И вообще… как приковали Прометея, как будто не достаёт чего. Чего-то, что было всегда, к чему привык. Всё-таки он, Прометей ничего был мужик. Куколок лепил, придумывал вечно. Каждый день новое, одно другого занятней. От него, от Прометея корабли пошли по морю, города встали по берегам, каналы рылись, колодцы копались. Дальше – больше. Пролетая над жилищем Прометеевым, заглядывал Борей чрез могучее титаново плечо, видел свитки мудрёные, а в тех свитках причудные замыслы… что-то, там, в небе среди звёзд летало, прямиком из Гефестовой кузницы, оттуда же по вечному телу Геи-матушки колесницы без коней стремились….

И главное, уж больно Зевс начал раздражать. Мало, что власть взял над миром, так всех титанов под землю заточил, а на прочих покрикивает. Каково это вольному ветру?!

Борей повадился ему пакостить. Сперва по-мелкому. Вот хоть орла его с пути сдуть. Летит злобная птица Прометееву печень клевать, а Борей её с курса сбивает. Вместо Кавказа то в Африку загонит, то в Антарктиду. Орёл, конечно, упорный, властелину преданный, изо всей орлиной мочи крыльями машет, на верный путь вылетает, а всё ж задержка. Зевсу досадно, Борею приятно. И Прометею полегче. Нет, жалко… жалко ваятеля! Если так талантами бросаться, это что ж получится?!

Борей порой навещал его на Кавказе. Прилетит, опустится на соседнюю скалу и глядит, пригорюнившись, виновато носом шмыгает:

– Ты это… не держи на меня обиды….

Простёртый на камне Прометей поворачивал к нему бледное от муки лицо. Едва разлеплялись застывшие в страданиях уста.

– А…! ты? – титан устало смыкал веки, еле слышался шёпот, небось, опять балуешь?

– Да не особо…, – признавался ветер, – я, знаешь, больше девиц не краду. Я только тех таскаю, на кого наш венценосец глаз положил. Прямо из-под носа у него уношу! Нечего!

Борей рассмеялся, но Прометей был скорбен и недвижен. Кровавые клочья печени постепенно срастались, покрывались сукровицей, восстанавливалась кожа, но все знали, что это ненадолго, ибо уже слышался где-то плеск грозных орлиных крыльев.

– Ну, я ему задам! – взвивался Борей и принимался дуть навстречу зевсову посланнику, топорща тому перья и зашвыривая в отдалённые края ледяной пронизывающей струёй. Нескоро назад вернётся!

И уже сникнув, смирив струи, участливо спрашивал Япетида:

– Ты вот скажи… тебе же дар провидения открыт… доколе страдать-то ещё?!

Титан вздыхал:

– Ещё не родился тот, кто разобьёт мои оковы.

– А кто он? Как его имя?

– Геракл….

Недолго оставался ветер у Прометея. Природа не позволяла. Не мог усидеть на одном месте. Летел стремглав куда ни попадя – неважно куда, сперва взвивался, потом решал…

Раз, мимоходом, по пути высмотрел он несущуюся по облакам колесницу громовержца. И, заглянув ему в подёрнутые томной влагой глаза, злорадно заулыбался. Предвкушения оправдались, владыка опять отправился по любовным делам.

Смиренно прикорнув под ближайшим кустом, Борей наблюдал семейную сцену, как храбрый воин, славный тиринфянин Амфитрион, отправляясь в поход, прощается с верной женой Алкменой. Но не успело войско скрыться за холмами, как старый греховодник Зевс принял образ благородного царя и подъехал к его, ничего не подозревающей, супруге. Бессовестный блудодей объяснил, что задержав войско, вернулся ради её прекрасных глаз. Ха! Только наивная и отсталая древнегреческая женщина могла поверить в такую чепуху! Борей даже затрясся от смеха, и ледяные порывы сорвали с головы Алкмены покрывало из драгоценного виссона. Ах, какие пышные и блестящие оказались у красавицы волосы! Борей с удовольствием закрутил непокорные локоны, и они клубились ярче всякого виссона. И вообще, женщина была ослепительно хороша. Зевс с Олимпа зря не спустится!

Борей озорно глянул на, распинающегося в сладкоречии, псевдо-Амфитриона и дунул ему в лицо, свалив с головы пернатый шлем. Давай-давай, работай, начальник, а только тут шустрей тебя есть!

Сказано – сделано. Не успел эгидодержавный глазом моргнуть, как подхватил нахал прекрасную Алкмену и, хлестнув на прощанье венценосца чёрным хвостом, унёсся с ней куда-то за леса и горы, и вообще прочь из Греции. Так надёжнее, безопаснее, к тому же, пусть поищет, сластёна!

Прошли времена острых забав. Под блеск полярных сияний добычу ветер не потащил. Пусть красавица живёт и плодоносит. Не соврал Борей опальному титану. Он умел быть и ласковым, когда на то весомая причина.

Нет спокойнее места для любовных излияний, чем уютные глубокие гроты среди скал, обвитые густым упругим плющом и цветущим ломоносом. А гроты, понятно, в гористой местности. Из прочих пришедших в голову мировых крыш Борей выбрал Кавказ, как достаточно удалённый, в то же время в разумных пределах.

Покоящаяся в пуховых тучах Алкмена нравилась ему всё больше и больше. Изнеженная и слабонервная царица не визжала и не дёргалась, как прежние простоватые милашки, а пребывала в глубоком и стойком обмороке, являя картину холодного покоя, чем вызывала в памяти милые северному ветру льды и торосы. Нет, обворожительная женщина! Какие формы! Какие линии! А эта высокомерная бледность! Отрешённый взгляд! Мечта северного ветра! Такая одна на всю Грецию!

Борей возложил Алкмену на свежие листья заросшего розами грота и, обуреваемый жаждой угодить красавице, вылетел на поиски родниковой воды и приятного угощения.

Он кружил над Кавказом, занося снегом убогие сакли, когда вспомнил вдруг о прикованном титане. Просто диву даёшься, как сносят голову женские прелести! Забыть о титане! Борей устремился к знакомой скале.

Прометей, изогнутый в мучительной позе безжалостным железом, тяжело поднял на него усталые глаза:

– А!.. Ты?

– А этот?.. – Борей озабоченно оглянулся.

– Только что улетел….

Тело титана являло собой кровавое месиво. Борей зарычал с досады, и ближайшая скала сорвалась в ущелье. Вот так вот! И не такое мог Астрид! А снять цепи со страдающего Прометея не мог. Никому было то не дано, кроме того самого неведомого Геракла, который всё никак не спешил родиться. Поторопить бы….

– Когда ж он явится-то, Геракл этот?

– Уже скоро. Я не знаю дня и часа рождения. Знаю только, будет он сыном ничьим иным, как только Зевса. И матерью станет ему Алкмена, достойная супруга царя Амфитриона.

– Что?!

Борей даже подскочил, отчего в пропасть ушёл ещё один горный уступ.

Вот те на! Эта чудная женщина, одновременно ледяная и не покойница! В кои-то веки найдёшь! Борей покраснел и почернел одновременно. От стыда и от горя. А хвост его, описав бешеный круг, стегнул по макушке самого Эльбруса, отчего макушка грохнулась в Дарьяльское ущелье, а Эльбрус с того времени вместо пика приобрёл двуглавую вершину.

– Ах, вот как…, – отдышавшись, пробормотал буран сдавленным голосом. И более ничего не сказав, тяжело поднялся со скалы.

Полёт его пролегал над вековыми елями, что лепились по крутым склонам. От мрачного его дуновения они целиком покрывались снегом.

Снежной тучей ввалился он в облюбованный прежде грот, и розы разом заледенели. Очнувшаяся Алкмена задрожала от холода.

– О боги! – с болью простонала она, – откуда такая стужа? Где я? И кто ты, о мужественный и благородный воин? ты спас меня?

Она приподнялась на локте, и стан её изогнулся, как лебяжья шея.

– О, воин! Как сияют очи твои! – это пошли действовать чары богов и титанов. Даже теперь Борей не мог отказать себе в желании предстать пред царицей в привлекательном образе. К тому же зачем пугать любимую? И он придал и стройности осанке, и блеска глазам. И того, невидимого, чем бессмертные от века притягивали смертных дев.

Сейчас он был неотразим Алкмена ахнула и подалась навстречу. Но этим всё ограничилось. Ибо ветер подхватил её и понёс прочь, ни слова не говоря. Да и что тут можно сказать?

Прощай, сдобная, мягкая Алкмена! Ничего не поделаешь такая судьба. Я мечтал разделить с тобой ложе, но у меня есть друг, для которого я пожертвую всем. И потому, ступай себе в дом законного мужа, моя драгоценная. И да сбудется назначенное мойрами. Против которых кто же возразит?