Боже, какой мукой будет жизнь с ним, пока я не переломлю его, не искореню малейшую попытку к неповиновению. Иной раз видно, что ему хочется настоять на своем, но под моим строгим взглядом он смиряется и бросается целовать мне руки. Сколько стараний придется приложить, чтобы выбить у него из головы эту дурь. Бывает, глаза его загораются диким огнем, как тогда… в карете. И меня от страха начинает бить дрожь, хотя он тщедушен и жалок.

Папа, даже не простившись со мной, уехал с генералом в Теплице.

14 июля

Сегодня советник и Оскар нанесли нам прощальный визит. Они отбывают в Гербуртов, чтобы приготовиться не к свадьбе даже, а к моему возвращению из Швейцарии. Оскар был бесконечно нежен, верней, пылок и беспрестанно целовал мне руки, а когда мама на минутку вышла из комнаты, обнял меня и имел наглость поцеловать в губы. Я влепила ему пощечину, прежде чем он успел отскочить. Потом он просил прощения. Конечно, он по-своему любит меня, но его дикая, необузданная страсть вызывает у меня омерзение. Ничего не могу с собой поделать: он мне гадок.

Мы тоже на днях возвращаемся в Сулимов. Нас задержало в Карлсбаде мамино нездоровье и кое-какие покупки. То-то удивится Пильская, когда узнает, что со мной произошло, — от нее ведь все равно ничего не утаишь.

Флора пронюхала что-то если не во всех подробностях, то в общих чертах. Но мне это безразлично. Пусть сплетничают сколько влезет…

Наша здешняя компания распалась. Я покидаю Карлсбад без сожаления: эти места связаны для меня с тяжелыми воспоминаниями. Чем ближе день свадьбы, тем больший страх меня охватывает.

Остаться с ним с глазу на глаз! Нет, лучше смерть! Бывать в обществе, вести светскую жизнь? А его куда денешь? Как показаться с ним на люди?..

20 июля

В дороге было не до дневника… Сейчас пишу уже в Сулимове. Чувствую себя усталой и совершенно разбитой. Пока я собралась рассказать обо всем Пильской, мама меня опередила. И Пильская, вместо того чтобы возмутиться, еще и посмеялась надо мной.

— Так вам и надо! С любовью не шутят, — сказала она, а в ответ на мои жалобы прибавила: — Не вижу особой беды, раз он женится на вас. Кому какое дело…

Тут, в Сулимове, не нахвалятся агрономом. В наше отсутствие он навел порядок в хозяйстве и сотворил прямо-таки чудеса. И всех без исключения расположил к себе, Даже тех, у кого есть причины относиться к нему с предубеждением. Так, по словам Морозковича, он от него за это время большему научился, чем за всю свою жизнь. А Пильская просто без ума от него. Результаты его хозяйствования уже налицо. Мама из благодарности пригласила его к обеду и при встрече даже протянула руку.

Я нашла его другим: он держится независимей, непринужденней, даже со мной. Видно, теперь, когда я невеста, он не опасается, что его осудят. Во всяком случае, он не избегает моих взглядов и не отводит смущенно глаз.

За обедом агроном преобразился в светского человека, отчего очень выиграл. Оказывается, он — интересный собеседник и, признаться, он мне нравится. Господи, почему Оскар на него не похож?.. Но, увы…

За столом разговор шел о загранице. Чего он только не повидал, в каких краях не бывал! Рассказывал он увлекательно, но в отместку за его прежнее невнимание ко мне я сделала вид, будто не слушаю. Мама очень оживилась. Кажется, он ей нравится.

После обеда мы — ненадолго остались в столовой наедине. Будто за каким-то делом, я отошла к окну, но, заметив, что он направляется к двери и желая задержать его, спросила: нравится ли ему в Сулимове?

— Мне трудно ответить на этот вопрос, — сказал он. — У меня на имение взгляд чисто практический, а для вас оно прежде всего — услаждение жизни.

— Сулимов очень живописно расположен…

— И был бы весьма доходным имением, если бы хозяйство не было так запущено.

Я подняла на него глаза, — мне хотелось продолжить разговор.

— А наш сад вам нравится? — спросила я.

— Сад, — смеясь, ответил он, — это романтика, а мой удел — проза жизни.

— И вам это не наскучило?

— Нисколько… К этому привыкаешь, как к ржаному хлебу.

— Но вечно довольствоваться только этим?

— Ничего не поделаешь — судьба! И роптать на нее не приходится.

— Такое смирение говорит в вашу пользу, ведь вам была уготована иная участь…

— Зачем ворошить прошлое, — сухо сказал он.

Во время разговора я наблюдала за ним. Меня бесит его безразличие к моим чарам. Может, я не умею строить глазки мужчинам, потому что победа над Оскаром не в счет.

Под конец я дала ему понять, чтобы он не дичился нас и навещал иногда, так как мы скучаем в деревне.

— Сейчас вам скучать некогда, — ответил он.

— Отчего же?

Он засмеялся.

— Я слышал, вы скоро станете замужней дамой. А насколько я по прежним временам помню, приготовления к свадьбе связаны с хлопотами.

— К нам с мамой это не имеет касательства.

— Ну, мечты о будущем не дадут скучать…

— О, я отношусь к замужеству так же прозаично, как вы к Сулимову, — небрежным тоном заметила я и посмотрела на него так, что он не мог усомниться в искренности моих слов.

Во взгляде, устремленном на меня, я прочла насмешку. Оно и понятно: Пильская небось разболтала ему и про Оскара, и вообще про наш брак.

Я покраснела, и разговор оборвался.

21 июля

Странно, отчего меня так влечет к этому чужому человеку, как-никак поставленному в зависимое от нас положение и к тому же не представляющему из себя ничего особенного; отчего я испытываю беспокойство, постоянно думаю о нем, стремлюсь узнать его поближе.

Меня бесит его равнодушие.

Вечером приехал барон и, как он выразился, силком привез с собой агронома. Дорогая, бесценная мамочка, заметив, что его общество мне приятно, предоставила нам возможность сойтись поближе. Она весь вечер беседовала с бароном, а ему волей-неволей пришлось разговаривать со мной.

В глазах у него иногда вспыхивает огонь, но, видимо, он сдерживает себя, словно боится оказаться во власти моих чар.

Меня это сердит и вместе забавляет.

Сегодня он повел разговор о разных серьезных предметах: о нашей истории, о польских книгах, и мне было стыдно своего невежества. Я впервые услышала от него, что у нас есть своя литература. У мамы и в заводе нет польских книжек; они хороши для людской, утверждает она, а для молоденькой девушки, которой прежде всего надлежит ознакомиться с французской и английской литературами, это неподходящее чтение.

Что до меня, я вообще предпочитаю книжному миру — живой.

У него отличный от нашего взгляд на вещи, и его суждения порой кажутся мне чудными. Через каждые два слова поминает он про труд. Не удержавшись, я заметила, что, даже согласно священному писанию, труд — кара господня. Он засмеялся.

Он стал со мной более откровенен и намерен, кажется, обратить меня в свою веру. Мы с ним отчаянно спорили, но это было очень забавно и весело. Время пролетело незаметно. А потом весь вечер меня осаждали разные мысли.

Какая жалость, что он всего-навсего эконом!.. Если бы не это обстоятельство, я предпочла бы его всем мужчинам, которых до сих пор знала.

24 июля

Я и думать забыла об Оскаре, как вдруг он свалился на нас вместе… с дождем. Ливень, град, гроза, ветер, и он тут как тут. Сидел бы себе в Гербуртове и терпеливо ждал, так нет же, явился! Еще успеет надоесть мне, когда придется жить с ним bee a bee,[55] — при мысли об этом меня охватывает дрожь. Едва переступив порог гостиной, он со своим идиотским смехом кинулся ко мне и, плюхнувшись рядом на стул, схватил мою руку, которая, по его словам, уже принадлежит ему, и не выпускал до самого отъезда. Ох, до чего же он показался мне отвратительным в сравненье с агрономом… с жалким агрономишкой… К счастью, никто не слышал его отчет о приготовлениях к свадьбе. Когда он уехал, у меня разболелась голова и я чуть не плакала.