Вот почему я бежал от Тамары. Зато без колебаний снова встречался с Зоей, Светой, да многими, со всеми, кому безоглядно отдавался я, и кто безоглядно отдавался мне, не предлагая мне свою и не требуя взамен мою душу, которая к тому же мне не принадлежала. Назовите меня безумцем, но разве я злодей?
Вот, послушайте: слово другого безумца в свою защиту. «Мужчина берет только то, что ему дают, и, таким образом, никогда не бывает вором. Только женщина крадет и продается. Тот единственный случай, когда она отдается бескорыстно, рискуя все потерять, — это, к сожалению, и есть прелюбодеяние. Продается девка, продается жена, и только женщина в прелюбодеянии бескорыстно отдает себя любовнику, но обирает тем самым своего мужа».
Мне решительно не в чем было себя упрекнуть.
ТАМАРА. Да что ты?
ПАУЧОК. Увидев Тамару в приличной компании, — прошло, наверно, лет семь, — я ее сначала не узнал. Светская дама, жена, мать. Знаете, я никогда не мог понять скульпторов. Зачем лепить из глины или гипса, когда под рукой есть самый податливый из всех возможных материалов — женщина!
ТАМАРА. Сколько мы уже знакомы?
ПАУЧОК. После той вечеринки я стал частым гостем в ее доме. — Ох, давно.
ТАМАРА. Павлику скоро шесть… слушай, десять лет! С ума сойти. Тебя в наших отношениях ничего не удивляет?
ПАУЧОК. А что?
ТАМАРА. Помнишь, как ты первый раз остался у нас ночевать? Муж, кстати, отсутствовал.
ПАУЧОК. Ну.
ТАМАРА. А моя подружка из опасения, что не сможет тебе отказать, ушла спать к Павлику…
ПАУЧОК…она мне и не отказала…
ТАМАРА. А то я не знаю! Что ты на меня смотришь? У тебя с ней проблем не было? А со мной ты полночи, бревно бревном, пролежал на этом диванчике.
ПАУЧОК. У тебя на ночной рубашке болтались такие тесемочки, и я еще спросил…
ТАМАРА. Оставим мои тесемочки.
ПАУЧОК. Я же объяснял, ты была в таком состоянии…
ТАМАРА. Не заливай.
ПАУЧОК. Это все равно, как если бы я тебя употребил. Ты бы мне этого не простила.
ТАМАРА. Можно подумать, она была в другом состоянии!
ПАУЧОК. Тамар, может, сегодня не будем, а?
ТАМАРА. Это из-за «нее»?
ПАУЧОК…Нет.
ТАМАРА. Из-за «нее». Очередная твоя заморочка.
ПАУЧОК. Если тебе от этого легче.
ТАМАРА. Боишься, что у тебя ничего не получится, как тогда с твоей Лорой? Слушай, а может, ты решил, что тебя бес водит?
ПАУЧОК. Не говори глупости!
ТАМАРА. Это в твоем духе. По-моему, у тебя совсем крыша поехала. Когда-нибудь ты плохо кончишь, помяни мое слово.
ПАУЧОК. Пожалуйста, в письменном виде.
ТАМАРА. Что?
ПАУЧОК. Так, мол, и так. Снюхался с нечистой силой. Возможны варианты.
ТАМАРА. Нет, ну правда? Сколько раз я от тебя слышала: дело не во мне, и не в тебе. Тогда в чем?
ПАУЧОК. Ни в чем.
ТАМАРА. Я не гожусь в коллекцию донжуана?
ПАУЧОК. Как было однажды замечено, Дон Жуан не «коллекционирует» женщин. Он хочет исчерпать их множество, а в результате исчерпывает свою жизнь.
ТАМАРА. Понятно. А байки ты из меня вытягиваешь так же, как из «нее»?
ПАУЧОК. Кстати. Ты мне никогда не рассказывала, как у тебя первый раз было.
ТАМАРА. В пьесу вставишь?
ПАУЧОК. Эйн, цвей, дрей! Как вещица?
ТАМАРА. А то ты сам не знаешь!
ПАУЧОК. Это тебе.
ТАМАРА. Чего это вдруг?
ПАУЧОК. Так ведь годовщина у нас. Юбилей, можно сказать.
ТАМАРА. Кончай меня разыгрывать. Нет, ты что, правда помнил?
ПАУЧОК. Надеваем… так. Смотримся в зеркало. Ну? Что скажете?
ТАМАРА. Скажу, что тебя следовало бы выкинуть с четырнадцатого этажа без парашюта.
ПАУЧОК. Выкинешь. После того как расскажешь.
ТАМАРА. А если не расскажу?
ПАУЧОК. Тогда я тебя выкину.
ТАМАРА. Шантажист! Мне было четырнадцать…
ПАУЧОК. А ему?
ТАМАРА. Тогда мне все казались стариками. Это был мамочкин клиент. Тоже что-то писал. Приходит, а ее нет дома. Ну, я ему чай предлагаю, а он мне: «Раздевайся». Я думала, он шутит, а он берет из шкафа вешалку и выразительно так постукивает себя по ладони. Я быстренько разделась. Хорошо мне не было, больно — было. «Я вам картошечки пожарю?» Все порывалась увильнуть от этого дела. как же! А через неделю, когда он опять пришел, что-то произошло. Вошла во вкус. До самого вечера не вылезали из постели — угар какой-то. Он меня просит: «Картошечки пожарила бы», а я — «ага!»
ПАУЧОК. Постой, постой, я что-то не пойму. А мать при этом где была?
ТАМАРА. Где-где, у козла в бороде! Он ей хорошо заплатил.
ПАУЧОК. Вот как.
ТАМАРА. А ты думал, я невинность потеряла, как барышня носовой платочек?
ПАУЧОК. Слушай, про мать — это он тебе сказал?
ТАМАРА. Ты как паучок! Сосешь и сосешь!
ПАУЧОК. Он! Чтобы сразу тебе рот заткнуть.
ТАМАРА. Не угадал. Про их уговор я узнала через три года, когда она лежала в больнице.
ПАУЧОК. Паучок — это она хорошо сказала. Высасывать… да!.. именно что нутро. потому что оболочка — кому нужна оболочка? Нет, конечно: рост, вес, грудь — это святое. Какой художник пренебрежет формами! Но взять стеклышко на просвет. прочесть судьбу по тайным прожилкам… вот высшее наслаждение! Помните гравюру Блейка? Два ангела, слившихся в любовном экстазе. Я об этом — о «духовном соитии».
А что высасываю… ну так что ж? Разве земля истощается оттого, что дерево тянет из нее почвенные соки? Женщина — та же земля. Отдаваться — отдавать — не в этом ли ее предназначение? В любви не бывает жертв. Это называется как-то иначе. Пляска смерти. Шутовской хоровод.
ТОША. Вы так странно говорите.
ПАУЧОК. Разве?
ТОША. И ваше предложение…
ПАУЧОК. Я же сказал, сценарий в работе, уточняются роли, надо кое-что проверить.
ТОША. Это я понимаю.
ПАУЧОК. Вы ведь профессиональная актриса?
ТОША. Ну да…
ПАУЧОК. Тогда какие проблемы? Вас не устраивает гонорар?
ТОША. Нет, просто…
ПАУЧОК. Вас смущает, что мы будем одни в квартире? Послушайте…
ТОША. Тоша.
ПАУЧОК. Послушайте, Тоша. Я читал ваше резюме. На сегодняшний день ваша самая большая роль — это служанка в «Кукольном доме».
ТОША. Почему, я еще сыграла…
ПАУЧОК. В «Макбете», ведьму, знаю. Здесь я предлагаю вам попробовать себя в новом качестве. Короткая репетиция, приличные деньги. И вы еще сомневаетесь?
ТОША. Если вы считаете, что я такая неопытная, почему вы меня пригласили?
ПАУЧОК. Потому что вы идеально подходите для этой роли. Вопросов больше нет? Тогда распишитесь вот тут и тут.
Идея была гениальная, но, чтобы ее воплотить, пришлось перерыть картотеки всех столичных театральных агентств. И все же я нашел то, что искал! Они были похожи, как две сестры. Нет, по-английски точнее: как две горошины в стручке. А с учетом грима и всего прочего. я был уверен в успехе! Тошина неопытность меня не смущала. В конце концов, актер, как и женщина, принимает ту форму, которую ему придают. А я знал, чего хотел. За точность слов я ручался, а интонации до сих пор звучат у меня в ушах, как будто это происходило вчера. Дело было за малым.
Я приехал к «нашему дому». Его было не узнать: розовый зефир, ни намека на темное прошлое. Я поднялся на третий этаж в «нашу» квартиру. Теперь здесь жила семья из четырех человек. Августовский обвал их изрядно подкосил, и это сильно облегчило мою задачу. Подозреваю, что за небольшое вознаграждение они согласились бы на сутки переехать ко мне, но не хотелось лишать себя пространства для маневра. Я купил им на три дня путевки в пансионат «Голубые дали», деревня Аксаково, полчаса «Ракетой» от Речного вокзала. Обещание упомянуть их фамилии в титрах будущего фильма совсем их рассиропили. Об истинной причине, по которой мне понадобились их интерьеры, точнее одна комната, я предпочел умолчать. Как и о том, во что я собирался ее превратить.
Если бы не знакомый театральный художник, фиг бы я с этим справился. Один день у нас с Вадимом ушел только на то, чтобы изгваздать паркетные полы, подкоптить потолок и поклеить старые, рвущиеся обои, которые с тех самых приснопамятных времен провалялись у меня на антресолях. Подходящая кровать, сущий монстр с отваливающейся спинкой, нашлась в реквизиторском цеху, а допотопное трюмо Вадик экспроприировал у какой-то старушки. Но больше всего хлопот доставило нам «берендеево царство». На театральном «уазике» мы приперли из лесничества столько пней и коряг, что их вполне хватило бы для фильма-сказки незабвенного Птушко. К исходу второго дня огромный паучище, на вид куда более реальный, чем настоящий, одобрительно взирал с потолка на этот мрак и запустение.