реальны в том смысле, в каком реальны события прошлого». «Я этого не говорю, — отвечает Джереми. — Есть и вторичные планы или уровни».
В платонически–романтической традиции европейской литературы представлено множество уровней реальности. «Великая цепь бытия» протянулась от чистых духов и несокрушимых хрустальных сфер Эмпирея до изменчивых подлунных царств. Толкин прикидывает возможно ли применить эту средневековую космологию к понятию времени, чтобы примирить научные истины с теми истинами, которые он прозревал в мифологии. На самом деле он просто разрабатывал теорию мифа, которая объяснила бы его собственный непрерывный, длиною в жизнь, проект — Сильмариллион.
Клуб обсуждает Нуменор/Атлантиду. В отличие от Реймера, Лаудем — не визионер, но с десяти лет имеет дело с «лингвистическими призраками», и «призраки» эти связывают его с событиями, которые прозревает Реймер. Выясняется, что настоящее имя Лаудема — Эльфвине («друг эльфов»), а его отец Эдвин, путешественник, бесследно сгинул в западном океане вместе с кораблем под названием «Эарендель». Последним связующим звеном на пути к Нуменору/Атлантиде становится череда отцов и сыновей, и это очень важно — такая последовательность повторяется снова и снова на протяжении всего Сильмариллиона. Имена «Эльфвине», «Эррол», «Эриол», «Албоин», «Алвин», «Эдвин» и «Элендиль» означают «друг эльфов». Всех потомков первого Элендиля одолевает «тоска по морю», неутолимое желание уплыть на Запад.
Члены Клуба вместе выясняют, что в последние дни своей истории Нуменор — Западная, или Дарованная Земля — обратился ко злу под влиянием Зигура (он же — Саурон «Властелина Колец»). Падшие нуменорцы пытаются силой вырвать у богов секрет бессмертия и навлекают на себя погибель. С этого момента «Записки» обретают драматический оттенок: мифическая реальность, которую изучает Клуб, внезапно начинает влиять на окружающий мир. Воспоминания о гибели Нуменора, предвестниками которой были орлы истинных Владык Запада, вызывают великую бурю. Зародившись в Атлантическом океане, эта буря «убила больше людей, повалила больше деревьев и сокрушила больше башен, мостов и прочих творений рук человеческих, нежели сотня лет непогоды». Жутковатый факт: сочиняя свой роман в 1945 году, Толкин датирует вымышленный ураган 1987 годом, когда на самом деле разразилась страшная буря. И в Англии, и во Франции ее помнят до сих пор.
Но это еще не конец. Толкин продолжает повествование, увязывая его с легендами о плавании святого Брендана и с путешествием Лаудема в Ирландию по следам отца. Но завершено оно не было. Прервав его, чтобы подготовить к печати последний том «Властелина Колец», Толкин уже не возвращался ни к рукописи, ни к разработкам авалонского языка и языка адунаик, открытых Лаудемом.
Остается лишь сожалеть о том, что Толкин так и не закончил книгу. Но «Записки» и впрямь сделались чересчур хаотичными. Как бы то ни было, задачу свою они выполнили — прояснили для автора события, связанные с гибелью Нуменора. Силы и энергия, необходимые для того, чтобы подправить их для публикации, сперва влились в «Приложения» к «Властелину Колец», а затем перетекли обратно в необъятный океан Сильнариллиона.
Только благодаря усердию и глубоким познаниям Кристофера Толкина, сына автора, этот труд был приведен в более или менее упорядоченный вид и опубликован под названием Сильмариллион четыре года спустя после смерти автора. По иронии судьбы в процессе переработки потерялся один из важнейших элементов — прямое признание связи между отцом и сыном в исследовании прошлого. Эльфвине исчез бесследно; остается только Элендиль, что обеспечивает подобающую родословную Арагорну. Однако сыновняя благодарность Толкина была глубокой и искренней. В одном из писем он писал: «Связь между отцом и сыном заключена не только в бренной плоти: наверняка есть в ней что–то и от aeternitas[13]» (L 45). Его собственный отец, Артур, был отнят у него смертью, когда Толкину исполнилось четыре, вскоре после того, как он с матерью пересек Атлантический океан, отделяющий Англию от Южной Африки. Нетрудно усмотреть связь между тоской Толкина по отцу, оставшемуся в далекой стране, которую сам он едва помнит, с тоской по морю, переполняющей его легенды, и увязать их с тягой к древнему миру, который был отнят в незапамятные времена.
Я не пытаюсь «истолковать» истории, хотя такое истолкование, вероятно, отчасти объясняет их притягательность. Тем не менее в таком контексте новый уровень смысла обретает фраза, которую я процитировал мимоходом: «В центре цикла стоит человек по имени Артур». Отношения Толкина с отцом стали для него мистической связью с его собственным прошлым и прошлым его народа, связью с коллективным бессознательным, с корнями древа истории. Через это звено между поколениями жизнь и надежда передаются от отца к сыну, и оно же открывает путь назад, через память и язык, от современного мира — в мир, подробно описать который можно только в мифе.
ДЕРЕВО И ЛИСТ
Во вступительной заметке к изданию книги «Дерево и лист» 1964 года (куда вошло знаменитое эссе «О волшебных сказках» и притча «Лист работы Ниггля») Толкин упомянул про «раскидистый тополь», послуживший ему вдохновением для знаменитой притчи.
Волею владельца его однажды обкорнали и изувечили — в толк не могу взять, зачем. А теперь и вовсе срубили. По мне, это менее варварская кара за преступления, в которых можно обвинить дерево: например, то, что оно огромное и живое. Не думаю, что у тополя были друзья, кроме разве меня и пары сов, и что его оплакивал хоть кто–нибудь, кроме нас.
Здесь больше, чем просто сентиментальность. В прямом смысле слова Толкин наделял тополь (или сов) человеческими чувствами и сознанием, но для него дерево было осязаемым и живым, как мало для кого другого. Толкин умел увидеть в созданиях природы глубокий смысл, которым наделено все сущее, ибо оно уходит корнями в замысел Господен, а Господь не создает только ради того, чтобы заполнить пустое место. Он творит в силу некоей причины, и высшая причина творения — это любовь. Все сущее, в особенности все живое, — это слово, символ, откровение. Все на свете — это нота или тема в великой музыке. В любом случае, все они — больше чем просто сущность сама по себе, то есть больше, чем то, что является взгляду большинства людей.
Символические смыслы дерева самоочевидны для многих народов и культур. В христианском и иудейском Писании дерево или деревья помещены в центр рая. В скандинавских легендах, милых сердцу Толкина, говорится о Мировом Древе Иггдрасиле, ствол которого проходит через самое сердце Средиземья. Ветви Иггдрасиля, великого Ясеня, поддерживают Девять Миров и достигают небес над Асгардом, корни уходят в Хель, а у подножия его бьет источник мудрости. На этом древе бог–отец Один (Воден) висел израненным девять дней и ночей, прежде чем познал великие тайны и воскрес. «Средиземье» (Мидгард) названо так, потому что находится между небом и адом.
Древо сказаний тоже соединяет все миры. Источник мудрости для тех, кто повиснет на нем, оно растет неспешно, постепенно, органично. Так же растут мифы и легенды, так растет предание. Так рос толкиновский легендариум. В хорошую погоду крона пышнеет на глазах. Иногда сучья обрезают или ветки сами отламываются в грозу; сегодня дерево одевается в зелень, завтра покрывается цветами или плодами, но всегда и в любое время в нем струятся сок и дух, благодаря которым оно живет. Это не просто составные части — почва и минералы, солнечный свет и вода. Рядом с одной из оксфордских церквей высится дерево, которое было молодо во времена короля Артура и, вероятно, доживет до его возвращения. Оно простояло на своем месте 1500 лет — видимо, это самый древний из жителей Оксфорда.