– Ты с ружьем потише, так не стой, — приказал ей Ростик. — А отпустили меня за то, что вчера вечером...

– Так это из-за тебя тут столько разговоров?

– Каких разговоров? Я просто командовал вылазкой.

– Говорят, вы их новые танки пожгли.

– Танки?!

– Ну, те, что насекомые изобретали и построили? Скажешь, нет?

– Раз вы все знаете, я пойду.

Ростик шел, недоумевая. До такой степени не давать людям информации, что в действительности происходило на передовой, — это у него не укладывалось в голове. У них тут, случайно, «крыша» еще на месте? Или из-за шпиономании уже поехала? До Октябрьской осталось всего-то две улицы, когда в сгустившейся темноте появились люди. Сначала их было немного, потом стало больше. Они шли куда-то, негромко переговариваясь между собой. Ростик поймал себя на том, что сдернул автомат с плеча и держит руку на затворе...

Странно все это, а любая странность у него в черепе вызывала необходимость привести в боевое положение оружие. Жаль, он не умеет, как некоторые, держать взведенный арбалет под рукой. Наравне с автоматом. Так было бы вернее.

– Эй, служивый, огоньку не найдется, лампочку засветить?

Голос показался таким родным, что даже руки дрогнули.

– Ким, чертяка! Жив и здоров?

– Со здоровьем еще не очень, нога побаливает после третьего километра, но доктора говорят, все восстановится.

– После третьего километра? Это что, вроде пароля?

Друзья закружились, хлопая друг друга по плечам, по животу, по голове. Если бы было можно, Ростик Кима просто бы в воздух подкинул. Но знал, что его приятель еще с прежних времен намеков на свой рост не любит.

– Нет, просто я бегаю каждое утро. Доктор сказал, для кондиций пилота это необходимо. А я хочу стать пилотом, Рост, и самым что ни на есть настоящим.

Ростик оглянулся на бредущих там и сям людей.

– Слушай, а что это они? Куда?

Ким изумленно уставился на приятеля.

– А я думал, ты знаешь. Сегодня же состоится лекция об устройстве нашего нового мира, то есть Полдневья. Читает Перегуда, в большом зале Дворца культуры. Об этом давно было известно, потому что Борщагов то разрешал ее, то запрещал, чтобы «не сеять панику». Сегодня вот окончательно решили, что можно.

– Можно? — Злость в Ростике вскипела, как вода в пере гретом чайнике. — Скажите пожалуйста, какой добрый!

– Тихо, тут пол народа оттуда, — сказал Ким, но особенно оглядываться по сторонам и сам не стал. Чувствовалось, что слежки или наушничества не очень боялся.

– Пусть слышат. Вогнали в бойню, а теперь лекцию разрешил — дерьмократ хренов...

Внезапно из соседней, проходящей мимо компании раздался высокий, лощеный женский голосок:

– Не хотите, молодой человек, не идите.

– Раньше нужно было, — крикнул Ростик вслед прошед шим. — Раньше, когда еще изменить хоть что-то могли!

– Никто же не знал... — поддержал знакомую густой, пропитанный табачным дымом мужской бас.

– Ложь... Все знали, только не те придурки, что в райкоме сидят.

– Тебя прямо тут заметут, — спокойно сказал Ким.

– К черту, ничего не сделают. У них на постах девчонки десятилетние стоят. Прошу заметить, я сказал, у них, а не у нас! Интересно, чем это объяснить?

Но Ким сакраментального вопроса Ростика не понял и пояснил все по-своему, как всегда, очень спокойно, почти безэмоционально.

– На постах кормят. Вот и рвутся все, кто выше карабина вырос, служить, чтобы паек получать. Кстати, знаешь, тыловой паек опять на треть урезали?

– Как? — Ростик даже потряс Кима немного, чтобы по лучше его понимать. — Ты что говоришь?

– То и говорю, Ростик. Голод. Ты там на заводе, видно, совсем завоевался, а у нас... Я вот на половинном пайке, но все-таки еще бегаю. А есть ребята, на четвертушке сидят, вообще едва ноги таскают.

– Так только ноябрь? Что же дальше-то будет?

– Неизвестно, — Ким помолчал, проводил глазами прошедшего человека.

– Ну, так мы идем на лекцию?

– А меня пустят?

– Конечно. Вход же свободный.

Они пошли. Ростик с раздражением подумал, что успел бы, если бы не болтал на дороге, добежать до дома и бросить оружие, доспехи... Но теперь, наверное, было поздно. Может, их можно будет в гардероб сдать?

– Какие еще новости?

– Самолеты не летают. Движки тяги не развивают, как мы с Поликарпом ни стараемся. Он, вообще-то, оказался ничего. Только быстро очень разговаривает, я его не понимаю.

Ростик вспомнил инженера и хохотнул. Так было здорово снова видеть Кима, разговаривать с ним, словно все вдруг вздумало налаживаться.

– Не знаешь, как Рая?

– Мы с ней в соседних палатах лежали. Ей вообще особый режим создали... Выздоровела еще раньше меня.

– Есть, оказывается, и хорошие новости.

– Хорошие есть. Например, недавно мы нашли диапазон частот, на котором можно вести переговоры по радио. Был бы твой отец тут, мы бы гораздо раньше все это провернули. Правда, действует рация недалеко, километров на двадцать. Поликарп рассказывал, кто-то из политеха колдует с антеннами, может, и подальше пробивать научатся... Тогда можно будет помощь запросить.

Ростик подумал, потом спросил:

– У кого?

– Есть же у нас братья по разуму? — Ким развел руками. — Неужели не придут на помощь гибнущему городу?

Ростик слишком много видел смертей в последнее время, чтобы верить в положительный ответ на этот вопрос.

– Хоть бы радиосвязь вернулась. И радиосеть. Информацию о происходящем можно будет до людей доводить, а то, похоже, никто ни черта не знает. Я не знал, что лекция, девчонки думают, что мы там танки насекомых подрываем...

– Нет, радиосеть не вернут. Металл приказано экономить.

– Понятно, теперь они его могут экономить сколько угодно, его все равно насекомые отполовинили у нас. А что еще тут происходит? Что вообще люди делают?

– Строят убежища. Уже сейчас, говорят, полгорода можно в них спрятать, но этого мало. Нужно, чтобы всех...

Ростик задумался. В странном видении, которое можно было, если отвлечься от материализма, назвать приступом ясновидения, он наблюдал картину падающего сверху темного града. Только это был не град, а что-то более мягкое, чем льдинки, и, кажется, шумное. Под этим градом погибало все, что не спряталось хотя бы и в не очень глубокие убежища.

К счастью, со времен войны в городе, который был выбран ставкой как центр перегруппировки армий, осталась масса отлично спланированных, врытых в землю убежищ. Ростик, когда рассказывал Антону о странных своих видениях, именно об этом и говорил — убежища нужно восстановить.

– Послушали меня? — с удивлением спросил он. И вдруг услышал в ответ голос, совсем рядом, из темноты:

– Не вас одного, Гринев. Подобные докладные пришли еще от семи человек. Надо признать, у них возникли очень похожие... гм, особенности, и они о них тоже попытались рассказать.

– Товарищ капитан, — Ростик узнал Дондика. И как он оказался так близко и так не вовремя? — Или уже гражданин?

Дондик хмыкнул в темноте. От него пахло чистотой. Ростику сразу очень захотелось искупаться в горячей воде, и обязательно с мылом.

– Пока товарищ. Все эти доклады пришли ко мне, разумеется. Мы проверили, они не были инспирированы никакой группой, и к ним пришлось прислушаться. А кроме того, я регулярно читаю сводки и слышал, как вы там деретесь. Хорошо воюете, Гринев, очень хорошо.

Ростик вздохнул. Они шагали втроем, в ногу. И хотя Дондик ему еще по старому времени не нравился, он произнес почти по-дружески:

– Все равно, даже новобранцам ясно, скоро начнем отступать. И это будет конец.

Капитан ловко отшвырнул камешек с дороги носком сапога. И лишь тогда Ростик понял, что перед входом во Дворец культуры горели два больших керосиновых фонаря. От них становилось видно мостовую, а кроме того, наплывали воспоминания. О том, как еще на Земле в город приезжали артисты и тут устраивали представления. Ходили все, кто хотел, билеты были недорогими.