— Любым путем, — подтвердил Шангрит.

— А откуда нам знать, захотят ли эти странные чужаки совершить путешествие вверх по Скару, дальше города Ибе? — поинтересовался один из зануралов.

— Это нам пока неизвестно, — признал Шангрит. — А как выведать намерения чужаков? Однако, если они так похожи на нас внешне, как об этом говорит посол де-Келхуанг, кто скажет, что их мотивы отличны от наших? — Он отвернулся от стола. — Вы не имеете представления о том, насколько далеко вверх по реке они собираются двигаться, Келхуанг?

— Нет. Мойт-жук ясно об этом не сказала. Она говорила только о далеком путешествии, конечно, дальше, чем город Ибе.

— Тогда наш путь ясен, зануралы. — Де-ме-Холмур наклонился вперед, чтобы подчеркнуть то, что выражал словами и жестами. — Мы должны сделать все возможное и убедить этих пришельцев в своем хорошем отношении к ним, чтобы они приняли помощь от нас, жителей По-Раби.

— Предположим, они ее примут, — сказал другой член Занура. — А если они не захотят отправиться в район наших устремлений? Что, если они достигнут Кеккалонга и сочтут, что дошли уже достаточно далеко?

Тогда, возможно, — тихо проговорил Шангрит, — нам удастся убедить их дать нам попользоваться этим чудесным средством передвижения. Я уверен, что красноречивый Pop де-Келхуанг использует весь свой ораторский талант, чтобы обеспечить выполнение того, что нужно Зануру.

— Я, конечно, предприму все возможное. — Посол сделал замысловатый жест, чтобы призвать на помощь духов всех великих дипломатов прошлого. Затем взглянул в сторону, где серебристо мерцал чистый сунит. — Однако прежде, почтенные, я бы хотел, чтобы вы объяснили мне суть моей миссии. Я не ошибусь, если сочту, что она как-то связана с тем необычайным богатством, которое находится в центре зала, рядом с телом умершего мая?

— Вы не ошибетесь, — кивнул де-ме-Холмур. — Садитесь.

Показывая жестами, что он благодарен за такую честь, де-Келхуанг сел за стол, а Шангрит стал рассказывать ему о событиях этого утра.

Последующие обсуждение и выработка планов длились до вечера. Дневная жара сменилась жарой ночной, а Занур все продолжал свое затянувшееся заседание. Служащие и стража шушукались и недоумевали, а правители По-Раби все оставались в зале.

Только тогда, когда рано утром они наконец разошлись, кто-то позаботился прислать слуг, чтобы те убрали окоченевший труп купца и путешественника Брила де-Панлтатола, имя которого вскоре предстояло увековечить. Куда большее внимание уделили тому, чтобы соответствующая доля наследства Брила была препровождена в казну города. Еще больших усилий и хитрости нужно было для выполнения, казалось, невозможной задачи — передачи Зануру По-Раби остатка его наследства.

Этьену Редоулу надоело измерять скорость течения, надоело брать образцы со дна реки. Наблюдения за приливом и отливом на песчаных и илистых отмелях больше не интересовали его, потерял Этьен интерес и к тому, как анализатор выдавал графики минерального состава пород. Но больше на станции делать было нечего.

Они ждали разрешения местных властей начать путешествие вверх по течению реки, казалось, уже целую вечность. Тем, кто говорил о непреодолимой бюрократии в совете по делам науки и исследований Содружества, нужно было бы раз в жизни соприкоснуться с византийскими уловками маев Тсламайны. Местонахождение станции между соперничающими городами-государствами По-Раби и Лосити еще больше мешало получить необходимое разрешение.

Однако нельзя было слишком настаивать. В том, что касалось миров класса 4Б, политика Содружества была очень строгой. Порлезмозмит, возглавлявшая станцию, сочувствовала бедам Редоулов, но не до такой степени, чтобы нарушать распоряжения. Поэтому команда, состоящая из мужа и жены, сидела, обливаясь потом, и ждала.

Этьен оставался на лестнице достаточно долго, чтобы отрегулировать термодатчик на своей трикотажной рубашке и шортах. Микроскопические охлаждающие элементы, вплетенные в материал, тщетно пытались освежить его кожу. Этьен взглянул на миниатюрный дисплей, укрепленный на запястье. Был довольно умеренный полдень, температура около пятидесяти градусов, а влажность всего девяносто процентов. Ему вдруг захотелось оказаться в прохладе их кают, на верхней платформе станции.

Транксы считали, что температура несколько высоковата, но им нравилась влажность. Вот почему они были выбраны для работы на единственном форпосте Содружества. Здесь они чувствовали себя почти как дома. Для людей же это место было просто невыносимо.

Вообще эту планету надо было назвать Планетой Страданий, подумал Этьен. Но ее назвали в соответствии с геологическими особенностями. Именно геология, единственная в своем роде цивилизация, созданная здесь, была причиной того, что Этьен и его жена Лира взялись выполнить бесконечное число заявок и выдерживали невыносимую жару, чтобы быть первыми учеными Земли, которым разрешено работать за пределами форпоста. Во всяком случае, так было бы, если бы местные власти наконец разрешили им предпринять экспедицию вверх по реке. Пока этого не произошло, они оставались привязанными к станции. Они провели месяцы в ожидании разрешения, бесконечные дни в борьбе с ужасной жарой и влажностью, которые лишали их первоначального энтузиазма. Лира держалась лучше, переживая ежедневные разочарования, но и она уже начинала сдавать.

Этьен заставил себя думать о Тсламайне так, как она выглядела с высокой орбиты. Ее успокаивающий вид напомнил ему, почему они явились в мир, который те, кто открыл его, назвали Хорсея[1]. Лира, правда, предпочитала местное название — Тсламайна, но новое название, безусловно, подходило больше..

Давным-давно планета столкнулась с внушительного размера метеоритом. Помимо появления огромной круглой впадины, которую теперь заполнили воды океана Гроаламасан, это столкновение нанесло также большие повреждения всей планете. Поверхность суши, выступающая высоко над единым мировым океаном, включала плато Гунтали. Воды, стекающие с Гунтали, за сотни миллионов лет терпеливо размыли трещины на поверхности, что в конце концов привело к возникновению самых живописных речных каньонов, которые когда-либо существовали. Сочетание геологических и климатических факторов, необходимых для создания этого внушающего благоговейный ужас пейзажа, не было повторено ни в одном из остальных изученных миров.

Из всех речных каньонов, безусловно, самым величественным был Баршаягад, что на языке мая означало «язык мира». Имеющий у впадения реки в океан в ширину более двух тысяч километров, на север от дельты, он простирался примерно на тринадцать тысяч километров и терялся в покрытых облаками полярных пустынях. От поверхности медленно текущего Скара до края Гунтали в нескольких сотнях километров вверх по реке Баршаягад поднимался примерно на восемь тысяч метров. Там, где на плато простирались горы, эта разница по высоте была еще больше. Но Баршаягад в устье был так широк, что путешествующий по реке не видел, где постепенно повышающиеся склоны переходили в плато на востоке и западе. Результатом явилось удивительное многообразие живых организмов в экологических регионах, сменяющих друг друга не по долготе, а по высоте подъема над уровнем океана, поскольку природа использовала различия по температуре и влажности зон, расположенных на разной высоте склонов каньона.

Три различные разумные расы млекопитающих появились на Тсламайне, каждая на своей высоте речных каньонов. Отличающиеся агрессивным соперничеством май, находящиеся на начальной ступени капитализма, правили океаном и долинами рек. Выше них, в зоне более умеренного климата, расположенной между тремя и пятью с половиной тысячами метров, жили тела. По обледеневшим кромкам каньонов и по плато Гунтали свободно бродили кровожадные на, по крайней мере, так утверждали местные жители. Никто из них никогда не видел на, а поскольку сознание маев было насыщено здоровым уважением и верой в существование тысяч духов, демонов и привидений, осторожная Лира Редоул не торопилась признавать существование на планете легендарной третьей разумной расы.