25 мая

В последние дни у нас перебывало столько гостей, что не до дневника было. Кроме барона, ротмистра (он боится посмотреть на меня, даже когда в комнате никого нет, хотя я чувствую, как ему этого хочется; у тети глаза безусловно красивые, но в уголках, увы, уже морщины), агронома (я на него ни разу не взглянула), то есть кроме тех, Кто бывает у нас обычно, приезжал камергер (при нем барон был мрачнее тучи), наведывался докучливый дядюшка, нанесли визит братья Свежинские. Мама считает: старший имеет на меня виды.

Он и вправду несколько раз с робостью приближался, подсаживался ко мне. Но прежде всего надо разузнать: чем он располагает и сумеет ли меня обеспечить.

Наружность у него приятная и манеры хорошие, но, по словам тети, — а ей это доподлинно известно, — каждый из братьев получит по пятьдесят тысяч гульденов. А это сущий пустяк, мелочь…

Сулимов достанется мне как единственной наследнице, вот они и рассчитывают расплатиться хотя бы с частью долгов и зажить припеваючи. Благодарю покорно! Меня нисколько не прельщает сельская идиллия! От сырости я чихаю, молоко терпеть не могу, а хлеб домашней выпечки мне в горло не лезет. И вообще я ненавижу деревню…

То ли дело город! Пожив в Сулимове, я составила себе некоторое представление о том, что такое сельский рай.

Рода Свежинские старинного, но у них нет ни связей, ни влиятельных родственников. Что это была бы за жизнь! Барон говорит: нет ничего хуже наших неотесанных провинциалов с их претензией на хороший гон. И по любому поводу готовы лезть на рожон, глотку драть, вторит ему мама.

Заживо похоронить себя в деревне — ни за что на свете!

Дядюшка, наверно, приехал обеспокоенный дошедшими до него слухами о папиных матримониальных планах. Он отозвал меня к окну — по-своему он, видно, любит меня, хотя я этого не заслужила и не отвечаю ему взаимностью — и начал выспрашивать, не поминал ли отец про замужество. Я сделала вид, будто не понимаю, о чем он говорит. Тогда старик наклонился к самому моему уху — я даже ощутила тепло от его дыхания — и горячо зашептал:

— Отца надо чтить, и я не собираюсь восстанавливать тебя против него. Он тебя любит и желает добра, но человек он легкомысленный, и у него превратное представление о жизни. Я слышал, он задумал сосватать тебя за старого сановного богача, который в дедушки тебе годится. Так ты смотри не соглашайся… Ищи защиты у матери…

Не считая нужным пускаться с ним в объяснения, я сухо поблагодарила его. А он как-то чудно, словно бы с жалостью, посмотрел на меня, и на глаза у него навернулись слезы, впрочем, может, мне только так показалось.

— Послушай, Серафина, и постарайся меня понять, — продолжал он, — я хочу, чтобы ты была счастлива. И тружусь ради тебя. То, что ты унаследуешь от меня и от матери, обеспечит тебе независимое положение. Поэтому не зарься на богатство, а ищи хорошего человека. Не торопись выходить замуж. Мой тебе совет: выбирай себе мужа честного, трудолюбивого и скромного, а бедность — не порок. Пускай это останется между нами… Но знай, на меня ты всегда можешь рассчитывать, — прибавил он и ударил себя кулаком в грудь.

Он сказал это с таким чувством, что я растерялась. Признаться, его слова тронули меня, и я невольно, точно малый ребенок, поцеловала его загорелую, шершавую руку (потом мне было стыдно за свой поступок), а он чмокнул меля в щеку.

Дядюшка обернулся и, увидев, что все взоры обращены на нас, встревожился.

— Ах, черт! — вырвалось у него. — Еще подумают невесть что, глядя, как мы нежно целуемся, а я не хочу, чтобы они догадались, о чем мы говорили. Делать нечего, придется раскошелиться. — Сунув руку в карман, он вынул двести гульденов и протянул мне. — Если спросят, скажешь: благодарила, мол, за деньги на поездку в Карлсбад.

И с этими словами он удалился.

Сплошные тайны… И все так неожиданно свалилось на меня. Как скрыть это от мамы?

27 мая

Маме я только про гульдены сказала. Но дядины слова запали мне в голову. Значит, я не бесприданница и не должна жертвовать собой ради состояния и могу сделать партию по своему выбору. Просто невероятно! Дядюшка советует выходить замуж за трудолюбивого, скромного, пусть даже бедного, человека, который любил бы меня и я его взаимно… всю жизнь.

Но по моим наблюдениям и из рассказов я убедилась, что верная любовь бывает только в романах. По словам Пильской, после того гувернера, которого прогнали, мама и сама влюблялась много раз и в нее влюблялись, но кончалось для нее это всегда плачевно. Тетя, по крайней мере, так говорит Пильская, тоже всю жизнь изменяла нелюбимому мужу. А сколько она мне еще разных историй порассказала! Во всей округе нет ни одной супружеской пары, подобной той, о какой толковал дядюшка; то-то он сам остался в холостяках!

Передать маме наш разговор с дядей, если она будет настаивать, чтобы я вышла за Оскара?.. Или нет? Просто ума не приложу, как тут быть.

Агроном ни разу не взглянул на меня…

(Дальше несколько страниц вырвано.)

…Мы остановились в гостинице не то «Под серной», не то «Под козой» на улице Альте Визе. Наши окна выходят на бульвар, по нему с утра до вечера вереницей тянутся мужчины и женщины — больные, здоровые и просто бездельники, которые съехались сюда со всего света, чтобы попить здешней тепленькой водички. Барон поселился через два дома от нас. Мы пока еще не выходим из гостиницы, потому что мамины туалеты не распакованы и не хватает кое-каких необходимых вещей. Из окна не видела ни одного знакомого.

Если мамин утренний туалет к завтрашнему дню будет готов, мы отправимся к доктору Флекелесу и начнем пить воду в заведении Шпруделя. Мне не терпится поскорей выйти на улицу. Тут столько новых, незнакомых лиц… По крайней мере, можно смотреть на кого вздумается, и никто не уследит за мной. Молодых людей тьма, но все бледные какие-то, хилые. Толпы их проходят мимо нашего дома, а по утрам и вечерам они роятся перед кофейнями. Оттуда доносятся звуки музыки. Вид из окна прелестный. Меня тут все привлекает, а особенно неограниченная свобода.

Если бы не эта история с мисс Бомберри, которую я так ловко и, главное, вовремя подстроила, английское чучело, как тень, повсюду следовало бы за мной. Шагу не дала бы ступить, слова сказать. Но, к счастью, все устроилось наилучшим образом. Англичанке уплатили жалованье за год вперед, и она уехала в Лондон, заявив, что ноги ее больше не будет в нашем доме. Мне надоело выслушивать ее нотации! Мама оказалась на высоте и встала на мою сторону. Наконец-то обрела я драгоценную свободу!

17 июня

Я уже знаю Карлсбад, будто прожила тут всю жизнь. Мама пьет воду у Шпруделя. Меня тоже хотели заодно заставить пить эту гадость, но я воспротивилась, так как чувствую себя совершенно здоровой.

Только сели мы обедать, вошел барон и что-то шепнул маме. Она побледнела и, с минуту помолчав, обернулась ко мне.

— Приехал твой отец, — ледяным тоном сказала она и, смерив меня взглядом, прибавила: — Я сделала все от меня зависящее…

Атмосфера за обедом была натянутая.

Барон несколько раз наклонялся к маме и что-то говорил вполголоса. По отдельным, долетевшим до меня словам я догадалась, что речь идет об Оскаре.

У нас есть список прибывающих на воды. И от скуки я прочла его несколько раз с начала до конца. Но ни фамилии папы, ни генерала, ни Оскара там не обнаружила. По-видимому, списки печатают с опозданием. Мама, должно быть, опасается, как бы что-нибудь не помешало приезду Оскара.

Я не расслышала, о чем они говорили с бароном. Напрасно они от меня таятся…

18 июня

Мама предпочла бы вовсе не показываться на улице, но ей предписано пить воду… Мне она посоветовала остаться дома, потом раздумала и взяла с собой. Когда кончилась вся эта процедура с питьем и обязательным променадом и мы направились уже к выходу, в галерее вдруг появился папа. Мама побледнела как полотно и прошептала: «Он меня в гроб вгонит! Когда пьешь воду, вредно волноваться!» Отец казался помолодевшим, посвежевшим, на лице его играла приветливая улыбка. Он поцеловал маме руку с таким видом, будто между ними царят мир и согласие.