- Она играла на фортепиано, - словно прочитав мои мысли, говорит Дима. – Занималась музыкой, в оркестре. Нам сказали, ребята хотят устроить вечер памяти в ее честь, как приятно, да? Только данный жест не залечивает раны, а наоборот – раскрывает их. Я просил родителей отказаться, говорил, что это только напомнит о боли, но они не услышали меня. Как всегда.

Дима валится в кресло. Смотрит куда-то вперед.

- Эй, - я сажусь рядом. – Просто родители не такие же сильные, как ты.

- Мира. Я солгал тебе.

- В смысле?

- Я не смирился. Ни на секунду. Все, что я делаю – это отголоски, последствия. Ради моей сестры.

- Причем тут твои отголоски? Поверь, то, что ты не пытался вскрыть себе вены – это уже огромное достижение, - мне хотелось пошутить, но вышло как-то грустно. Дима даже не повел бровью. – Слушай, ты отлично держишься.

- Я с ума схожу. Не контролирую себя. Пытаюсь всем помочь, хочу хоть как-то оправдать свое поведение.

- Какое поведение? - Парень переводит на меня взгляд, и я пугаюсь. Эмоция в его глазах настолько сильно шокирует меня, что я даже замираю. Там гнев. – Ты чего?

- Извини, - чеканит парень и резко встает. – Я не должен был.

- Не должен был что?

- Приводить тебя. Это личное, но мне показалось, что ты сможешь меня понять, принять таким, какой я есть. Я ошибся.

- Мне ясны твои чувства. Я каждый день испытываю то же самое.

- Вряд ли.

- О чем ты?

- Это трудно описать, - Дима стоит ко мне спиной. Вновь сжимает перила, правда, теперь я вижу, как от злости трясутся его плечи, слышу, как тяжело он дышит, и мне действительно становится страшно. Медленно поднимаюсь, хочу подойти к парню, но не решаюсь. – Помнишь пузыри в твоей голове? В моей они тоже есть.

- Пузыри?

- Да, ты рассказывала, они взрываются и тебе тут же хочется покончить с собой. Вспоминаешь? Ну, в тот день, когда ты решила напиться снотворного. В пятнидельник. Поняла? Так вот, я почти всегда контролирую их, но бывают моменты, когда не могу. Когда я срываюсь. Это редкость. В основном, мне хорошо. Я пытаюсь помогать людям, оказываюсь в нужный момент в нужном месте, поддерживаю их, если это необходимо. На самом деле, это не моя идея, такую терапию посоветовал доктор.

- Доктор?

- Да, он вечно пытается свернуть мои мозги в трубочку. Раньше заставлял давиться таблетками, теперь говорит концентрироваться на хорошем.

Ошеломленно вскидываю брови. Дима тоже ходит к психологу? Мне не по себе. Вижу, как напряжено тело парня, как грузно он дышит, и почему-то боюсь, что сейчас именно тот момент, когда он может взорваться. О, господи. Одна моя часть хочет убежать, другая – просит остаться. Это ведь тот милый незнакомец с гетерохромией радужной оболочки. Неужели он может быть опасным?

- Знаешь, что хуже, чем смотреть на девушку, болеющую раком? Смотреть на ее родителей. Я думаю, тогда мама и свихнулась, когда Арине поставили диагноз. Ненормальная дура.

- Зачем ты так? – недоуменно восклицаю я. – Это неправильно!

- А как нужно, Мира? – срывающимся голосом интересуется Дима и оборачивается. Его глаза припечатывают меня к земле, просто сжигают. И теперь я действительно хочу убежать, прямо сейчас, потому что в таком виде парень жутко меня пугает. Но я не могу даже пошевелиться. Смотрю на то, как он зло кривит рот и кричит, - как назвать женщину, подстригшуюся на лысо после чужой химиотерапии? Как ее назвать, если с апреля она не снимает черное платье? Даже спит в нем. Хочешь, чтобы я к ней нормально относился? Не могу. Не могу даже находиться с ней рядом! И папа не может, сам чахнет. Денег нет, он на работе убивается, а она только и делает, что наглаживает свой траурный костюм днем и ночью, днем и ночью!

Не знаю, что ответить. Сглатываю, пытаюсь подать хотя бы какой-нибудь звук, но не успеваю.

- Я напугал тебя.

- Нет, - я растеряно мотаю головой. – Все нормально.

- Я напугал тебя! Зачем лгать? – срываясь с места, орет Дима и, остановившись прямо перед моим носом, повторяет. – Зачем обманывать? - Его крик врезается в меня, словно клинок, и я сжимаюсь, будто губка, превратившись в смятое, беззащитное существо. Думаю, в глазах слезы, потому что мне больно. Внутри разбивается последняя надежда на добрых людей. Под музыку, льющуюся со сцены, я вновь возвращаюсь к началу. Возвращаюсь в точку, где нет света и нет обратного пути. – Прости, - вдруг шепчет он, широко раскрывая глаза, - прости меня, - и неожиданно кладет голову мне на плечо.

Не двигаюсь. Руки держу прямо, не моргаю, смотрю перед собой на люстру и думаю: это нереально. Это не Дима. Нет, это не тот человек, который пускал самолетики с неба, который бежал со мной по мостовой и пел песни. Не тот человек, который заставил меня залезть на крышу автобуса, сжал мою руку. Это кто-то другой, да! Я ошибаюсь, или сплю, но это точно не Дима. Такого быть не может. Мысленно качаю головой, отнекиваюсь, а он все так же облокачивается на меня. Обнимает за талию, дышит так громко, что перебивает музыку, и шепчет: прости, я не хотел, прости, а мне лишь кажется, что я просто попала в чей-то кошмар.

- Все нормально, - не своим голосом, отвечаю я. По щеке катится слеза. – Все хорошо.

- Прости меня, Мира.

Образ сильного парня разрушается, просто падает, как под корень срубленное дерево. Теперь я вижу настоящего Диму, вижу его чувства и не ощущаю прежнего восхищения. Нет, я ни в коем случае не испытываю отвращения. Может, мне страшно – да, но отвернуться от парня попросту потому, что он оказался таким же, как и все: слабым, разбитым, бессильным против смерти человеком – смогу ли я? Разве за такое ненавидят? Разве из-за такого бросают?

Самым неожиданным образом человек, поддерживающий во мне жизнь, вдруг сам стал тем человеком, которого нужно поддерживать.

Я пытаюсь взять себя в руки. Скидываю с лица ужас, медленно поднимаю ладони и кладу их на его спину. Надеюсь помочь, хотя сама готова развалиться на части. Мне почему-то так обидно. Так страшно. Что он может с собой сделать? Что он может сделать с другими? Закрываю глаза крепко-крепко, откидывая назад жуткие мысли, и шепчу:

- Я с тобой.

- Но я обманул тебя.

- Ничего. Мы справимся. Ты справишься.

- Пузыри опять в моей голове. Они опять взрываются.

- А ты переключись на что-нибудь другое. Вспомни слова доктора: подумай о хорошем.

- Мой доктор – идиот. Ему самому впору найти психиатра.

- Дим, - нагинаюсь, приподнимаю лицо парня и встречаюсь с ним взглядом, - зацепись за что-то, попробуй.

- Тебе это никогда не помогало. – Кривя рот, отвечает парень. Его глаза красные, будто он плакал, и мое сердце взвывает. Не могу видеть его таким.

- В моей жизни не было ничего такого, за что можно было бы ухватиться. – Помолчав добавляю. – До этих пор.

- Мира, я ввел тебя в заблуждение. Сначала хотел помочь, а потом сам стал за тебя держаться. Помнишь тот день в больнице? – Киваю, и он тихо продолжает, - я тогда слышал пузыри, но не сорвался.

- Вот видишь. Ты справился.

- Только благодаря тебе.

- Сейчас я тоже рядом.

- Но теперь в твоих глазах нет прежнего восхищения. Теперь ты другая.

Я собираюсь ответить, что это не так, что он ошибается, но не отвечаю. Просто молча смотрю на парня и пытаюсь придумать, как спасти нас обоих. Если он держится за меня, а я за него – все просто, ведь так?

- Пойдем, - касаясь его лица, шепчу я, - мы справимся. Переживем эту черную полосу и, наконец, сможем нормально жить. Как-то мой доктор сказал, что, страдая, я становлюсь эгоисткой, что людей много, бед тоже, и нужно просто оставаться сильной. Я хочу, чтобы мы были сильными, а ты?

Дима лишь кивает. Думаю, это согласие, потому сжимаю его руку и тяну к двери.

- Идем, нам не нужно здесь находиться.

- Считаешь, смена обстановки поможет? – усмехается парень. – Боюсь, проблема гораздо больше, чем весь этот чертов зал.

- Проблема меньше, поверь мне.

Хочу сказать, что она в его сестре, но думаю, он и так об этом знает. Собственно, как и я знаю, что моя проблема в родителях.