Такая принудительная ссылка в безвозвратный путь сильно отличалась от добровольного отбытия, на которое имел право каждый честный марсианин, когда чувствовал, что время его подходит. Добровольное прощание с жизнью происходило при свете солнца в праздничной обстановке. В принудительную ссылку отправляли в полночь, и она пугала всех благонамеренных. Фон Хюльзен тоже не раз содрогался при мысли, что ему грозила эта зловещая участь: во мраке ночи быть усаженным в утлую ладью вместе с мертвою жертвой.

На обратном пути из «парка бесплодия» Эрколэ Сабенэ дал волю досаде, вызванной в нем этою жалкой марсианской пародией на проституцию. Какая разница с необузданными радостями свободной любви на. Земле, в больших городах, где жрицы наслаждения сияли красой баядерок и дарили своих любовников блаженством, о котором эти дураки, марсиане, и понятия не имели!..

Долгие, летние дни на Марсе становились короче. Листва роскошных лесов зарделась под лучами солнца, которое только теперь начало припекать. Солнце передвигалось к северу, но никаким полярным бурям не прорваться было сквозь густой пояс лесов, защищавший мирную область экваториальных террас.

Ярко рдели и пышные, сочные плоды. Казалось, сосцы природы готовы были брызнуть здоровыми млечными соками. Марсиане собирали в сосуды запасы сока для питья и сушили в прок хлебные плоды. На известняковых ступенях террас лежали горы плодов кораллового цвета. Кроны тысячелетних деревьев стали пурпурными шатрами.

Американец Уильямс чувствовал себя совсем как дома; эти картины напоминали ему осенние багряные леса на берегах Гудзона. А Томакура вспоминал горные склоны Никко, где нежная вырезная листва чудесных кленов окутывала храмы царской багряницей. Но осень не принесла с собой равноденственных бурь, которые сорвали бы с деревьев их медно-красные листья. Они оставались на ветвях до самых весенних ливней, смывавших с деревьев старую листву и заставлявших молоденькие почки развертывать сочную смарагдовую зелень.

Солнце только-что взошло над тихою лесною страной, золотя самые верхние купола, зажигавшиеся янтарным блеском, — когда старый вождь марсиан, «Великий Безымянный» — как его называли — начал спускаться из своей звездной башни, купаясь в потоке сверкающих лучей. Он провел ночь в созерцании ярких осенних звезд. И глаза его сияли сверхъестественным блеском. Но черты лица были белее мрамора, лик уподоблялся серебряному зеркалу, на котором звезды начертали свои небесные письмена. Вместо обычной белой одежды он облекся в пурпур, под цвет рдеющей листвы деревьев.

Опираясь на золотой посох, увенчанный лотосом, спускался он по бесчисленным ступеням. И со всех террас, из всех садов стекались к нему толпы народа. Красноклювые летуны приносили гостей издалека. Все они ожидали его у подножья последней лестницы. Он проходил вдоль рядов, приветствуя каждого в отдельности прикосновением к правому плечу.

Аванти и его спутники тоже находились в толпе. Известие о прощальном празднике разбудило их еще до восхода солнца. Но лишь теперь, увидав Великого Безымянного в пурпурной тунике, поняли они по его бледному просветленному лицу, что прощание предстоит ему. Уже самый вид старца взволновал их. Еще больше волновала их предстоящая разлука их друга с жизнью. Безмолвно теснились они к нему.

Никто не произносил ни слова. Зазвучал «гонг вечности». В этих монотонных органных звуках чудились прощальные вздохи всех окрестных лесов. Но не скорбью и не болью звучали они, а глубоким торжественным благоговением; такое же благоговение отражалось на лицах всех марсиан.

Только Аванти и его товарищи испытывали щемящую тоску. Их земные предрассудки мешали им безбоязненно смотреть в лицо смерти. Эта встреча в ранний утренний час напоминала проводы любимого друга на эшафот. И они смотрели на старца, как ученики на Сократа, которому предстояло осушить кубок с ядом и добровольно последовать зову смерти, повинуясь законам, которым он следовал всю свою жизнь.

Но лицо старца по прежнему сияло. Этот человек, за всю свою долгую жизнь не испытавший счастья любви, и радостей отцовства, шел насмерть, как на свадебный обряд. С юношеской живостью поднял, он свой жезл и повел длинную, волнующуюся вереницу своих, Провожатых в плодовый сад. Раннее утреннее солнце играло в дивной багряной листве, бросая пылающий, отблеск на лица всех. Не слышно было ни пения птиц, ни голоса человеческого, лишь звуки металлического гонга дрожали между тихих стволов. Впереди всех старец прошел к раскидистому дереву, которое, очевидно, нарочно приберегали для такого случая. Оно изобиловало маленькими, круглыми — золотисто-красными плодами, висевшими настолько низко, что старик мог срывать их руками..

Воткнув посох у корней дерева, старец Начал срывать плоды и раздавать их всем подходившим к нему по очереди. Жители Земли тоже подошли и, получили свою долю. Многим из них невольно вспомнился обряд причащения на Земле. Эрколэ Сабенэ задумчиво смотрел на маленькое райское Яблочко, думая: так вот оно, причастие марсиан!

Все держали маленький блестящий плод в протянутой правой руке, устремив взор на вождя. А он стоял в центре толпы, держа яблочко обеими воздетыми руками. Наконец, он прервал молчание. Его речь звучала медленно и ясно; даже жители Земли понимали ее; как-будто слышали свой собственный родной, чуть ли не забытый язык. Слова старца, на густом фоне гонга, звенели жемчужинами, сыплющимися в глубокую металлическую чашу:

— О жизнь, святая, чистая и вечная! Благословенна ты в последний мой и лучший час! Благодарю тебя, непостижимое начало, за то, что жить дало мне средь цветов планеты, не принося плодов подобно лучшим среди них. Не зная радостей отцовства, не знал зато борьбы и муки страсти. Всю волю жизни мог сосредоточить на укреплении вечных устремлений, которые ведут народ мой к совершенству. Я не оставил семени в потомках, что будут продолжать мой род, зато владыка жизни заронил мне в душу семя, что дало крылья ей и силу воспарить в миры иные.

Благодарю творца вселенной, неизреченного, непостижимого, живущего вне нас и в нас; того, кто говорит в молчании вечном и чье дыханье — аромат цветов, чьи мысли — звезд круговращение. Нам не дано познать его вполне, пока мы в этом мире, но мы не ропщем на свое незнание. И я избрал вот этот дивный, ясный день для странствия в иной, неведомый нам мир.

Благословляю жизнь, мне данную. Я посвятил ее тем устремлениям, которые роднят здесь всех нас. Я славил вечное биением каждым сердца. Вся жизнь моя была блаженством, ведь с каждым днем я больше прозревал. Я взращивал добро, любил цветы, молчание и звезды. Ловил дыханье Космоса. Теперь я жажду нового прозрения, какое может дать лишь смерть. Я жажду возрождения к жизни в лучшем мире.

Благодарю вас всех; с кем жил я странником на Рале. Я покидаю вас. Но здесь нет ни единого, кто рано или поздно за мною следом не пойдет. Мы свидимся!

Благодарю творца еще за радость — узреть гостей с сестры-планеты. О чем века мы грезили, гадали, вдруг стало явью. Законы жизни неизменны для всех планет. Повсюду жизни семена посеяны началом вечным. И всюду, где условия похожи, одни и те же формы повторяет жизнь. Чего ж страшиться нам, когда отовсюду нам светят очи звезд? Не одинок в пространстве мировом наш Раль. Мы связаны теперь живою нитью с планетой, что была для нас миллионы лет загадкой.

Благодарю, того из чужестранцев, чье страстное стремление сумело тончайшей нитью с Дальтой Раль связать. Да укрепится эта связь! Приветствую всех братьев здесь и там!

Привет всем, всем в благословенный день, когда мне предстоит родиться вновь. Свой лучший и сладчайший плод подносит мне жизнь в прощальный час, когда готовлюсь я перейти в тот мир, где станет зорче, светлей мой взор и плотский и духовный, Мы свидимся! Мы свидимся! Мы свидимся!.. Все, до свидания!..

При этих прощальных словах все поднесли к губам круглые плоды. Жители Земли последовали общему примеру. Маленькое золотисто-румяное яблочко сразу растаяло во рту. Никто не проронил больше ни слова; старый вождь приобщился вечному молчанию.