Это не со мной. Я сплю, и вижу кошмар. Мечты о самостоятельной жизни после совершеннолетия рухнули. Отец воспользовался забытым нынче договором на крови, и мне, в случае отказа от замужества или заточения в башне, предстояло умереть.

Перед свадьбой с Робером появилось время осмыслить произошедшее и примерно представить свое будущее: три траурные недели. Немногочисленные дальние родственники, приезжавшие выразить свои соболезнования, более всего интересовались завещанием, нежели моей свадьбой. Приезжал и Нейт Робер. Он не произвел на меня впечатления: грузный мужчина с холодным расчетом в глазах. В замке не осталось ни одной комнаты, куда бы он не зашел, ни одной неощупанной гардины, и не пересчитанной серебряной ложки. Меня тоже хотел пощупать, но я нечаянно отдавила ему ногу, и уколола иголкой (сидела в кресле с вышивкой). Нейт отступил, пообещав сладкую ночь после свадьбы. Я всерьез задумалась о башне Отверженных.

Соражес снабдил меня вырезками из газет и парочкой книг, посвященных башне. Информация, полученная из них, не воодушевляла. Если с Робером я могла рассчитывать на жизнь, то узники башни умирали в среднем за два-три года. И дело было не в том, что башня на самом деле являлась своеобразной добровольной тюрьмой – башня питалась жизнями людей, будучи созданной во времена расцвета некромантов.

Нейта Робера можно будет избегать, игнорировать и, в конце-концов, он без меня никто. В случае моей смерти в замужестве, состояние, должность и фамилия наследовались моими детьми (если, конечно, таковые у нас родятся). А мне лишь восемнадцать, и я ничего не видела в своей жизни, кроме стен школы и скандалов родителей!

Робер жил в столице, и я должна прибыть к нему – нашу свадьбу устраивала сама королева, которой мне предстояло быть представленной. Жених не озаботился моим комфортным прибытием ко двору, попросту сэкономив на прямом телепорте, поэтому я отправилась в путь в крытых санях, в сопровождении двух служанок, четверых воинов и одного кучера.

Зима входила в свои права, осыпая землю снегом, точно сахарной пудрой. Дорога предстояла длинная, четверо суток по обледенелому тракту, с остановками на ночлег в постоялых дворах. Воины ехали верхом, окружив сани. Молодые и статные они привлекали моих служаночек, и те то и дело прилипали к окнам, посылая в сторону мужчин красноречивые взгляды. Поначалу пыталась усмирить их. Бесполезное сотрясание воздуха!

Достав заранее приготовленную книгу, я окунулась в философский трактат Эона Бирантийского о жизни и смерти, невольно возвращаясь мыслями к фамильному склепу Лаитов, где лежали останки тех, кто дал мне жизнь, и кто так эгоистично распорядился ею по своему усмотрению.

За окнами стало темнеть, и я оторвалась от чтения, когда буквы на страницах стали теряться в сумерках. Мы ехали через редкий лес, довольно безопасное и тихое место, вот-вот, по словам кучера, должен был показаться постоялый двор. Служанки, убаюканные ходом саней, спали напротив меня, укутанные в шубы. Хорошо, перед поездкой вытрясла из домоправителя амулет от холода – перстень с маленьким рубином, и могла не закапывать себя под тяжесть меха. Оживленные беседы воинов так же стихли, мы продвигались по дороге в вечерней морозней тишине.

Я смотрела за окна, на кромки обнаженных деревьев в фиолетовом инее, на обледеневшую обочину, на свинцовое небо в тучах. Внезапно в глубине леса кто-то или что-то взвыло и в то же мгновение мы оказались в центре бурана. Сани трясло, девушки напротив меня истошно визжали, вцепившись друг в дружку, меня кидало из стороны в сторону. Несколько раз я ударилась головой о стены саней и перед глазами все поплыло. Вой ветра снаружи леденил душу, снег миллиардами острых иголок вонзался в стены, или это снежные драконы пытаются открыть сани? Я закричала, вцепившись в ручку двери, что есть силы. Сани приподняло в воздухе, служанки свалились на меня безвольными телами, и я потеряла сознание.

Когда пришла в себя, буран за стенами стих. Я была одна, открытые двери саней и следы на глубоком снегу красноречиво говорили о том, что служанки бросили свою госпожу, не удостоверившись даже, жива я или нет. Ни кучера, ни лошадей, а тем более воинов. Вокруг лес, обломанные стволы деревьев и острые сучья. Безлунная ночь и жуткая тишина.

- Эни! Дарина! - позвала я служанок.

Я звала их еще некоторое время, скорее, чтобы слышать свой голос, а не в надежде найти девушек. Убежали, что ж, надеюсь, не заблудятся, и не попадут в лапы каким-нибудь лесным хищникам. А я посижу в карете до утра, благодаря перстню не замерзну.

Кое-как соорудив постель из шубы и меховых накидок, я улеглась в санях. Сон не шел. Более всего волновал вопрос: а если я не успею выйти замуж в установленный срок – умру? Жаль, договор в одном из чемоданов, который, как и прочий багаж, потерялся во время бурана.

Мне вдруг послышался чей-то голос. Сердце ухнуло в пятки, заставив задержать дыхание. Голос послышался снова, и я различила плач. Неужели мои предательницы решили вернуться к саням? Вскочила и поспешила на звук. Они могут быть ранены, испуганы, да что угодно! Я их хозяйка, и в ответе за них, что бы ни происходило.

Проваливаясь в снег по колени, я шла между черных деревьев на звук. И чем ближе подходила, тем больше мне хотелось развернуться в обратную сторону. Голос был мужским, и не принадлежал ни моим воинам, ни кучеру. Может быть, это лесник? Разбойники, вроде бы не плачут…

Голос привел на небольшую поляну с покосившейся хижиной. Темные окна, раскрытая дверь и отсутствие других признаков обитателей насторожили меня. Плач раздавался именно из хижины. Вопреки доводам здравого смысла, приказывающего бежать с этой полянки куда подальше, я вошла внутрь. На что надеялась? Увидеть там воинов, рыдающих в обнимку?

Хижина казалась пустой. Еле различимые в темноте предметы были сломанными и перевернутыми, будто буран свирепствовал и здесь. Голос доносился из-за закрытой двери.

На цыпочках я подобралась к ней вплотную и попыталась приоткрыть. Дверь легко поддалась, даже не скрипнув.

- Кто посмел?!

От гневного окрика я отпустила ручку двери, и та распахнулась настежь.

В маленькой комнатушке, освещенной магическим светильником, закрепленным на стене, оказались двое. Я вскрикнула, разглядев лежащее на низком столе тело-близнец того, во что превратился мой отец перед смертью. Скелет, обтянутый желтой кожей. С мертвеца скорбно свисала черная одежда.

В темном углу обнаружился хозяин голоса: парень, мой ровесник, в легкой черной шелковой рубашке и черных же штанах. Он вышел на свет, и я поспешно отвела взгляд. Его лицо было невероятно прекрасным. Прекрасным и печальным. Правильные черты: высокий лоб, четкие линии бровей, прямой нос, тонкие губы, легкая щетина, - все это озарялось внутренним светом его черных, как ночь, глаз. Он был коротко стрижен, и в правом ухе я заметила характерную для всех темных магов серьгу в виде черепа. Некромант!

Поспешно попятилась назад, не в силах отвести глаз от его серьги.

- Куда? – Прищурился маг, и я почувствовала спиной закрывшуюся дверь.

Попала, я попала в клетку к некроманту! Лучше бы меня заперли в башне Отверженных, или сразу же после смерти отца выдали за Робера…

- Боишься?

Маг не делал попыток приблизиться, стоял рядом со столом и рассматривал меня, склонив голову на бок.

- Это ты плакал?

- Похоже, что я умею плакать? – Его бровь вопросительно выгнулась, придав лицу надменное выражение.

- Я слышала твой голос, - упрямо возразила я.

- Некроманты не плачут.

- Но у тебя слезы еще не высохли. Вот, на подбородке. Когда у людей случается горе, они плачут.

Видимо, я потеряла последние остатки чувства самосохранения. И давно, еще когда решила пойти на звук голоса из темного леса.

- А я, по-твоему, человек?

- А кто ты?

- Некромант. Черный маг. Темная сила.

- И это мешает тебе быть человеком?

Маг задумался, смахнув слезы с лица.

- Я вел себя тихо, как ты услышала?