Помолчали. Игореха встал, собираясь уходить. Я тихо выдал:

– Выходит, не зря я его?..

Не хотелось считать себя виновным в убийстве, пусть непредумышленном. Другое дело – избавить мир от несусветного мерзавца, от чудища в человечьем обличье. Камень на душе сразу сжался, обернутый шагреневой кожей самоуспокоения. Из неподъемной горы превратился в булыжничек, которым разве что ногу отдавить. Да, сказано «не убий», но еще раньше тот же автор провозгласил «око за око». К тому же, жирный подонок собирался убить меня, просто я успел первым. Под какую заповедь подпадает самозащита и действия в состоянии аффекта?

Бывший сержант усмехнулся:

– Не зря? В смысле, что сволочь такую? Ясно, тоже щеночка жаль. Спрошу так: а был ли щеночек? Адвокат просил не торопиться с выводами. Жаль, что нельзя заслушать версию второй стороны.

Второй стороны?! А мне не жаль. Как говорил известный киногерой «На его месте должен был быть я».

– Зачем девчонке врать?

Игореха удивился:

– Когда прижали к стенке, многие врут. Если б не врали, ты бы здесь не отсиживался.

Не поспоришь. К тому же память, поскрипев, кое-что выдала.

«Я не думала…», говорила тогда девчонка Вадиму, на что он резонно ответил: «А надо было. Думать, знаешь ли, вообще полезно». – «Я же только…» – «Продинамить хотела?..»

Соглашусь, с учетом этого щеночек выглядит неубедительно.

Игореха вынул из кармана черный прямоугольник:

– Вот телефон, зарегистрирован на одного из наших, запрядьевских. Если что…

– Например?

Сослуживец странно смутился:

– Ну… Костры там опять посреди ночи… Знаешь ведь, лесной пожар – не шутка.

– Да. Пожар. Понимаю.

Перед глазами – парни с хворостинами. Ярость на лицах. На языке и в жестах – желание содрать кожу и поджаривать на вертеле, откусывая помаленьку. Среди них – он. Явно не посторонний на том «празднике жизни». Интересно узнать, которая из ночных жриц свила гнездышко в непробиваемом сердце приятеля. Я следил за ним тогда: никаких имен он не выкрикивал, ни за кем конкретно не гнался. Словно за компанию пришел. Но нет, все не так просто.

– Заряжать пока негде, включай в крайних случаях, когда что-то срочное сообщить.

– Ага. Когда сообщить. Ясно.

Поднятый прут. «Вот вы где!» Разинутый в гневе рот. «А ну, стой!»

Не Аська, не Настюха, не Санька, тех поименно другие прижучили. Кто же?

Может, не зазноба, а сестра? Тоже для правильного парня не подарочек.

– К следующему разу постараюсь механическую зарядку раздобыть, – уверил Игореха, – вроде велосипеда-генератора. Или хотя бы ручную. В твоей ситуации нельзя зависеть от случайностей.

На прощание он посоветовал начать готовиться к зиме, запасаться дровами, но так, чтоб со стороны заметно не было.

Я стал готовиться. Помимо необходимых работ продолжались тренировки с ножом и луком, а свободное время уделялось разборкам с подобранным медальоном.

Для начала его опробовал мой зуб. Ничего. Ни отметины, ни заусеницы. Вообще ничего. Тогда я снял вещицу с нитки и решил расплавить в ложке на углях, как свинец, хотя это явно не свинец. И не олово.

Не расплавилось. Тогда я со злости врезал по нему молотком. Со всей дури. Опять никакого эффекта. Вообще. Ни вмятинки, ни зазубринки. На нем. А на молотке – да.

Вот так медальон. Но чем-то он ценен, кроме алмазной твердости при неказистом виде, если парнишка его пуще жизни берег. И от чего-то спасал. Или – для чего-то? Несомненно, ценность имеется, но в чем она состоит? Весло имеет смысл при наличии лодки, умирающий от жажды отдаст последнее за глоток воды и проигнорирует, скажем, абсент, даже если воду оценить дороже.

А если, к примеру, это незатейливое украшеньице – всего лишь подарок любимой бабушки? Ну, пусть девушки – обычная сентиментальная вещица, память о каком-то событии. Мне довелось бывать в усадьбе Пушкина под Псковом, там поразило, что великий поэт хранил и боготворил булыжник, о который споткнулись ножки «гения чистой красоты» – Анны «Петра творенья» Керн. Боюсь, вся значимость моей находки только в чем-то подобном и заключается.

Я снова насадил медальон на нить, и он занял прежнее место на шее. Нехай болтается. Авось, какую шальную пулю отведет, тьфу-тьфу-тьфу.

Наступил сентябрь. День, с которого я начал рассказ, настал.

На том самом дубу я второй час томился в засидке с луком в ожидании возможного кабана. Вокруг сонно кружили неизменные лесные комары, не собиравшиеся сдаваться осени. Бабье лето сдвинуло календарь на второй план. Рассвет только-только вступил в права, окружающий мир расплывчато клубился, постепенно обретая резкость. Кабаны нагло меня игнорировали и ходили какими-то другими тропами. Зато к кострищу на месте бывшего ночного «веселья», после которого вновь миновал месяц, вышло одинокое нечто.

Я глянул вверх. Облака плотно затягивали небо, но, судя по всему, именно сегодня должно наступить очередное полнолуние.

Полуреальная фигура в белотканном одеянии медленно брела по поляне. Как привидение. Между тем, это привидение я уже знал по имени.

Полина. Она всматривалась в окружающий мир с тоской и напряжением, будто искала какие-то подсказки на невысказанные вопросы.

Следя взглядом, я вытянул шею, поскольку мой дуб был в лесной части пригорка, а девушка направлялась к открытой поляне на берегу. Той самой. Видимость стала отвратительной. Когда ночная странница отошла достаточно далеко, я отложил лук, сместился немного и развел ветви руками. Пусть с легкой штриховкой от других ветвей, до которых не добраться, но видно стало намного лучше.

Оказавшись в центре костровых окружностей, Полина опустилась на землю. Кажется, она что-то говорила. Вслух, в никуда. На этот раз я был далеко, отсюда не слышно. А затем белая фигура избавилась от одежды, босые ноги заняли место в центре круга, и к хмурым клубящимся небесам вскинулись лицо и руки.

Я любовался и при этом ежился, кожа пошла мурашками. Не май месяц!

Полине было все равно. Кажется, холод не проникал в ее сознание, он был несущественным фактором, что отвлекал от главного. Обнаженная и маняще-недоступная, она была царицей ночи, чарующим призраком, волшебным наваждением, рожденным в смутной синеве дремлющей природы. Ночной дух лесов и вод, она пришла смутить сердце некстати попавшего в дремучие дебри путника. Сковать цепями наведенных чар податливый разум, изголодавшийся по зрелищам и событиям…

Кажется, я понял Пушкина. «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, как мимолетное виденье…»

Заглядевшись, я еще подался вперед… и рухнул. Кубарем покатился под горку, потом меня словно током шибануло… и вот я здесь, в слушающемся мысленных команд пятом измерении, где все шевелится и живет своей жизнью.

– Кто здесь? – повторила озиравшаяся Полина.

На ней снова был белый балахон, босые ноги прощупывали почву перед собой и мягко наступали, стараясь не хрустнуть веткой и никак не нарушить покой просыпавшегося леса. И как ей не холодно?

Я ждал. Наверное, так ощущает себя рыба в аквариуме: вокруг что-то происходит, появляются и исчезают люди, а она, слившаяся с интерьером, глядит из-за стекла на чужую жизнь, частью которой как бы не является. Она – сама по себе. Пока не придет время кормежки. Или пока аквариум не разобьют.

На поляне Полина никого не нашла и снова отправилась за пригорок. Мне же не терпелось разобраться, где я, что это и как оно работает. А еще – как употребить его для собственной пользы.

Итак, оно явно не от мира сего, оно слушается, и оно многое умеет. Что именно умеет? Разберемся. Если дадут разобраться. У такой штуки должны быть хозяева, и что-то подсказывало, что ближайшие часы я проведу незабываемо. Передо мной вряд ли дело рук человеческих, если судить по виду и возможностям. Нечеловеческое я мог представить в двух видах – как мистику или фантастику. Неважно, что окажется правдой, в обоих случаях мне не поздоровится. Ввалился без спросу. Возможно, где-то наследил или что-то случайно испортил. Чуждый менталитет – потемки. Насколько чуждый – даже подумать страшно. Достаточно вокруг посмотреть.