- Ты чего? – спрашивает Ленка. – Давай!

- Но все смотрят!

- И что теперь? Какая разница?

Подруга начинает во всей голос петь одновременно с солистом, кричащим в моем ухе. Сначала встряхивает свои волосы, потом мои и, вновь сыграв на виртуальных барабанах, обнимает меня за плечи. Я стесняюсь. Правда, стесняюсь еще несколько секунд. Затем вдруг музыка становится тише, медленней и я, непроизвольно прислушавшись к словам, замираю: как и каждая вещь в мире, эта песня оказывается куда глубже, куда проникновенней, чем на первый взгляд может показаться. Вовсе не веселая, вовсе не быстрая, а полная какой-то безнадеги, трагедии. Мужчина и женщина так громко, так чувственно поют о том, что поймают друг друга, что спасут один другого, не предадут, не оставят. И мое сердце разрывается. Под кульминацию. Под взрыв аккордов, голосов и шума. Появляются новые, грустные ноты, переходы, разрезающие меня на части, слышу новые слова. И в песне не остается больше ничего веселого. Это крик, просьба: дай же мне свою любовь, я буду тебя ждать, дай же мне свою руку, я буду бороться за тебя. Смотрю на Лену, она смотрит на меня, и мы обе понимает, как много данные слова значат для каждой из нас. Песня заканчивается, мы больше не двигаемся, не поем, не обращаем внимания на окружающих. Просто продолжаем передавать свои мысли по воздуху, наблюдая за собственным отражением в глазах друг у друга. Возможно, в этой песне нет ничего особенного и остальные не найдут в ней ничего чувственного, сокровенного. Но сейчас, в эту самую минуту, она раскрывает во мне нечто новое, удивительное, что бывает достаточно редко: с мурашками, с перехватывающим дыханием, и я обожаю данное ощущение. Улыбаюсь и думаю: неплохо было бы включить эту песню в список Арины.

- Еще раз? – едва слышно спрашивает Ленка.

- Еще раз, - отвечаю я.

Выходим из автобуса, смеясь над потным водителем. Он такой грузный, нечастный, что впору было бы заплакать, но Романова вдруг сравнивает его с гигантским, мычащим ослом, и я не могу сдержаться.

Предлагаю зайти на работу к Диме. Подруга тут же соглашается.

- Давай купим ему что-нибудь перекусить. Наверно, он там голодает.

Киваю, удивившись, что сама раньше до этого не додумалась. В магазине берем несколько мясных слоек и апельсиновый сок. Уже на кассе меня передергивает: вдруг он не любит слойки с мясом? Бегу обратно, беру еще одну слойку, только с грибами и со спокойной душой возвращаюсь назад. Затем неожиданно вспоминаю, что в кафе работают так же Женя с Сережей, и было бы некрасиво накормить лишь Диму, поэтому вновь несусь к отделу с выпечкой, вновь набираю слоек и вновь возвращаюсь.

- Мать Тереза, - шутит Ленка.

Возле кафе пустые столики. Внутри – так же пусто. Может, еще рано? Подходим к барной стойке, садимся на высокие, деревянные стулья и просим девушку-официантку позвать трех изголодавшихся парней.

- А вы им кто? – недоверчиво интересуется она.

- Мать и дочь, - внезапно отрезает Ленка. – Не видно, что ли?

Официантка фыркает. Удаляется в комнату для персонала и сильно хлопает дверью.

- Ты ей не понравилась, - смеюсь я.

- Она мне тоже.

Через несколько минут к нам подходит Дима. Он как всегда криво улыбается. Вытирает руки о фартук и спрашивает:

- Я провинился?

- Если мы – это наказание, тебе сильно повезло, - в очередной раз шутит подруга, и я думаю о том, как легко и просто она говорит все, что считает нужным и ненужным. Хорошо ли быть такой раскрепощенной? Я вечно корю себя за ужасно развитую социофобию, но, с другой стороны, может, быть скромной – не так уж и плохо? Ох, кого я обманываю. Такие люди, как Лена, всегда в центре внимания, всегда уверены в себе, решительны. Смысл быть приличной, когда до приличия нет никому никакого дела?

- Мы принесли вам слойки, - довольно заявляет Романова.

- Нам?

- Еще Жене и Сереже, - поясняю я. – Было бы нехорошо, если бы получал удовольствие лишь ты один.

- Что правда, то правда. Мы жутко проголодались. Сегодня почти нет людей, и поэтому нас заставили убирать помещение, пересчитывать кассу, мыть окна…

Смотрим друг на друга. Дима протягивает ко мне руку, касается локтя, и я смущенно улыбаюсь, опустив взгляд вниз. Ленка тут же громко выдыхает:

- Лааадноо. Пойду в туалет. Я бы сказала: не скучайте, но вы и так не будете.

Наблюдаем за тем, как она, покачивая бедрами, отдаляется в сторону дамской комнаты, и усмехаемся.

- Если твои глобальные катастрофы Женя с Сережей, то мой катаклизм – Лена Романова.

- Замечательно, когда рядом есть такие люди. – Придвигаясь ко мне опасно близко, шепчет Дима и касается ладонью моей щеки. - Они заряжают энергией. Как батарейки. И мы готовы рационально и плодотворно проводить день. - Парень касается лбом моего лба и криво улыбается. – Рад тебя видеть.

Обнимаю его за плечи.

- Как дела? – смущенно приподнимаюсь на носочки. – Сильно устал?

- Да, нет.

- Да или нет?

Парень усмехается.

- Если честно, мне хочется упасть без сил и проспать несколько суток. Подряд. Начальница тире стерва тире сумасшедшая, несчастная женщина решила отыграться на персонале по случаю расторжения своего кошмарного брака с лысым, еще более несчастным мужчиной. Впервые за столь долгое время она пришла в кафе, проверила содержимое каждого шкафчика, каждой полки, уличила нас в пропаже нескольких ложек и двух кастрюль – что, кстати, чудесное открытие – и ушла, с угрозами вычесть по полсуммы из каждой зарплаты. Как тебе денек?

- Кошмар.

- Нам не удалось присесть ни на минутку. Питаемся солнечными лучами и чистым, горячим воздухом.

- Хорошо, что у Романовой хорошо развита интуиция. Это она предложила накормить вас. Я же до сих пор прибываю в анабиозе.

- Мне казалось, я вывел тебя из этого состояния.

- Тебе казалось, - шучу я, и непроизвольно придвигаюсь к Диме еще ближе. Без малейших колебаний и раздумий, парень целует меня, касается пальцами шеи, волос, и прижимает к себе крепко-крепко, будто это обычное, банальное действие, которое он выполняет уже не первый год. Расслабляюсь. Полностью обвисаю в руках парня, покусывая его нижнюю губу, поглаживая его спину, лопатки.

Рядом кто-то откашливается, и мы тут же отстраняемся друг от друга. Я вдруг вспоминаю о третьем уровне социофобии.

- У тебя еще две минуты, - причитает девушка за барной стойкой. – Потом нужно доубираться в кладовке, уяснил?

- Естественно, шеф, - отдав честь, восклицает Дима и, криво улыбаясь, поворачивается ко мне лицом. Вздыхает. – Вот так вот бывает.

- Может, тебе нужно помочь?

- О, нет. Я не допущу, чтобы твои глаза видели то, что мне придется сделать.

- И что же тебе предстоит сделать?

- Сражаться за жизнь со всякой тварью. – Парень поправляет мои короткие волосы. - В кладовке – ад, поверь мне.

- Верю.

- Чуть не забыл, - Дима ловко достает синий пакет с притаившейся над его головой полки и, криво улыбаясь, протягивает содержимое мне. – Новый провод для телевизора. Сама справишься?

- Конечно. Надеюсь, подключить его так же просто, как и обрезать? Кстати, - довольно облизываю губы и устало облокачиваюсь спиной о стойку, - сегодня в автобусе Ленка открыла для меня отличную песню. Ты должен ее послушать.

- Что за песня?

- Не помню, как называется. Но она замечательная. Знаешь, думаю, ее можно включить в список Арины, потому что она действительно…

- В список Арины? Да, ладно тебе.

- Ну, а почему бы и нет? Она хорошая. В ней столько чувств, столько…

- Нет таких песен, которые можно было бы еще записать в список Арины, ясно? – немного резко отвечает Дима и выпрямляется. – Если мы добавим туда что-то новое, это уже будет не ее список, правда?

Недоуменно вскидываю брови.

- Наверно. Просто…

- Просто давай не менять ничего, хорошо? Сделай свой список, - немного мягче добавляет парень и неуверенно поправляет волосы, - только не изменяй ничего там. Это неправильно. Ненормально. Это же ее список. Так нельзя.