Уже поздней ночью мы с Магдасеевым уезжали из Покровско-Стрешнева. Прощаясь, Тухачевский посоветовал мне еще раз подумать о безоткатных орудиях. Я не стал повторять, что этот вопрос для меня достаточно ясен. По дороге в гостиницу, да и придя в свой номер, я думал о другом: конечно, начиная разговор, он не ожидал встретить с моей стороны серьезных возражений. По-видимому, искренне убежденный в своей правоте, он не мог доказать ее, но, человек увлекающийся, горячий, отступать не считал для себя возможным.

Как я понял, ему до сих пор не только никто не возражал относительно его идеи перевода всей артиллерии на динамо-реактивнй принцип, но даже поддакивали. Еще сильны пережитки прошлого в людях: не все решаются говорить начальству правду, тем более если знают, что эта правда будет начальству неприятна. Я же, как специалист, не мог, не имел права не возражать ему»^{28}.

Сразу скажу, что я не считаю воспоминания маршалов и генеральных конструкторов, написанные спустя 40—50 лет после описываемых событий, истиной в последней инстанции. Тем более что с воспоминаниями Грабила здорово поработали «черные перья» уже после смерти Василия Гавриловича. Но тут прорвался настоящий Грабин, и я не уверен, что в оригинале это не было сказано о маршале более жестко.

Впервые Тухачевский увидел стрельбу ДРП 29 марта 1928 г. и был поражен увиденным. Только вот зачем назад летит струя раскаленных газов — это лишнее. И вот 9 апреля 1928 г. Тухачевский пишет директиву: «К дальнейшим опытам надо доработать ДРП с тем, чтобы уничтожить демаскирующее действие газовой струи. Срок доработки 1 августа 1928 г. Поставить вопрос о совмещении зенитной пушки с противотанковой». Комментарии, как говорится, излишни. Как не вспомнить Гоголя: «Легкость в мыслях необыкновенная».

Поначалу Тухачевский восхищался системами ДРП Беркалова, но, познакомившись поближе с Курчевским, понял, что ему нужен именно такой человек.

Леонид Васильевич был крупным мужчиной, чрезвычайно самоуверенным и наглым. Ну а главное, он умел делать себе рекламу. Лет 30 назад я ходил на теплоходе до Астрахани, и моим соседом был известный танковый конструктор Николай Александрович Астров. Он несколько раз видел Курчевского и характеризовал его как крайне напористого и наглого человека. Когда на полигон должно было прибыть большое начальство, Курчевский одевался в замасленный комбинезон и, взвалив на плечо 37-мм танковую пушку, весившую всего 44 кг, всеми силами старался попасться на глаза комиссии — такое зрелище неспециалисту запоминалось на всю жизнь.

Я лично видел в архиве Советской армии протокол заседания, где Леонид Васильевич доказывал, что украденный на заводе № 38 пуд меди (его, скорее всего, толкнули и пропили работяги) есть акт вредительства с целью сорвать производство его сверхсекретных пушек.

Курчевскому сравнительно быстро удалось сделать своими сторонниками наркома тяжелой промышленности Орджоникидзе, его заместителя Павлуновского, начальника артиллерийского управления снабжения РККА Кулика и др. Но «идеологом» внедрения безоткатных орудий, несомненно, стал М.Н. Тухачевский. Так, Тухачевский даже написал восторженное предисловие к совершенно секретной монографии Курчевского «Элементарная теория динамо-реактивной пушки».

Возражать против разработки такого мощного орудия боялись все, от членов комиссии на полигонах до директоров артиллерийских заводов, получавших телеграммы от Орджоникидзе, типа «…если завод № 7 к… не освоит выпуск орудий Курчевского, то директор будет снят с работы», а что за этим следовало, мы теперь знаем.

И вот Михаил Николаевич попытался перевооружить всю армию, авиацию и флот на системы Курчевского.

Курчевский спроектировал десятки типов динамо-реактивных пушек, самолетов, автомобилей и т.д. и т.п. Но если задать вопрос, а что из всех великих изобретений осталось, скажем, если не к 1951 г., то к 1941 г., то получится тождественно ноль. Ни одна пушка, ни один автомобиль или самолет, да просто ни один агрегат или даже узел агрегата не использовались в годы Великой Отечественной войны, я уж не говорю, что после нее.

Суть изобретений, я бы назвал «самоделок на коленке», Курчевского сводилась к нескольким идеям — для создания безоткатной пушки (ДРП) следует обрезать по затвор обычное нарезное орудие и в ствол вставить сопло Лаваля. (Документацию на сопло и его расчеты Курчевский нашел в материалах Рябушинского.)

Для читателя-гуманитария придется дать маленькие разъяснения. Для того чтобы из сопла вытекал сверхзвуковой поток, необходимо, чтобы оно было специальным образом профилировано. В самом деле, газ вытекает из пороховой каморы с малой скоростью, меньшей скорости звука. Следовательно, для ускорения потока необходимо, чтобы сопло на начальном участке сужалось. При достаточно большой разности давлений скорость потока в самом узком сечении станет равной местной скорости звука. Если сопло дальше расширяется, то поток будет продолжать ускоряться. Сопло, работающее в таком режиме, и называется соплом Лаваля.

Благодаря соплу Лаваля Курчевскому удалось в своих орудиях иметь максимальное давление в канале от 1600 до 3200 кг/см². Замечу, что давление 3200 кг/см² в те годы считалось предельным для обычных артиллерийских орудий. Таким образом, орудия Курчевского имели тяжелый «нагруженный» ствол с нарезкой обычного орудия. Автор просмотрел техническую документацию на десятки образцов орудий Курчевского, но иных схем не нашел.

Заряжание в пушках Курчевского было двух типов — обычное казнозарядное и автоматическое дульнозарядное.

В первом случае снаряд помещался в латунную гильзу, штатную от состоявших на вооружении орудий. В ней только вырезали на дне отверстие для выхода пороховых газов. Затвор соединялся с соплом и вручную сдвигался при заряжании.

37—152-мм автоматические орудия Курчевского заряжались унитарными патронами с гильзами из нитроткани. Патроны перемещались к дулу по цилиндрическому магазину, расположенному над стволом, а далее попадали в специальный лоток перед дульным срезом, оттуда специальным устройством досылались в канал ствола. Все операции производились пневматическим приводом. Сжатый воздух подавался из специального баллона. Понятно, такая автоматика не могла обеспечить высокий темп стрельбы. Так, для 76-мм авиационных пушек расчетный темп стрельбы—40 выстрелов в минуту, а фактический — 20—30 выстрелов в минуту. Для сравнения скорострельность 76-мм пушки ЗИС-3 без исправления наводки доходила до 20 выстрелов в минуту.

Гильза из нитроткани по проекту должна была полностью сгорать, но делать этого она не хотела, да еще и рвалась в магазине при подаче. В результате — систематические отказы при подаче и разрывы ствола. Кстати, проблема создания сгорающих гильз до сих пор полностью не решена.

Пушки Курчевского показывали на полигонных испытаниях прекрасные результаты. Они стреляли снарядами от штатных пушек, но были на порядок легче их. Само по себе испытание ДРП было эффектным зрелищем. Курчевский любил ставить стакан с водой на ствол или лафет орудия. Оглушительно гремел выстрел, из сопла орудия на десятки метров вылетало пламя, но вода в стакане даже не расплескивалась — конструктору удалось свести силу отката к нулю.

Курчевский повсюду рекламировал, даже буквально пробивал свои орудия. Скептически настроенные старые военспецы немедленно получали от него политические ярлыки, вплоть до «вредителей».

Сторонники Курчевского упрекнут меня в очернительстве. Ну что ж, давайте разбираться в деталях, чем великий маршал хотел вооружить нашу армию, авиацию и флот.

В сухопутных войсках Курчевским были спроектированы почти все типы орудий. Начнем с противотанковых, ротных и батальонных орудий, которые были головной болью РККА с начала 1930-х гг. Забегая вперед, скажу, что к 1941 г. так и не удалось принять на вооружение какие-либо ротные или батальонные противотанковые ружья или пушки[22].