Maud et Nano создают около десяти шляпок для моих туалетов. Я в восхищении примеряю их:

– Пралин, мы их вам отдадим, но хотим, чтобы вы представили нашу коллекцию в июне.

– Если американцы отпустят меня вовремя.

Сумочки от Suvian, нижнее белье (тончайшее!), над которым трудится все предместье Сен-Оноре, четыре дюжины нейлоновых чулок (проект Sitiba).

Подумать обо всем! За несколько дней до отъезда выясняется, что у меня нет ни сундука, ни чемоданов, «достойных моих нарядов»! Отправляемся в Innovation, где мой титул служит талисманом. Ухожу с большой картонной коробкой, двумя чемоданами, будильником и роскошным сундуком-кабиной – я давно мечтала купить себе такой.

Все это не позволяет расслабиться. Верная обещанию, я не забыла о Бальмене (в разгар летней коллекции), к которому прихожу как на церковную службу с 11 до 12 и с 15 до 18. Победа подняла мою популярность среди продавцов, дистрибьюторов, журналистов. Я ношусь в такси с показа драгоценностей на рекламный фильм.

Мишель, занятый то на съемках, то снова в роли «молодого офицера» в фильме «Сверкающая река» одновременно, как хороший муж, радуется моему бьющему через край счастью и раздражен статусом «мужа Мисс Синемонд».

Его семья проявляет холодность. Моя же, наоборот, радуется новому повороту судьбы, вознесшей меня на небеса. Респектабельность соблюдена, ведь я же замужем! Жан-Лу, поступивший на работу к Антуану[104], пользуется моей популярностью!

Забыла сказать, мы покинули, с сожалением, пансион Маар, где мой успех не повредил великолепному общему согласию. Шампанское в день, когда это стало известно; шампанское в день нашего отъезда.

«“Идеальная пара” отбывает!» – мило замечает Габи Брюйер.

Бегут недели, а мы с Мишелем удивляемся, что шум вокруг этого почти шутовского избрания усиливается, а не стихает.

«Мисс» избираются всякие – от Парижа до Лазурного Берега, от Кружев до Чрева Парижа! Множество фотографий красивых девчонок, на которые никто не обращает внимания. А моя слава уже… пересекает границы. Швейцария, Голландия, Египет продолжают печатать мне дифирамбы.

Начальство из «Синемонда» вместо того, чтобы забыть обо мне, держит в ежовых рукавицах, приносит еженедельно для просмотра десятки коробок с пленками, где запечатлен мой облик.

– Вы работаете над своим английским?

– Эээ… Немного. (Нет дара к языкам!)

– Напрягитесь! Язык окажется вам полезным! Мишель приносит охапки статей:

– Смотри, и американцы туда же. Целое интервью о тебе, сделанное типом, которого я встретил только вчера. Глянь-ка! Какая фотография!

Моя фотография! Больше, чем фотография Шумана!

– Похоже, конкурс был организован вместе с фирмой R. K. O. Значит, «Парамаунт». У этих людей такие средства!

А поддержка! Меня приглашают, вроде таков обычай, на чай в американское посольство. Как зовут посла? Джефферсон Кафри? Да, я где-то читала. Что он мне скажет? А что я ему отвечу? Эта проблема мучит меня весь день, который я провожу с репортером. Ему поручено следовать за мной, вместе с фотографом, «от моего пробуждения до отхода ко сну».

Я гуляю по Парижу не только за покупками, но и захожу туда, где мое присутствие кажется «нужным», к примеру в физкультурный зал Нади Шипиловой и театр «Амбассадор», где делают фотографии Мишеля.

Самым большим потрясением для журналиста станет его неспособность угнаться за мной на «шевроле», когда я на велике уношусь от Бальмена.

Прием в посольстве! Я в платье от «своего» Дома. Моклер, Бесси, репортеры, фотографы сопровождают меня. Короткая остановка в вестибюле, затем появление в гостиной, больше похожей на кабинет. Это и есть кабинет его превосходительства. Сам посол – красивый мужчина, достойный и шикарный.

Несколько приветственных слов по-английски, на которые я отвечаю в своем стиле. Фотографов становится все больше. Благоприятные кивки головой в мою сторону. Минут через двадцать мистер Джефферсон Кафри удаляется, оставив меня на растерзание полудюжине секретарей посольства, которые тараторят со странным акцентом, но уважительно, сверкая прекрасными зубами.

Моклер у выхода:

– Хоть что-нибудь поняла?

– Увы… ничего!

– Будешь выглядеть идиоткой.

Машина запущена. Двадцать первого числа меня принимает де Голль. Не сам генерал. А глава муниципального совета.

В городской ратуше. Огромные гостиные, множество известных лиц. (И все это ради «мидинетки»!)

Пьер де Голль напоминает мне, что «представлял меня» во время премьеры в «Мариньи». Вручает два рукописных письма, которые я должна передать от его имени мэрам Нью-Йорка и Лос-Анджелеса. Просит их перевести для меня, чтобы я знала, что стала посланницей Парижа… И представляю французскую элегантность… «Мы надеемся, что она окажется на высоте своей миссии… Ей поручено передать вам также…»

Что именно? Напрягаю слух: «…шампанское “Мутон-Ротшильд”». (Я и так уже обременена чудовищным багажом!)

– Как я его повезу?

– Не беспокойся! – шепчет Бесси. – Всего пять коробок.

– Высотой с меня?

Он поднимает руку на уровень моего плеча. Я в ужасе.

Вижу себя в тот вечер двадцать третьего числа, после последнего безумного дня, когда укрылась в гостиничном номере, похожем на блошиный рынок в разгар переезда. Клод и Мишель помогают собрать мои личные вещи. Запихнуть все, что висит (а это немало!), в чемоданы, картонки, сундук, которые и так уже почти невозможно закрыть! Пять ящиков с шампанским перекрывают вход в ванную комнату. А это еще что за бутылки?

– Опять шампанское, «сувениры» от «Синемонда», которые я должна вручить звездам по своему выбору.

– Жаннин, я часть твоего выбора? – спрашивает Мишель. Он вскрывает одну бутылку, вторую. Мы поднимаем тосты! Этих бутылок мне не хватит. Пусть «Синемонд» никогда об этом не узнает!