Мандарины вслед за слоном перекочевали к Иришке в руки.

— Ешь пока мандарины, играй со слоном, а я лампочки вверну в прихожей и на кухне. Потолки вон какие высоченные! Маме не достать, — посетовал Миша и привычно засучил рукава. Засучил и усмехнулся. А ведь совсем недавно хозяйственных привычек у него и в помине не было…

Оставшись один после того, как Ляля его выставила за дверь, Миша поселился у приятеля в коммунальной квартире. Болевой шок проходил медленно, а когда более или менее прошел, он обнаружил, что на свете очень много женщин и у каждой женщины очень много просьб. Все женщины, молодые, старые, среднего возраста, смотрели на него умоляющими глазами и верили в его всемогущество. Верили, что он может починить выключатель, электропроводку, холодильник, телевизор, телефон, звонок. Прибить полку, вешалку, карнизы, картину. Наладить кран в ванной, бачок в туалете. Отнести чемодан, проводить на вокзал. Подвинуть шкаф, разобрать стол. Да и мало еще на что он казался способным! Миша не ожидал, что, оставшись один, окажется в таком водовороте жизни. Поначалу, как это было ему свойственно, он смертельно испугался забурлившей вокруг него жизни, застегнулся на все пуговицы и с головой ушел в работу. Миша переводил книги и статьи по математике на английский язык и получал за переводы приличные деньги. Читал спецкурс в институте, деньги получал неприличные, но научно рос. Когда он еще немного успокоился, то понял, что вполне способен снять себе однокомнатную квартиру, из тех, что подешевле, конечно. И снял. Заведя себе квартиру из тех, что подешевле, он сам вплотную столкнулся с проблемами карнизов, звонков, бачков и кранов. До этого они его не касались, их решали, очевидно, тем же методом умоляющих глаз, обращенных на чужие мозолистые руки, сначала его матушка, потом Ляля. Миша со свойственной ему методичностью принялся осваивать проблемы смены прокладок и сверления дырок дрелью. Они оказались преодолимыми. Решив группу задач первой сложности, он перешел к задачам второй, повышенной, и занялся электропроводкой. Оказалось, что и эти поддаются решению. Холодильники и телевизоры Миша осваивать не стал. Для них существовали специалисты. Но зато освоил, и с удовольствием, удивившим его самого, кое-какие плотницкие работы: сколотил себе полку для книг, потом сделал полку для кухни, расширил письменный стол. Сначала он прослыл в подъезде «мастерущим», потом отзывчивым. Только много позже Миша отдал себе отчет, что в доме, куда он переехал, его знает почти весь подъезд, что у него множество поручений и множество знакомых, преимущественно женского пола, как старых, так и молодых. Новые знакомые приглашали его попить чайку с пирожком, отведать наливки, котлет, борщика, они готовы были дружить с ним, делиться семейными тайнами, любить, обожать, восхищаться. И нагружать, распоряжаться, поручать тоже. Пуговицы у Миши стали понемножку расстегиваться, изменилась походка, выражение лица, интонации. По-другому стали смотреть на Мишу студентки, по-другому относиться студенты. Но сам он всего этого как-то не замечал. У него появился новый предмет наблюдений и интереса. Он заинтересовался женщинами. Собственно, они всегда его интересовали. Но он их очень боялся. Всех. Даже Лялю. Теперь почувствовав себя в безопасности благодаря множеству своих умений, он перестал отказываться от приглашений, пил чай и наливки. Под наливки он выслушал множество трогательных и чаще всего печальных историй. Женщины оказались прелюбопытнейшими созданиями. Они стали ему симпатичны, вызывали сочувствие и по-прежнему интерес. Он хотел понять их. Женщин вообще или одну-единственную женщину? Миша не задавал себе этого вопроса. В молодых женщинах Мишу больше всего поражала готовность встретить в любую секунду своей жизни свою самую большую любовь. Да и все они, старые, молодые — не важно, жили любовью, прошлой, настоящей, будущей. Любовью к мужчине, к ребенку, кошке, собаке, попугаю. Получал и он бесчисленное число авансов, но не спешил ими воспользоваться. Сначала Миша расклассифицировал женщин по типам, психологическим, социальным, потом занялся классификацией их душевных состояний. Он научился безошибочно выделять одиноких, замужних и тех, которые живут с другом. С тех пор как он стал принимать авансы, он расклассифицировал и одиноких. Они делились на тех, которые надеялись выйти замуж, и на тех, которые приспособились к одинокой жизни и много работали. Любовный его опыт неизмеримо расширился, правда, телесный опыт, а не сердечный. Но и это пошло ему на пользу: и ему с женщинами и женщинам с ним становилось все приятнее и легче. Чем свободнее он себя чувствовал, тем снисходительнее и доброжелательнее становился. Может быть, он один из первых понял, что у Ляли после спячки очнулось сердце, он уже умел угадывать сердечную жизнь по ослепительному сиянию глаз, расцветающей невпопад улыбке. Он не хотел ничего знать о Лялиной любви, но знал о ней больше многих. А сейчас по одному только беглому взгляду и взмаху руки понял, что она свободна. И закружил, закружил Иринку по площадке…

А что квартира ему покажется такой обветшавшей и неухоженной, он и думать не думал. В его памяти она продолжала оставаться верхом благополучия и основательности. Зато теперь, куда бы он ни смотрел, всюду видел необходимость вмешаться умелой мужской руке. Но для начала он вкрутит лампочки. Лестница по-прежнему стояла в кладовке, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы ее высвободить. Зато лампочки лежали на прежнем месте. Нет, что ни говорите, в постоянстве есть свой глубокий смысл. Остальное было делом одной секунды, в коридоре стало светло.

— Папа! Смотри! — торжественно провозгласила Иринка и распахнула дверь ванной.

Миша чуть было не свалился с лестницы, увидев большого белого гуся. Важно переваливаясь, он зашлепал по коридору. Ну и ну! Откуда они его только взяли? Впрочем, он всегда знал, что Ляле фантазии не занимать.

— Это Мартин! — радостно представила гуся дочь. — Папа! Давай нальем ему в ванну водички и дадим поплавать! Ему, наверное, очень хочется.

— Наверное, — не мог не согласиться Миша. — А что мама скажет?

— Не знаю, я не спрашивала, — честно призналась Иринка.

— Потому что боялась, — ехидно заметил Миша. — Ну-ка беги закрой дверь в столовую и в свою комнату тоже, а то мы потом его оттуда не выживем.

Он мигом спустился с лестницы и заглянул в ванную.

— И давно у вас это сокровище? — спросил он. |

— Не знаю, — пожала плечами Иринка. — Он прилетел раньше меня, это точно. Как ты думаешь, если я к весне стану маленькой, как Нильс, он возьмет меня с собой в путешествие?

— А ты хочешь в путешествие? — спросил Миша.

— Кто ж не хочет!

Вид ванной, обжитой гусем, открыл перед Мишей всю серьезность проблемы.

— Давай-ка мы о нем позаботимся, — предложил он дочери, — только сначала скажи мне, где у вас тряпка и швабра. Или у вас швабры нет?

— Есть, есть, — радостно отозвалась Иринка и притащила из кухни допотопную палку-держалку.

— И швабру вам нужно новую завести! — назидательно сказал он дочке. — Теперь знаешь, какие есть отличные! Как для корабельной палубы! Трешь и как будто уже плывешь!

Иринка внимательно его слушала.

Однако Миша ловко справился и со старой держалкой, зажал тряпку, вымыл пол в ванной и задумался.

— Слушай, а где твоя ванночка, в которой мы тебя раньше мыли? — спросил он Иринку, заглянув к ней в комнату, где она знакомила со слоном своих кукол. Он успел прикинуть, что уж в этой-то профессорской ванной поместится не только гусь с детской ванночкой, но и небольшой бегемот.

— В кладовке, — отвечала Иринка. — А мы что, будем Мартина купать?

— Будем, будем, — пообещал Миша.

— А можно я тебе помогать буду? — с надеждой спросила дочь.

— Конечно! Мне без тебя никак не справиться!

Миша снова полез в кладовку. Нашел ванночку, нашел дверцу от шкафа, нашел несколько досок. Инструмент лежал на старом месте. Похоже, за все эти годы никто к нему не прикасался. Для того чтобы выгородить место гусю, пришлось передвинуть стиральную машину, зато ванночка встала как влитая, да и загородку можно было соорудить. Он проверил, дотягивается ли до ванночки гибкий душ. Душ дотягивался. Можно было приниматься за дело.