— Это тоже ты? — Федоров показал в окно на сад камней.

— Нет, это уже Дана, я только материал подносил.

— А почему все камни красные? — Женя наконец нарушила обет молчания.

Они гуськом спускались по винтовой лестнице.

— Тут неподалеку есть развалины замка, вы проезжали. На его строительство будущий владелец согнал крестьян с окрестных деревень и велел отбирать у них яйца и творог…

— А мясо? — полюбопытствовал Алексей.

— Мясо мы в раствор не кладем, — усмехнулся Владас. — Кое-кто взбунтовался, детей кормить надо, тогда он приказал схватить самых строптивых и… чтобы другим неповадно было. А кровь велел в раствор добавить для крепости. Эти камни потом многим пригодились.

— Растащили замок по камешку, — вставил Федоров.

— Почему растащили — валялись. Другое время, другие феодалы.

— Спас на крови.

— Спас? — переспросил хозяин.

— Женя у нас мистик, — объяснил Алексей. — Судьба складывается из кирпичиков случайностей, каждая из которых неотменима. Генрих Плантагенет попарил ноги в горчице, уссурийский тигр закусил олениной, в Нью-Йорке забастовали мусорщики, и что мы имеем в результате? Парниковый эффект!

— Логично.

Они сидели в каминной за большим дубовым столом, окруженные акварелями, — розовый куст, полевые ромашки, распустившийся пион, пион увядший. Застолье шло к концу. Дана показывала гостье папку с карандашными рисунками, тоже цветочными. Федоров с Владасом решали мужские проблемы.

Еще один персонаж, литовец с птичьим лицом, как бы читал в углу на отшибе. Рядом с Юрисом (так звали литовца) стоял магнитофон, пришепетывавший по-польски что-то роковое и страстное, и когда женщины понижали голос, он тоже незаметно приглушал звук, чтобы не пропустить их разговора.

— С главным я в принципе договорился. — Федоров подлил себе и Владасу. — Статью дашь на полосу, а дизайн — на цветной вкладке.

— С меня причитается.

— Пошел ты знаешь куда.

— Слушай, как Миша?

— Горский? За рекой в тени деревьев.

— Уехал? Да ты что!

— Ритку помнишь?

— Спрашиваешь! — просиял Владас. — Ты, когда она поступала в медицинский, торжественно завещал ей себя со всеми потрохами, а она…

— Тоже за бугорком.

Они молча выпили.

— Одни цветы? — спросила Женя.

Дана развела руками, словно извиняясь за скромность своего дарования.

— У вас есть в Москве единомышленник. Был. Рисовал какой-нибудь тюльпан, фиксируя каждый миг увядания. А сам умирал от рака. Себе, можно сказать, ставил опосредованный диагноз. А этот быт! Подвал, протечки, ржавая раковина…

— Вы его знали?

Женя задумалась.

— И да и нет. Это я уже после поняла. Пришла и впервые не вижу этой раковины, и плесени на стенах… одни цветы. Умер в саду.

— В саду… красиво.

— За каких-то пять-шесть лет! — горячился Федоров. — Я тебе говорю, у этого народа врожденное чувство опасности. Еще никто вокруг не сообразил, что все шатается, а они уж побежали!

— Как крысы с тонущего корабля?

— Во всяком случае, это верный признак, что ситуация критическая. Ты же знал Ритку. И Горского. Тут не деньги, и не самовыражение — тысячелетний инстинкт выживания, иначе не объяснишь. Вспомни массовый исход из Египта.

— А она? — Владас понизил голос.

— Она? — Алексей покосился на жену и потянулся за сигаретами. — Мы познакомились в Шереметьево-2, она тоже провожала. Не знаю, сумел ли я ответить на твой вопрос.

Воспользовавшись тем, что Дана вышла, гость с птичьим лицом подсел к Жене.

— Это? — переспросила она, ловя в ладонь миниатюрное яичко на цепочке. — Нет, не писанка, тут посложнее будет. Разваривается картон, потом добавляется гипс, клей, все это формуется, грунтуется… да вам это не интересно.

— Ну почему. Когда вы заглянете ко мне в мастерскую… Вы ведь еще не уезжаете?

— Почему вы так решили? — насторожилась она.

— Мысли красивых женщин просвечивают, как косточки в винограде.

Женя рассмеялась:

— Вы телепат или просто дамский угодник?

— Как это у вас говорят: рыбак рыбака видит издалека.

— Рыбака? — нахмурилась она. — Это тоже комплимент?

— Скорее, профессиональное наблюдение.

— Хм. И что же еще вам удалось рассмотреть?..

В этот момент вернулась Дана с новой папкой рисунков, а тем временем Федоров разложил перед другом свадебные фотографии.

Утром Женю разбудил звонок. Федоров, собиравшийся уходить, снял трубку.

— Я слушаю… Вы для своих шуточек другое время не могли выбрать? — он шваркнул трубку на рычаг.

— Что сказали? — Женя постаралась спросить как можно более равнодушно.

— Молчат. Гостиница! Каждый развлекается, как умеет. Может, он хотел помолчать с тобой? Ладно, я побежал. Ты спи, вернусь — разбужу.

Какой уж тут сон! Но и сидеть как на привязи тоже было выше ее сил. Она быстро оделась, проверила деньги. На этот раз в холле, слава богу, никаких сюрпризов. Она протянула ключ портье.

— Тут вам пакет, — портье подал ей большой конверт.

Она с недоумением его вскрыла. Это был «Ракурс», тот самый альбом. По инерции она перевернула несколько страниц — статуэтки из эбонита, мебель эпохи испанского барокко, картины Ватто… из альбома выпал листок. Она подняла его и, не очень вдумываясь в текст, прочла вслух:

— «Вот и обещанный подарок, теперь слово за тобой. Мы сами тебе скажем, где и когда, но если не терпится, то вот адрес…» — Женя встряхнула головой, пытаясь сосредоточиться. — «…улица Дружбы народов 12, кв. 40…»

— Отсюда недалеко, — заметил портье.

Она поглядела на него, словно не узнавая, и дочитала:

— «Привет супругу».

Рука скомкала тетрадный листок, пока глаза искали, куда бы выбросить эту мерзость.

На рынке она приценилась к гранату — надрезанный, он лежал в лужице собственной крови, замечательно сочетаясь с гроздью сочно-зеленого, брызжущего здоровьем винограда, хоть сейчас на полотно какого-нибудь «малого голландца».

— Сколько?

— Шесть.

— Дороговато.

Неожиданно рядом с ней кто-то насмешливо произнес:

— Мы за ценой не постоим.

Она подняла голову и увидела Флипа, который отсчитывал деньги. Женя попятилась, а затем быстрым шагом, стараясь не бежать, пошла прочь, успев услышать вдогонку:

— Ты извини, сегодня, наверно, не получится.

Пока шло пленарное заседание офтальмологов, Федоров вел в кулуарах охоту на «сачков». Народ здесь был скучающий, праздный, и от этих постных лиц у него самого сводило скулы. Выкроив минутку, он позвонил в гостиницу:

— Как делишки, пуделишки?

— Ты скоро? — Женя не приняла его шутливого тона.

— Как только, так сразу. Ты там смотри не бузи!

В перерыве между заседаниями он протолкался к стенду, где похожий на подростка репортер отлавливал ученых, как отбившихся от стада овец.

— Господин Ван Эльст, ваши первые впечатления?

— О! Я жду результат перестройка, особенно балет!

— Вам не нравится наш балет?

— Грандиоз!

Здоровяк бельгиец вдруг оторвал мальчишку от пола и, крутанув в воздухе, поставил его на место к восторгу своих коллег. Придя в себя от легкого шока и на всякий случай проверив состояние ширинки, смельчак снова ринулся в бой.

— Мистер Зейберлиньш? Что вы можете сказать о происходящих в нашей стране переменах?

— Если вы станете завтракать в обед, вы очень скоро испортите себе желудки, — желчный старик отошел с легким полупоклоном.

Федоров приобнял собрата:

— Куй, Вася, куй!

Паренек дернулся, выпалил зло:

— Сам-то, щелк-пощелк. Небось не отказался, на халяву-то!

— Золотые слова. — Федоров, не теряя времени даром, прокладывал себе дорогу к буфету.

Заморив червячка, он позвонил жене:

— Дженни, ты там пообедай без меня.

— Ты еще долго?

— Закругляемся. У тебя все хорошо?

Она взглянула на стол, где лежал злополучный альбом.

— Лучше некуда.

Он пропустил иронию мимо ушей: