Наконец все успокоились. Теперь можно оглядеться и попробовать отгадать, куда мама могла спрятать новую книжку. Да вот же она, совсем рядом, лежит тут же на диване, и до нее нетрудно дотянуться рукой. Мама так уверена в добросовестности Полкана, что даже не стала ее прятать. Это «Рассказы о животных» Э. Сетон-Томпсона. Я беру книгу, стараюсь поудобнее устроиться в объятиях Полка и начинаю читать. Первый рассказ — о лисенке Домино. Я читаю вслух, громко, ведь у меня много слушателей: рядом Полк и Флинт, а в другой комнате Ага и добрые акары — Папа, Мама и Машенька. Они тоже хотят знать, как живут лисички.

Первый рассказ большой. До конца мне его сегодня не прочесть, ведь я еще плоховато читаю. Я устал, и у меня слипаются глаза. Но какой забавный лисенок!

— Флинт, — спрашиваю я, — как ты думаешь, что случится с этим проказником Домино? Как он будет жить, уйдя из родного дома?

Попугай просыпается, вытаскивает голову из-под крыла и молча оглядывается по сторонам. Видимо, забыл, как оказался на полу.

— Спать пора! — заявляет он наконец и зевает, широко разевая клюв.

Хорошо бы подружиться с таким умным лисенком, думаю я. Можно было бы сделать ему «нору» в большой картонной коробке. Я научил бы его стоять на задних лапках и ловить этих противных мышей. Я умею обучать любых зверюшек, и они меня слушаются. Когда я говорю Аге: «Изыди» — и кладу на стеклянную стенку ее дома ладошку с широко растопыренными пальцами, она торопливо улепетывает в норку под камень, в свой «кабинет задумчивости». А рыбы! Как они красиво вальсируют в аквариуме, когда я велю им танцевать.

Завтра у нас будет много гостей. Придут дедушка, бабушка, мои дяди и тети, и Флинт каждому вручит поздравления с Новым годом с пожеланиями успехов и счастья. Каждому свое! Он не перепутает. Целый месяц я учил его доставать из коробочки нужные записочки: дедушке, бабушке и всем, всем остальным, ведь я настоящий дрессировщик, а когда вырасту, буду со своими зверями выступать в цирке и на Новый год обязательно организую для детей хоровод зверей вокруг елки.

Может быть, попробовать сейчас? Елку папа украсил еще днем.

— Финти-библи, библи-тибли, клинти-клать, всем плясать!

И сейчас же все в комнате задвигалось, завертелось, затанцевало. Закружилось в вальсе большое чучело медведя, стоявшее в углу с подносом в лапах. Обеденный стол пошел плясать вприсядку, а стулья устроили вокруг него веселый хоровод. Даже семь мраморных слоников, которые были на буфете, и те стали играть в чехарду.

Шум разбудил моего сторожа. Полкан проснулся. Он тоже развеселился, улыбнулся мне и скомандовал:

— Держись крепче!

Я обнимаю его за шею, и мы летим под потолок и кружимся там в быстром вальсе. Вдруг — бам! Полк налетел на большие стенные часы, и они со звоном упали на пол. Из них выскочил маятник и начал прыгать по комнате, как зайчонок, а меня стремительно понесло куда-то вверх…

Я проснулся и открыл глаза. Часы на месте и маятник тоже. Стол где стоял, там и стоит! И стулья, и медведь! А папа поднял меня с пола и, улыбаясь, понес на кровать. Сквозь сон я улыбаюсь ему в ответ. Мне хорошо в его сильных руках. Никто на меня не сердится и завтра не будет ругать. И Полкану тоже не попадет. Мне хорошо, и я снова засыпаю.

С тех пор прошло много лет, но где бы я ни был, чем бы ни занимался, вокруг меня всегда было много зверья. Это и маленький зоопарк в моем доме, и огромный Ленинградский зоопарк, где в замечательном КЮЗе — кружке юных зоологов — прошли мои самые лучшие детские годы и куда я регулярно наведываюсь до сих пор. А потом виварий в Институте эволюционной физиологии и биохимии имени И. М. Сеченова, где частенько содержались такие существа, каких не встретишь ни в одном самом лучшем зоопарке; регулярное появление самых необычных животных в стенах моей лаборатории; работа в дельфинариумах и аквариумах Севастопольского института южных морей, Азово-Черноморском институте рыболовства и океанографии, в Дальних Зеленцах Мурманского морского биологического института, на Карадагской и Беломорской биостанциях; на орнитологической биостанции на Куршской косе, в различных заповедниках, участие в экспедициях, исследуя нетронутые уголки природы, или просто во время странствий с ружьем и собакой по необъятным просторам нашей родины. Даже во время жестоких сражений Отечественной войны соседство четвероногих и пернатых обитателей скрашивало мою жизнь, помогало выполнять свой воинский долг, а иногда и выжить.

Несметное количество зверья прошло через мои руки. Некоторые из них стали моими друзьями. Такая дружба незабываема. Подружиться можно с любым существом, но самыми закадычными и самоотверженными бывают чаще всего собаки, лошади, попугаи и, пожалуй, дельфины. Эта книга расскажет о тех животных, с которыми мне удалось подружиться или только познакомиться, и о тех, встретиться с которыми еще не довелось.

В ГОРОДСКОЙ КВАРТИРЕ

У приближающейся зимы много примет. Я начинаю прощаться с осенью, когда в городских парках появляются первые стайки чечеток. Лесная жительница чечетка — птичка не из молчаливых, но в шуме большого города слабенькие «цив-цив-цив-цив» переговаривающейся высоко в кронах берез деловитой стайки обычно не замечаешь. Только когда в воздухе замелькают чешуйки березовых сережек, невольно поднимешь голову вверх, но и теперь не сразу заметишь крохотных, почти невидимых с земли птичек, повисших вниз головой на тонких ветвях. Вот тогда я понимаю, что осень кончилась и пора приготовить на балконе ловушку.

Поймать крохотную пичугу — дело нехитрое. Наивные провинциалы свиристели и не подозревают о человеческом коварстве. Связку рябины, вывешенную за окно в ожидании первых морозов, дружная стайка распотрошит за десять минут. В ловушку хохлатые красавцы лезут гурьбой и в первый момент, когда за ними захлопывается дверца, не столько испуганы, сколько возмущены. Страх овладевает ими чуть позже.

Снегирь, хоть тоже деревенщина, значительно осторожнее, но устоять перед гроздью рябины или россыпью пунцово-красной клюквы не в состоянии и, немного поколебавшись, летит к ловушке. Синички — те просто существа легкомысленные. Им бы только полакомиться чем-нибудь вкусным. Бывает, пойманная птичка торопится сначала насытиться, а уж потом начинает искать выход из ловушки. Случается, что не успеешь закрыть балконную дверь, как выпущенная синичка опять оказалась в западне. По три-четыре раза отпускаешь пичуг на волю, а они всякий раз возвращаются.

Совсем по-другому ведут себя воробьи. Их, как известно, на мякине не проведешь. Да что там мякина! Городского воробья ни коноплей, ни рисовой кашей не заманишь.

За год в городе и его окрестностях я ловил, метил, а затем выпускал на волю несколько тысяч птиц. Изредка отдельных пичуг я оставлял у себя дома. Самыми частыми гостями были чижи. Эти птицы легко попадали в ловушку, но не но глупости или легкомыслию, а скорее от излишнего оптимизма. Видимо, любой чиж отлично понимает, что ничего дурного человеку он не сделал, на обед не годится — очень мал, и потому не ждет от нас подвоха. И что греха таить, чаще других птах расплачивается за свою доверчивость.

Больше всего мне запомнился молодой чиж, прозванный моими домашними Васей Серым. Попался он ко мне вечером. Я куда-то спешил и поэтому сунул чижа в холщовый садок, чтобы он с испугу не разбил голову о стенки ловушки. О своем узнике я вспомнил только на следующий день утром. Заглянул в садок: мой чиж уже проснулся и мучился с коноплей. В кормушке оказались только целые, нераздавленные зерна, а они были моему пленнику явно «не по зубам». Я раскусил одно зернышко и протянул ладонь в садок. Немного поколебавшись, чиж взял угощение. Начало знакомства показалось весьма обнадеживающим, и я присоединил чижа к числу своих постоянных квартирантов.