Annotation

Елена Григорьева пишет удивительную прозу. Неожиданный детский взгляд, меткость образов, легкая ироничность и зачаровывающий ритм повествования делают ее произведения подарком для читателей — ценителей настоящей литературы.

Елена Григорьева

Скажи мне, кто твой друг…

Елена Григорьева

Скажи мне, кто твой друг и другие рассказы

Скажи мне, кто твой друг…

После уроков ко мне подбежал Вовка:

— Скажи мне, кто твой друг?

— Зачем?

— Ну скажи!

— Ты.

— Ха! Значит, ты — это я!

— Почему это? — не понял я.

— А потому что! Один великий человек придумал: «Скажи мне кто твой друг, и я скажу, кто ты!» Значит, ты — это я!

«Так, значит… Ага…» Я сначала растерялся, а потом тоже спросил:

— А ты скажи, кто твой друг?

Вовка опешил, а потом выпалил: — Ты!

— Значит, ты — это я! — победно заключил я.

После этого мы уставились друга на друга, как два барана. Сначала я разозлился: я — это я, а не Вовка! Во-первых, он старше меня на целых два класса, во-вторых, у него уши оттопыренные, в-третьих — он картавый, а в-четвертых… И тут я увидел Вовку, как никогда раньше не видел: его глаза, волосы, маленький шрам над бровью и эти уши его… все такое знакомое, родное. «А что, если я не только я, но и немножко Вовка? Даже словечки его наизусть знаю… Не зря же папа говорит: думай своим умом, а не Вовкиным! Может, оттого, что мы все время вместе, я стал похож на него?»

Я снова посмотрел на Вовку и почувствовал, как он плавно перетекает в меня: его глаза — мои, его волосы — мои, его шрам — мой… Между нами открылся какой-то невидимый шлюз. Я прямо животом чувствовал, как в меня идет волна от Вовки, а потом от меня — к нему. «Интересно, а он чувствует это?» И тут кто-то крикнул: — Вовка, пошли!

Он привычно боднул меня головой в живот и сказал:

— Да ладно, не бери в голову!

А я уже взял. Я не мог успокоиться: «А что, если бы Вовка весь в меня перетек? Неужели бы я стал Вовкой?» «Нет, — рассудил я, — с кем бы я тогда дружил? Значит, должен быть Вовка, и должен быть я!» И я подумал: «А может, этот „великий“ совсем не то хотел сказать?»

И я побежал на речку, на наше любимое место. На берегу было пусто, только у воды сидел дядя Коля-рыбак. Рядом с ним лежал Тузик и пристально смотрел на поплавок. Я пристроился рядышком:

— Дядя Коля, а что это значит: скажи мне, кто твой друг и я скажу, кто ты?

— А то и значит, — почему-то сердито ответил дядя Коля, — что не водись с плохими товарищами, сам такой станешь!

— А я и не вожусь

— Ну и молодец!

Дядя Коля закурил.

— Друг — он соответствовать должен. Вон Тузик. Лежит себе смирно, сопереживает. А другой бы на его месте всю рыбу мне распугал! Твой-то смирный?

— Смирный, — соврал я. Потому что не хотел подводить Вовку. На самом деле он ни минуты на месте не сидит!

— И чтобы не заискивал перед сильными, не выклянчивал чего получше, — тянул свое дядя Коля. — Вон Тузик: он себе цену знает, не станет перед каждой псиной хвостом вилять, определят — кто достоин, кто — нет. Твой-то как: хвостом не виляет?

— Не виляет, — ответил я и не соврал, потому что Вовка никогда ни перед кем не заискивал. Он всегда был сам по себе, независимый.

— Это хорошо, — продолжал дядя Коля. — И чтобы не помыкал: принеси то, се… сбегай туда, сюда!.. Если помыкает, значит, верх взять хочет. Твой-то не помыкает?

— Не помыкает, — сказал я, — даже помогает! Когда мамы нет, он меня к себе зовет и картошку жарит!

— Жарит он! — опять сердито сказал дядя Коля. — Сегодня жарит, а завтра скажет: «Я тебя кормил, теперь ты меня»! Может, выгоду ищет: ты — мне, я — тебе… А друг — он на верность проверяется! Вон Тузик: ты попробуй его хоть котлетой примани — не пойдет.

Пока мы разговаривали, похолодало. Откуда-то налетел ветер и стал гнать волну.

— Кончилась моя рыбалка! — сказал дядя Коля. — Ишь, как речку-то зарябило! Ты глянь: вот одна волна, за ней другая. А теперь смотри внимательно — где одна? Где другая? И не разберешь. В одну слились. А почему?

Я не знал

— Потому что обе к берегу шли! Вы-то как с другом: к одному берегу идете или в разных направлениях?

— К одному! — уверенно сказал я.И мне так хорошо стало! Оттого что мы с Вовкой — одна волна…

Сколько жизней живет человек

Вовка сказал, что каждый человек — это космос, и проживает не одну, а несколько жизней. Он говорил, что мы вышли из воды, а потом приспосабливались. Были растениями, птицами… Я вообще-то Вовке верю, он зря болтать не станет, но вот понять этого не могу. Мне-то казалось, что я — это я и никем другим не был и не буду. Однако Вовкины слова не давали мне покоя.

Я пошел на речку, лег на траву и закрыл глаза. Мне так лучше думается. Как будто земля подсказывает.

Не мог же я быть бабочкой? — думал я. — Такой маленькой, однодневкой. Что это за жизнь? С цветка на цветок, а к вечеру умирает. С другой стороны, я ведь за ней наблюдаю, все про нее знаю. Как она появляется из куколки, а до того гусеницей была. Значит, я как бы проживаю ее жизнь. Выходит, что во мне, в моей голове, живет бабочка! А наш Филя? Разве он не живет во мне? Я его помню маленьким щеночком, когда он едва ходил, а лаял так смешно, как котенок. А потом он стал убегать, а однажды потерялся… Выходит, и он во мне живет? Ведь я все про его жизнь знаю! С самого начала! И как он болел, и мама ему уколы делала.

А мама с папой? Разве они не живут во мне? Я даже знаю, как мама родилась, мне бабушка рассказывала: прямо в телеге! До роддома не доехали! А папа за вишнями к соседям лазил, а учился на одни пятерки, не то, что я. И я почувствовал, что и папа и мама — это как бы я: раз я все про них знаю, значит, живу не только своей жизнью, но и их тоже!

Я так обрадовался, когда это понял, что даже вспотел! Это же надо всем рассказать! Этого же никто не знает!

Я открыл глаза и увидел небо. Закрыл — а оно все равно со мной… Выходит, и небо, и солнце, и вот эта ласточка на проводах — это все во мне, в моей жизни! И папа, и мама, и бабушка, и Вовка — вон сколько во мне жизней!..

И я побежал домой и, пока бежал, вспоминал всех людей, которых знаю. И все истории, которые мне рассказывали. И про Гагарина, и про солдата, и еще раньше, хижину дяди Тома, и Филипка, и индейца в лодке, и Тутанхамона, и старичка на иконке, который на камне стоял…Я даже остановился передохнуть, потому что почувствовал, что уже не вмещаю всех этих людей — черных и белых, старых и молодых… В груди у меня гулко билось сердце, одно на всех, и мне показалось, что его слышно далеко-далеко! Даже в космосе…

Почему я родился

С дядей Колей мне хорошо, спокойно. Во-первых, он всегда свободен. Во-вторых, любит поговорить, а в-третьих — никогда не ругает. Я только удивляюсь: почему у него детей нет? Я даже спросил его об этом, мол, почему вы с тетей Галей одни, а он сказал:

— Не нашел понимания с супругой. Да ты и сам знаешь…

Мы помолчали. Тихо было, ни ветерка… Поплавок стоял неподвижно как вкопанный. Изредка только трясогузка пролетывала над водой — хвостик мочила.

— Дети так просто не родятся, — начал рассуждать дядя Коля. — У супругов понимание должно быть. А где один другого понимает, там единение. А где единение, там и дети…

— А как же я тогда родился? — спрашиваю. — У папы с мамой никакого понимания нет!

— Ну, это одному Богу известно! — вздохнул дядя Коля.

Вот всегда так, все на Бога сваливают! И бабушка тоже говорит: «Это одному Богу ведомо, Он все видит!»

Я уже знаю, что Бог не сидит на облаке. Мне дядя Коля объяснил, что Бог — невидимый, но вездесущий, во все проникает. Но если Он такой… если все знает, почему молчит? Почему не отвечает? Папа говорит, что Бог — это не древний оракул, который выдает ответы на все вопросы. Папа считает, что Бог — это такая большая идея, из которой все произошло. А бабушка обижается: «Какая же это идея, когда я об Нем плачу? Когда Его на кресте распяли?»