Однажды советская авиация поздно вечером бомбила оккупированный немцами Лабинск и советская бомба случайно попала в лабинский дом терпимости. В результате была контужена одна из женщин, работавшая в этом заведении. Взрывной волной ей свернуло набок шею. Лабинск — городок небольшой, и все местное население знало об этом эпизоде. Знало, что эта женщина была контужена в объятиях немецкого офицера от взрыва советской бомбы. Вскоре она переехала в другой город на Кубани, где ее не знали, и после возвращения советских войск стала получать пенсию как инвалид Отечественной войны.

Тысячи действительных инвалидов войны не могли добиться получений пенсий. Приходил человек без руки и от него требовали достоверных письменных доказательств, где и когда он потерял руку, а то и доказывали, что у него ее и не было вовсе. А тут женщина, контуженная советской бомбой в то время, когда она ублажала немецкого офицера, была признана без всяких проволочек инвалидом Отечественной войны.

Этот эпизод был установлен при рассмотрении в Военном трибунале Армавирского гарнизона дела о лицах, сотрудничавших с немцами.

В советской печати обычно утверждается, что первыми судебными процессами, на которых вынесли приговоры о смертной казни через повешение по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года, были Харьковский и Краснодарский. Но это не так. До этих процессов был процесс в Армавире над начальником полиции Армавира Сосновским, и он был первым, кого повесили в СССР по этому Указу.

До оккупации немецко-фашистскими войсками Армавира, одного из крупнейших городов на Кубани, Сосновский был экономистом в исполкоме этого города.

Мне в качестве секретаря Военного трибунала Армавирского гарнизона Северо-Кавказского фронта довелось весной 1943 года участвовать в суде над Сосновским. Он был признан виновным в значительном числе преступлений. Среди них было обвинение в руководстве акциями по уничтожению евреев и военнопленных красноармейцев, а также захваченных полицией советских парашютистов и многое другое.

Во время рассмотрения дела Сосновского в Военном трибунале все обращали внимание на то, что этот высокий и чрезвычайно худой человек едва жив. Еще до вынесения приговора он был похож на покойника. Когда в апреле 1943 года был вынесен приговор, осуждавший Сосновского к расстрелу и подлежавший рассмотрению в порядке надзора Военным трибуналом Северо-Кавказского фронта, сомневались, доживет ли Сосновский до исполнения приговора, хотя в условиях военного времени вышестоящие трибунальские инстанции и Военная Коллегия Верховного суда СССР весьма оперативно сообщали о своем отношении к вынесенному приговору. Более того, в Положении о военных трибуналах, введенном в действие 22 июня 1941 года, было сказано, что о каждом приговоре, присуждающем к высшей мере наказания, военный трибунал немедленно по телеграфу сообщает Председателю Военной Коллегии Верховного суда СССР и Главному Военному Прокурору, и в случае неполучения в течение 72 часов с момента вручения телеграммы адресату телеграфного сообщения от Председателя Военной Коллегии Верховного суда СССР или Главного Военного Прокурора о приостановлении приговора, таковой приводится в исполнение. Шифрованные телеграммы о расстрелах широким потоком шли от военных трибуналов дивизий, армий, фронтов, и в каждом трибунале ежечасно ждали ответных шифровок.

На этот раз по делу Сосновского пришла шифрованная телеграмма из Краснодара в Армавир от Военного трибунала Северо-Кавказского фронта, которая озадачила всех работников нашего трибунала. В шифровке говорилось, что приговор к расстрелу в отношении Сосновского отменяется из-за мягкости избранной меры наказания. Наши трибунальцы еще не знали, что принят новый Указ, предусматривающий повешение и каторжные работы, и что соответствующие инстанции перед повешением двух групп, в Харькове и Краснодаре, решили проверить, как этот Указ будет действовать на практике, как всё это технически произойдет, и решили впервые применить новый Указ к Сосновскому.

Дело было рассмотрено вновь, и в соответствии со статьей 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года «0 мерах наказания для немецко-фашистских злодеев, виновных в убийствах и истязаниях советского гражданского населения и пленных красноармейцев, для шпионов, изменников Родине из числа советских граждан и для их пособников», Сосновский был приговорен к повешению.

Казнь должна была быть произведена на одной из площадей Армавира. Население об этом было предварительно извещено. К назначенному времени площадь была заполнена народом. На деревьях и крышах окрестных домов расположились мальчишки. Сосновский находился в кузове грузовой автомашины. Председатель Военного трибунала огласил приговор. На шею Сосновского надели петлю, автомашина отъехала и казнь свершилась. Но в этот момент произошло неожиданное. По Указу от 19 апреля 1943 года повешенный должен был висеть на площади три дня для публичного обозрения. Однако, как только автомашина отъехала, к повешенному подскочили инвалиды войны и стали палками и костылями его бить. В результате обнажилось тело. Этот инцидент был учтен и при последующих повешениях в Краснодаре и Харькове место казни тщательно охранялось воинскими подразделениями, чтобы не было подобных неожиданностей.

Труп Сосновского висел на армавирской площади три дня. Большинство людей обходили это место стороной. Вспоминали, что на этой площади в период немецкой оккупации немцы повесили несколько местных жителей за воровство и они тоже висели три дня.

Осуществляя репрессивные меры, советские и немецкие карательные органы использовали опыт друг друга, воспринимали и осуществляли сходные методы, разработанные другой стороной.

Публичная казнь в Армавире показалась мне варварством и еще раз убедила меня в том, что такая мера, как смертная казнь, должна быть исключена из Уголовных кодексов тех стран, где она еще сохранилась.

Кровавый приспешник Сталина — Берия осуществил в 1943 году на Кубани чекистскую операцию, о которой нигде и никогда ничего не публиковалось.

Чтобы был ясен смысл и характер этой бериевской операции, следует коротко рассказать об обстановке на Кубани тех лет.

В 1942 году Красная армия ушла с Кубани разбитая, раздетая, голодная. Немцы пришли сытые, чистенькие, хорошо вооруженные. У многих местных жителей создалось впечатление, что немцы пришли всерьез и надолго. К тому же они допускали некоторое послабление, по сравнению со своей обычной репрессивной оккупационной политикой в отношении казаков Кубани, чтобы создать из них вспомогательные воинские формирования. Немцам это удалось. Они были на Кубани 7 месяцев. С ними отступило 20 тысяч казаков.

В период немецкой оккупации Кубани многие представители местной интеллигенции пошли служить к немцам. Начальником полиции крупнейшего на Кубани города Армавира был бывший экономист райисполкома Сосновский. Бургомистром Армавира был бывший городской архитектор Ратайчак. Бургомистром Успенской волостной управы был бывший главный хирург станицы Успенской. Следователями полиции в Краснодаре — столице Кубани — стали два бывших местных адвоката. В станице Лабинской, которая очень понравилась немцам и которую они переименовали в город Лабинск, в период оккупации стала издаваться для местного населения газета на русском языке. Главным редактором этой газеты стал бывший преподаватель русского языка и литературы лабинской школы.

Кубанская земля на редкость плодородна. Среди других культур много земли занято под подсолнухи. Немцам было в диковинку, что везде и всюду люди щелкают семечки подсолнуха. У них было полно шоколада европейского производства, и семечки они стали иронически называть «сталинский шоколад». Но через некоторое время сами начали охотно щелкать семечки, а позже, когда в Германии было плохо с продовольствием, оборудовали на всех рынках Кубани мастерские по изготовлению жестяных бидонов и в них отправляли своим родным в Германию подсолнечное масло. Плодородная Кубань в изобилии снабжала немецких оккупантов своими дарами. Красная армия, которая отошла с Кубани в бесплодные горы в районе Туапсе, снабжалась очень плохо. Солдат на передовой вовсе не получал хлеба, а выдавали ему в день 200–300 граммов муки, и из нее в котелке он сам готовил себе какую-то еду.