А сейчас, на этой алее, в парке этого странного приморского города, зажатого с трёх сторон горами, я погрузился в новое для себя созерцание. Я увидел людей. Я увидел метки людей. Это было новое. Новый, неожиданный опыт. Я как всегда оказался не готов к нему. Меня затопила информация, а я не мог ни записать её для последующей рефлексии, ни зафиксировать подходящим для этого способом. Я мог лишь находиться в этом потоке восприятия. Потоке, о котором я ничего не знал раньше. Но теперь я находился в нём. Я понимал, что нахожусь в более высоком состоянии сознания, чем обычно. Это была одна из тех меток, что я воспринимал. Но это была моя — моя внутренняя метка. Впрочем, она была не единственная. Их было несколько. Одна из них говорила мне о том, что это состояние продлится недолго. И продлится недолго именно по моей вине. Более того, именно потому. Потому что я знаю о том, что оно продлится недолго.

Что такое метка? Трудно объяснить коротко. Некоторые мои знакомые, могли бы объяснить и показать, как ставятся метки в спарринге или бою. Обучая как идти по дневному или ночному горному лесу, я бы сам сумел объяснить, как ставится метка и зачем она там нужна. Словами объяснить сложнее, так как мы думаем, что умеем говорить или читать. Я вспомнил, как Учитель однажды сказал мне, что без меток нет прочтения. Я думаю, что он не взял бы с собой в горы никого, кто не умеет ставить метки в прочитанном. Такие люди всё равно ничему не смогут научиться. Зачем терять их и своё время?

В игровых вариантах людей в парке я увидел метки, поставленные ими. Я увидел метки страха, метки трусости, метки желания выиграть любой ценой. Метки неправильных продолжений стояли повсеместно. Рядом с ними стояли метки того, что это продолжение должно быть навязано противнику и отыграно независимо ни от чего. Владения, огороженные фишками на доске, несли имена игроков. Эти владения были подсчитаны, на них стояла табличка с именем и точным или не точным количеством игровых очков. Метки территории, метки пустырей, метки, поставленные на продолжение борьбы. Среди этого несметного количества информации я не видел только одного. Меток, поставленных Го. Более того, стояли метки его отсутствия. Это были метки его интервалов. Мне стало не по себе. Я понимал, что если даже я вижу эти метки, то Го никогда не приблизится ни к этим играющим, ни к месту, где они собрались. Го — это высокая энергия. Высокая энергия не может течь через искривленные и заваленные всем этим хламом проводники. Ибо она просто поломает, разорвёт их. А это невозможно, если понимать намерения Го хотя бы на одну сотую процента понимания.

— Ну, как? — глаза Учителя лучились светом и любовью к людям. — Понравилось? — он был переполнен душевным теплом.

— Понравилось, — пробормотал я, и, не прощаясь ни с кем, зашагал рядом с ним.

На следующее утро в горах установилась светлая и безветренная погода. Мы могли отслеживать её наступление прямо из окна кухни. Огромный горный массив, закрывающий половину небосвода, сегодня не посылал через себя ни туч, ни облаков. Вместо этого он светился бледно розовым ореолом. Учитель потирал руки. Он гордился тем, что может предсказать погоду на несколько дней вперёд, выглянув в собственное окно. Соседям его способность представлялась совершенно сверхъестественной. Интересно, чтобы они сказали, если бы имели возможность созерцать некоторые иные его способности. Именно этот гигантский отрог управлял погодой в прижатой к морю долине. Я проверял это со специалистами синоптиками в Москве. Они подтвердили мне то, что я слышал на этой кухне по поводу погоды на берегу.

— Что скажешь? — он явно ждал от меня чего то.

Ну что ж, если он напрашивается, то я отвечу ему.

— Я не понял принцип «не лазить по дырам», — перешёл я в подготовленное и рассчитанное наступление. — Если этот принцип настолько важен, что мы вчера не пошли в пещеры, то почему мы не последовали ему, а сами забрались в дыру? Да ещё в какую!

Всё это я выпалил я на едином дыхании.

Учитель завыл от удовольствия. Он сложился пополам, показывая всем своим видом, что его план сработал. Да, пожалуйста. Я никогда и не был против срабатывания его планов. У меня всегда была только одна претензия к нему и к его планам — представлять себе эти планы заранее, а не задним числом.

Лишь гораздо позже, я смог что-то узнать про пещеру, с описания похода в которую я начал эти записи. Как я понял из его слов, та дыра всё таки существовала в физическом мире. Я употребляю слово «физический», чтобы максимально упростить объяснение, так как в этом месте Учитель обязательно бы запротестовал. Поэтому, разговаривая с ним, я частенько избегал слов, из-за которых мы были бы вынуждены вести споры и бесконечно препираться друг с другом. Так называемый «физический мир» — одно из таких слов.Итак, дыра, интервал в светимости камней действительно существовал. Я добился от него рассказа о том (если это можно, конечно, назвать рассказом), как люди, изучающие пещеры, проникли в этот проход. Дыра сначала идёт горизонтально на глубине примерно двух-трёх метров. Затем проход резко и внезапно понижается. Вряд ли это вертикальная шахта, скорее штопорообразный ход, пробитый в известняке водой. Тем не менее, он сам несколько раз употребил слово шахта. Я понял, что её глубина не менее 50–60 метров. Дальше пещера полностью повторяет верхний уровень. А именно достаточно широкую площадку, ведущую вглубь горы. Именно на этом уровне люди нашли кости медведя. Этот пещерный медведь, по его словам, лежит там давно. Как я понял, это что-то вроде знака. Он сказал, что когти и зубы медведя люди забрали с собой. За тем местом, где лежал медведь, находится ещё один проход. Учитель назвал его — второй интервал. Он ещё более незаметный, чем первый и обрывается более резко. Эта вторая шахта также напоминает первую. Но вот чем она заканчивается, я не сумел от него узнать. Он сказал лишь, что проход через второй интервал смертельно опасен и невозможен для экспедиций нашего времени. В последний раз, когда мы были с ним в пещере, я пожаловался ему на диких ос, которые были повсюду и, казалось, вылезали из самих камней. Одна или две из них очень больно ужалили меня в ладонь правой руки, когда я случайно опёрся о свод. Я поднёс фонарик, и увидел, что осы покрывают буквально все камни. Они медленно ползали по сырым камням, и, казалось, никуда не собирались улетать. Учитель сказал, что осы помещены сюда специально, поскольку люди зачастили в пещеру. Моё же мнение состоит в том, что в провал верхнего яруса упал какой то крупный зверь. Например, кабан. Ведь осы вряд ли могут обойтись без органической пищи. А, судя по тому, как они перемещались в пещере, я сделал вывод, что внизу шахты их больше, чем наверху.

— Кстати, я могу подбросить тебя в аэропорт! — Учитель улыбается, глядя на меня.

Подбросить меня в аэропорт? Вот это новости! Если бы дверной проём его комнаты оказался в этот момент входом в пещеру Видящих я бы удивился меньше, чем сейчас. Впрочем, скорее всего, он собрался в областной центр за чем-то необходимым ему по хозяйству. Почему-то эта мысль сразу успокоила меня. Ну, конечно, почему я сразу не догадался об этом.

— Зачем Вам подвозить меня в аэропорт? На следующих выходных я всё равно собираюсь обратно. По дороге я заеду и привезу всё необходимое. Скажите, что нужно привезти? — мой голос был приветлив и доброжелателен.

— С чего ты взял, что мне что то нужно? Я собирался подкинуть тебя до аэропорта. Готов? Собирайся, нам всё равно по пути. Я еду в город!

По дороге, как ни странно, новый, а точнее старый поток мыслей захватил меня.

Учитель говорит так непонятно! У его слов так много трактовок! А почему собственно он так говорит? Почему ему не говорить так, чтобы его могли понять? Понять все. Кто все? Хорошо, пусть не все. Пусть только я. Ведь это я тот самый человек. Который его нашёл. Вернее — нашёл он. Человек, который прикладывает так много усилий к попытке понять его. А если на моём месте окажется другой человек? Другие люди? Как они смогут понять? Ведь вряд ли они сделают столько же попыток, сколько сделал я. А не является ли это затуманиванием? Затуманиванием с целью скрыть то, чего нет? Учитель вообще не говорит ничего конкретного. Не говорит ничего такого, что можно положить на доску как научный факт. Да, он немного не от мира сего. Он погружен в ведомые только ему вечные истины. Зачем ему с нами вообще разговаривать? Может, он просто открывает рот? А это я додумываю за него? И что додумываю, то и кажется, вылетающем из его рта?