В комнате не было часов, а мои наручные часы куда-то делись. Я отдернула тяжелые занавески чтобы посмотреть, есть ли солнце на улице, но абсолютно темное пространство снаружи поглотило весь свет от огня позади меня. По спине пробежали мурашки. Сколько же я проспала?

Мои мысли прервало царапание в дверь моей спальни.

Я с кряхтением открыла дверь, стоя на подкашивающихся ногах. Храпящая волчья морда протиснулась в открывшуюся щель, расширенную так, чтобы она смога попасть в комнату. Она запрыгнула на кровать и завиляла хвостом. Ее морда осветилась почти человеческой улыбкой, когда она уставилась на меня вопросительным взором.

— Я не собираюсь обратно в кровать, — сообщила я ей.

Она уселась, поместив свою задницу ровно на мою подушку.

— Какая прелесть, спасибо. — Я схватила и натянула шерстяные носки. Задержалась, размышляя, можно ли было выходить из комнаты. Не знаю, что меня заставило подумать, что я не могу из нее выходить.

Тишина ощущалась в доме почти на физическом уровне. Как будто тысяча историй рассказываются шепотом слишком тихо, чтобы выделить какие-то конкретные слова. Но я чувствовала их эмоции. Тысячи отдельных разговоров, за гранью понимания. Я задрожала.

— Так ты идешь или нет? — Я указала на дверь и пошла прочь от Кустос, не оборачиваясь, понимая, что она видела больше, чем я хотела, чтобы кто-нибудь видел.

Все бра в коридоре были потушены. По моей коже пробегали мурашки, как будто они пытались держаться подальше от тени. Толстый, хорошо пошитый цветастый ковер растянулся по центру коридора, как раз на моем пути. Я без причины пошла на цыпочках, крадясь как злоумышленник. Ощущая, что кто-то за мной наблюдает, я продолжала оглядываться.

Темное дерево сглаживало углы и покрывало стены. Одеяла всех форм и размеров были развешены по коридору. В их складках подрагивали пауки, слои пыли покрывали лепные украшения. Не было ни одних часов. Стены украшали картины, частично покрытые одеялами, как будто герои картин чувствовали зимний холод.

Я продолжала краем глаза видеть движения, тень промелькнула сначала с одной стороны, потом с другой — я не могла поймать её взглядом. Что бы это ни было, я не могла повернуться за этим достаточно быстро, чтобы хорошо все рассмотреть. Возможно, я сходила с ума.

Кустос сопровождала меня, притихшая и настороженная. Я ее больше не боялась. Ее толстый мех цвета жженого сахара был кое-где покрыт черными пятнами, и полоса черного цвета шла посередине спины от носа до кончика хвоста. У нее была черная разбойничья маска, и золотые глаза, которые, казалось, горели изнутри. На ее языке было черное пятно посередине, как будто она лизнула ручку.

Чем дальше по коридору я шла, тем больше одеял я находила. Целые стопки одеял, а также наволочек и стульев с ватными сиденьями. Я чувствовала себя так, будто я шла по подзорной трубе-калейдоскопу, которая у меня была в детстве.

Вдруг я оказалась на верху большой винтовой лестницы. Огни снизу мерцали сквозь перила, создавая прыгающих оленей и сов с круглыми глазами на стенах.

Кустос подтолкнула меня и устремилась вниз по лестнице. Я последовала за ней, с облегчением принимая решение волчицы.

Я заглянула за угол в просторную гостиную. Единственные одеяла тут были развешены над спинкой антикварного дивана из конского волоса. Ярко-изумрудные кресла-качалки были расположены по обе стороны от мраморного камина. Огромная елка была украшена настоящими свечами и старинными стеклянными шариками всех цветов радуги. Неужели уже наступило Рождество?

— Так, неужели это наша Спящая Красавица?

Я сглотнула, чувствуя, как неприязнь Тенса ко мне пульсирует в комнате. Хотела бы я знать, чем я заслужила его ненависть.

— Тогда ты, наверное, чудовище, а?

— Очень смешно. Ты голодна? — он повернулся и пошел по коридору. Кустос рысью бежала за ним.

— Предательница, — пробормотала я.

Я плелась позади. Ароматы корицы, ванили и свежевыпеченного хлеба вызывали урчание в животе.

— Наконец-то она проголодалась, — сказал Тенс, когда мы пришли на кухню. — Надеюсь, ей понравится вкус Бэмби.

Он достал из холодильника кувшин апельсинового сока и с жадностью отхлебнул. Я прислонилась к дверному косяку.

— Ну, хватит. — Тетушкин голос отливал сталью и мудростью. — Привет, маленькая. Сейчас ты больше чувствуешь себя самой собой?

Она быстро притянула мое лицо, внимательно вглядываясь в глаза. Я и не замечала раньше, насколько она была миниатюрной.

— Наверное. — Я понятия не имела, как отвечать на подобный вопрос.

— Ты скоро проголодаешься. Садись.

Мои мысли вернулись к свечам, горевшим без внимания на елке в гостиной. Мама была уверена, что свечи предназначены только для экстренных случаев, и никогда не оставляла их без присмотра. Я никогда не относилась к огню спокойно, потому что я не знала никого, кто бы так делал. — Ты уверена, что нам не стоит задуть свечи?

— Это свежее дерево. Они не сгорят в этом доме сегодня вечером. Сейчас канун Рождества, ребенок. Это традиция. — Тетушка усмехнулась и потрепала мои волосы.

— Ох. — Канун Рождества. Как быстро все изменилось. Я задавалась вопросом, где мои родители и что Сэмми будет делать сегодня вечером. Он постарается проникнуть в мою комнату, чтобы попытаться не заснуть и увидеть Санту. Что он будет делать сегодня? Будет ли он пытаться не уснуть? Будет ли он скучать по мне? Я даже не знала, что он попросил у Санты. Он не сказал мне, или же я просто его не слушала?

Тетушка прогнала меня на сиденье рядом со старым столом из красного дерева и положила толстый кусок хлеба передо мной. Она намазала его сливочным маслом, как будто я была инвалидом. — Я могу сделать это сама. — Я потянулась за ножом.

Она протянула его мне. — Конечно, конечно. Просто ты так нас испугала.

— Я сожалею об этом, — сказала я, чувствуя, что она хочет услышать извинения.

— У тебя есть вопросы, я знаю, — Тетушка зачерпнула ложкой густое коричневое рагу и положила его в посудную миску.

— Да, она похожа на беженца с войны, — пропел Тенс позади.

Великолепно, я что, так плохо выгляжу? И почему меня это заботит? Я выстрелила в него взглядом, который я надеюсь, для него был как пощечина.

— У нас будет Рождественское печенье на десерт, если оно тебе нравится. Мы уже ели его раньше. Тенс, налей мне чай, пожалуйста, и захвати виноградную содовую для Меридиан.

Я взглянула на неё с вопросом. Как она узнала, что мне нравится виноградная содовая?

— Мы все сделаем, дорогая, — Она похлопала меня по руке и перемешала четыре ложки сахара положенные в кружку, варево внутри неё больше походило на пудинг, чем на чай. — Тенс сядь с нами.

Он оседлал развернутый стул, как будто он хотел поставить спинку стула между нами.

Я положила тушеное рагу в рот, игнорируя комментарии Тенса о Бэмби. Дальше я сделала большой укус хлеба — самого вкусного, который я когда-либо ела. Я почти закончила есть, выпивая остатки бульона, когда я поняла, что они оба смотрели на меня, как будто никогда не видели кого-то едящим. Я не могла вспомнить, когда в последний раз я была настолько голодна, чтобы не думать о манерах. — Простите. — Я резко остановилась и вдохнула.

— Я рада, что тебе понравилась еда. Ты проделала долгий путь, который больше таким не будет, — Тетушка отпила чай, но не предложила никаких объяснений.

Я не могла больше сдерживаться. — Что я здесь делаю? Кто ты? Я имею в виду, я знаю, что ты моя двоюродная тетя, моя тезка, но я никогда тебя не видела. Так, что происходит со мной? Почему мои родители бросили меня в такси и заставили проехать пол страны в какой-то богом забытый замок в середине чертовой неизвестности, — я остановилась, чтобы указать пальцем на Тенса — заставили выслушивать неприятные комментарии от смотрящего на меня свысока с самодовольной ухмылкой и вы, — я перевела свое внимание на тетю. — ведете себя так, как будто я просто приехала сюда на каникулы, а ты, — я взглянула на Кустос, которая спала на полу на кухне под раковиной — почти убила меня в метель, а затем решила, что мы друзья. Так вот — мы не друзья.