Он никогда не слышал о Лоренсе Фассете.

Таннер открыл дверь в приемную Кренстона. Она была пуста. Стол секретарши девственно чист — ни блокнотов, ни карандашей, ни каких-либо бумаг. Свет горел только за дверями кабинета Кренстона. Они были приоткрыты, и он слышал тихое жужжание кондиционера. Портьеры опущены, наверное, для того, чтобы солнечный свет не резал глаза. На стену приемной упала тень обитателя кабинета, который направился к дверям.

— Добрый день, — сказал представший перед ним человек. Он был ниже Таннера на дюйм-другой — скорее всего пять футов и десять или одиннадцать дюймов, — но очень широк в плечах. Светлые волосы топорщились ежиком, а над широко расставленными глазами кустились выгоревшие брови. Он примерно того же возраста, что и Таннер, но без сомнения физически куда крепче. Даже в его осанке чувствуется упругость сжатой пружины, подумал Таннер.

— Мистер Фассет?

— Совершенно верно. Прошу вас.

Вместо того чтобы отступить в сторону, пропуская Таннера в кабинет Кренстона, Фассет подошел к дверям приемной и запер их.

— Я бы предпочел, чтобы нам не мешали.

— А в чем дело? — удивившись, спросил Таннер.

Лоренс Фассет обвел взглядом комнату.

— Да. Конечно. Я понимаю, что вы имеете в виду. Прошу вас, заходите.

Фассет, опередив Таннера, зашел в кабинет Кренстона. Шторы на обоих окнах, глядящих на улицу, опущены до самого низа; стол Кренстона так же чист, как и у секретарши, не считая двух пепельниц, по одной на каждого. В центре полированной столешницы — маленький диктофон «Вуллен-сак», от которого тянулось два провода — один к креслу Кренстона, а другой — к креслу, стоящему напротив.

— Это диктофон? — спросил директор службы новостей, последовав за Фассетом в кабинет.

— Да, так оно и есть. Не хотите ли присесть?

Джон Таннер остался стоять. Когда он заговорил, в голосе слышалась тихая ярость.

— Нет, я не сяду. Мне все это не нравится. Ваши методы какие-то странные, хотя, может быть, в них нет ничего странного. Если вы собираетесь фиксировать мои слова, вам должно быть совершенно ясно, что я не скажу ни слова в отсутствие нашего адвоката.

Фассет теперь стоял за столом Кренстона.

— Все это не имеет никакого отношения к Комиссии. Когда я вам всё объясню, вы поймете мои… методы.

— В таком случае объясняйтесь поскорее, потому что я должен уезжать. Я вызван сюда, чтобы представить наш проект часов вещания, который у меня с собой, и подписать две копии из досье, которые ваша контора отказалась выслать. Выдали мне понять, что будете в кабинете Кренстона. Вместо этого я нахожу совершенно пустое помещение, которым, кажется, никто не пользуется… Я бы хотел услышать от вас исчерпывающее объяснение всего происходящего или же через час вам придется говорить с нашим адвокатом. Если же вы таким образом пытаетесь применить какие-то репрессии к нашей компании, я ославлю вас от одного побережья до другого.

— Простите… Все это очень непросто.

— Так пусть будет просто!

— Постарайтесь понять. Кренстон в отпуске. Мы использовали его имя, потому что раньше вы имели с ним дело.

— Вы хотите сказать мне, что сознательно прибегли ко лжи?

— Да. Ключ к ситуации заключен во фразе, которую вы только что сказали… «Я был вызван в Комиссию» — так, кажется, вы выразились. Могу ли я показать вам свое удостоверение? — Лоренс Фассет вынул из нагрудного кармана небольшую пластиковую карточку и протянул ее через стол.

Таннер взглянул на нее.

Удостоверение подтверждало, что Лоренс С.Фассет является сотрудником Центрального разведывательного управления.

Другой мастиковый квадратик разрешал Фассету посещать комплекс в Маклине в любое время дня и ночи.

— Что все это значит? Какое это имеет ко мне отношение? — Таннер вернул Фассету его удостоверение.

— В этом причина появления диктофона. Разрешите, я кое-что покажу вам. Прежде чем я объясню в чем дело, предстоит задать вам ряд вопросов. Тут есть два выключателя, которые останавливают запись. Один у меня, а другой у вас. Если я задам вопрос, на который вы не захотите отвечать, вам останется только нажать на кнопку «стоп», и запись прекратится. С другой стороны — опять-таки для вашей пользы, — если я увижу, что речь идет о личных делах, которые не имеют к нам отношения, то тоже могу остановить запись.

Когда катушки стали вращаться, Фассет перегнулся через стол и, нажав кнопку рядом с Таннером, остановил их.

— Видите? Очень просто. Я провел уже сотни таких бесед. Вам совершенно не о чем беспокоиться.

— Похоже, я попал на следствие, не получив повестки и не имея возможности посоветоваться! В чем дело? Если вы думаете, что вам удастся запугать меня, то вы просто рехнулись!

— Дело в том, что мы должны быть совершенно уверены… А в общем-то вы абсолютно правы. Если бы мы хотели кого-нибудь запугать, то прибегли бы к помощи такого омерзительного субъекта, как Эдгар Гувер. Но даже он не может контролировать службу новостей телекомпаний.

Таннер посмотрел на этого вежливого человека из ЦРУ, стоящего за столом Кренстона. Фассет попал в точку. ЦРУ не может позволить себе работать столь грубо по отношению к любому, занимающему его положение.

— Что вы имеете в виду, говоря «мы должны быть совершенно уверены»? Вы же знаете, кто я такой.

— Когда вы получите представление о важности информации, которую я должен вам доверить, многое прояснится. Исходя из этого, мы и принимаем такие меры предосторожности… Известно ли вам, что во время второй мировой войны был актер — точнее, капрал английской армии, — который изображал маршала Монтгомери на встречах самого высокого уровня в Африке, и даже однокашники командующего по Сандхерсту ничего не заметили?

Директор службы новостей потянул за провод и поочередно нажал на кнопки «пуск» и «стоп». Катушки дернулись и снова остановились. В Таннере росло любопытство, смешанное с беспокойством. Он сел.

— Валяйте. Но только помните: в любую секунду, когда захочется, я выключаю эту машинку и ухожу.

— Понимаю. Это ваше право — пока мы не приступили к делу.

— Что вы хотите этим сказать? Не говорите загадками.

— Доверьтесь мне. И вы все поймете, — прямой и откровенный взгляд Фассета достиг своей цели.

— Ладно, — сказал Таннер.

Человек из ЦРУ взял папку и раскрыл ее. Затем он включил диктофон на запись.

— Ваше полное имя Джон Реймонд Таннер?

— Неправильно. Мое подлинное имя Джон Таннер. Реймондом я был назван при крещении, и это не записано в моем свидетельстве о рождении.

Фассет по другую сторону стола улыбнулся:

— Очень хорошо.

— Благодарю вас.

— В настоящее время вы живете в Сэддл-Уолли, штат Нью-Джерси, на Орчард-драйв 22?

— Да.

— Вы родились 21 мая 1924 года в Спрингфилде, Иллинойс, и ваши родители — Лукас и Маргарет Таннеры?

— Да.

— Когда вам было семь лет, ваша семья переехала в Сан-Матео в Калифорнии?

— Да.

— С какой целью?

— Фирма моего отца перевела его в северную Калифорнию. Он ведал личным составом сети магазинов фирмы «Брайант».

— Вы жили в хороших условиях?

— В достаточно нормальных.

— Вы получили образование в системе общественных школ Сан-Матео?

— Нет. После второго года обучения в старших классах общественной школы Сан-Матео я был переведен в частную школу, где и провел последние два года. В Уинстонской подготовительной.

— После ее окончания вы поступили в Станфордский университет?

— Да.

— Были ли членом каких-то студенческих братств или клубов?

— Да. Братство Альфа Каппа. Общество «Трейлон-ньюс», остальные просто не могу припомнить… В клубе любителей фотографии, но утверждать не берусь. Я работал в студенческом журнале, но уволился.

— Причина?

Таннер уставился на человека из ЦРУ:

— Да, причина была. Я резко протестовал против бесчеловечного обращения с американцами японского происхождения. Против концлагерей, куда их загнали. Мой журнал поддерживал их. И мое неприятие по-прежнему в силе.