— Я пытаюсь создать интимную обстановку.

— Как насчет того, чтобы сделать это в другом месте, причем прихватив меня с собой?

— Я не могу, Вэл! У меня работа!

— Твоя работа — быть со мной.

— Это не работа, милая. Это судьба.

— Меня охраняет много людей?

— Ага! — кивнул он. — Почти как Форт-Нокс. Все последнее время эти люди только тем и занимаются, что решают проблемы одной симпатичной воспитанницы пионерской организации имени Ленина.

— А ты?

— А я — в первую очередь.

— Ты решаешь мои проблемы на дне сточной канавы?

— А что, я на самом деле так плохо выгляжу?

— Не плохо, дорогой. Ты выглядишь отвратительно. Странно, как тебя вообще впустили в приличный отель.

— Я воспользовался грузовым лифтом.

— Неопрятность для мужчины — первый признак отсутствия успеха у женщин.

— Скажи мне еще что-нибудь приятное.

— Я тебя очень люблю, Юджин!

— Скажи еще раз. Только медленно.

— Я тебя о-бо-жа-ю. Я тебя боготворю! Я бы съела тебя целиком, если бы ты додумался в своей канаве принять душ.

— Это правда?

— Под салютом всех вождей!

— Несмотря ни на что?

— Ты лежал в канаве не один?

— Как ты догадалась, дорогая?

— Ты мне изменил?

— Нет. Тот, с кем я лежал в канаве, был мужчиной. Причем очень грубым. Он постоянно матерился и говорил, что ненавидит русских.

— Тогда несмотря ни на что…

— Мне надо уходить, — он взял мою руку и поцеловал в ладонь.

— Я понимаю…

— Мне действительно надо, Вэл.

— Партия сказала «надо», комсомол ответил «есть!», — пробормотала я. — Везде одно и то же…

— Ты понимаешь, что я не имел права появляться здесь даже на эти несколько минут?

— С моим-то опытом конспиративной работы против таких, как ты?!

— Я очень скоро вернусь, Вэл.

— «Три мушкетера» читал?

— Читал.

— Помнишь, что сказал Атос, когда д'Артаньян, провожая служанку Кэтти в монастырь, пообещал им же соблазненной девушке, что скоро увидится с ней?

— Не помню.

— Он сказал: «Клятва игрока».

— Но я действительно скоро вернусь.

— Не жди от меня вопроса «когда?».

— Спасибо.

— Юджин, — я обхватила его колючие щеки и приблизила это усталое родное лицо совсем близко к своим глазам. — Ответь мне честно только на один вопрос: где я нахожусь? В очередной тюрьме?

— Вэл, побойся Бога! — Он подхватил меня на руки и прижал к себе.

— Отпусти, тебе же тяжело.

— С чего ты взяла?

— Тогда, в Праге, Витяня говорил, что я — перекормленная корова и что у него от напряжения что-то чуть не опустилось до колен.

— Он не уточнил, что именно?

— Да не помню уже, — пробормотала я, чувствуя, что невольно краснею.

— А я не помню, чтобы ты мне рассказывала, как Мишин носил тебя на руках.

— Юджин! — Я ткнулась носом в его колючую щетину. — Случилось страшное: ты меня ревнуешь!

— А я не должен ревновать?

— Как полноценный мужчина ты просто обязан ревновать меня. Но только не к Витяне Мишину.

— А к кому, милая?

— К этому номеру… — Я сделала левой рукой широкий жест, полностью охвативший ненавистную камеру со всеми коммунальными и прочими удобствами. — Ты уж прости меня за вульгарность, но эта обстановка меня уже трахнула. Еще немного, и я здесь рожу самым постыдным образом.

— Тебя внесут в книгу рекордов Гиннеса, — улыбнулся Юджин.

— Меня вынесут отсюда вперед ногами, дорогой.

— Я бы с удовольствием поменялся с тобой местами, Вэл.

— Ага, — кивнула я. — На сутки. Потом бы ты взвыл.

— Вэл, не будь снобкой! — Он аккуратно поставил меня на ноги и придирчиво, по-хозяйски окинул мое очередное пристанище по пути в никуда. — Ты в роскошном отеле, в котором, кстати, иногда останавливается даже Аристотель Онассис, друг и любовник Джекки…

— А теперь вот остановилась Вэл, подруга и любовница Юджина Спарка. Как по-твоему, милый, Аристотель Онассис переживет это соседство? Я ведь запросто могу не понравиться Джекки…

— Ты мне не веришь, да?

— Я знаю, что должна тебе верить. И если ты говоришь, что я в роскошном отеле, а не в тюрьме, значит, так оно и есть. И то, что моя дверь открывается только снаружи, а окно наглухо заварено, так это мелочи. Зачем мне вообще думать о такой ерунде, если взрослый и, по его собственному утверждению, влюбленный в меня мужчина убеждает, что все в порядке?..

— Бога ради, Вэл, не притворяйся тупой!

— Ты переоцениваешь мое актерское дарование.

— Ты же понимаешь, зачем это делается!

— А ты понимаешь, что в этом номере я постепенно превращаюсь в маньячку?

— Что тебе здесь не нравится?

— А ты спроси любого заключенного, что ему не нравится в тюремной камере!

— Кстати, каждые сутки твоего проживания в этой «тюремной камере» обходятся американскому налогоплательщику в 270 долларов. Немалые, между прочим, деньги.

— Да ну? — Я с интересом взглянула на Юджина.

— Ага, — кивнул Юджин с совершенно серьезным видом. — 270 долларов и ни центом меньше!

— Ладно. Я отдам из получки, когда вернусь домой. Частями.

— Ты слышала анекдот о французской проститутке и советском туристе? — Юджин поскреб затылок всей пятерней. — Когда они заперлись в ее номере, несчастная женщина стала истошно кричать: «Нет! Нет! Только не это!!»

— Он что, предложил ей вступить в КПСС и уплатить членские взносы за год вперед?

— Нет, он предложил расплатиться за ее профессиональные услуги советскими рублями.

— То есть ты намекаешь на мою некредитоспособность?

— Ты очень сообразительна, дорогая.

— Если бы! Я вот, к примеру, не могу понять: что, во всех американских отелях телефоны имеют исключительно декоративную функцию?

— Только в отелях для избранных.

— Для VIP?

— Для них, дорогая.

— Скажи, я как-нибудь смогу отблагодарить американского налогоплательщика за столь трогательную заботу о моем вечном покое? Я имею в виду в твоем лице?

— Не просто сможешь — ты обязана сделать это.

— Но не сейчас, да?

— Не сейчас, дорогая.

— И не завтра?

— И не завтра.

— Юджин, ты что, сознательно провоцируешь меня на вопрос: «А когда?»

Я чувствовала, что нахожусь на грани истерики, и, пытаясь предотвратить постыдное зрелище, покрепче зажмурила глаза. Будь трижды проклята эта бабская природа, по странным причудам которой слезы являются либо инструментом завуалированного вымогательства, либо символом абсолютного бессилия.

— Я принес тебе выловленного два часа назад и только что сваренного вкрутую омара. — Юджин улыбнулся и вытащил из бумажного пакета огромный сверток, бока которого были уже основательно промаслены.

— Что мне с ним делать, милый? Я даже не знаю, как с ним обращаться.

— По-человечески.

— Если по-человечески, то его надо выпустить обратно в океан.

— Увы, его уже сварили вкрутую, и он лишен возможности оценить твое благородство.

— Что же мне с ним делать?

— Съесть.

— Съесть?

— Ага! Причем как можно скорее, пока он не остыл.

— Это слишком экзотично и слишком много для одной женщины. Тем более что я по-прежнему мечтаю похудеть на десяток килограмм.

— А он рассчитан на двоих, Вэл.

— То есть на нас, милый?

— Конечно!

— Тогда снимай пальто и давай съедим твое ни в чем не повинное членистоногое вместе.

— Я не могу, Вэл. Мне уже пора идти. А ты ешь его и думай…

— О чем думать, Юджин?

— О том, что мы сидим рядом в красивом и уютном ресторане. Играет тихая музыка, ты одета в то самое черное платье, в котором мы впервые пошли в ресторан. Помнишь, в Буэнос-Айресе?..

— Ты ведешь себя, как садист.

— Я веду себя, как мазохист.

— Уходи.

— Я люблю тебя!

— Уходи, Юджин. И забери с собой этого монстра с клещами! Мне кажется, когда я его разверну, то увижу автопортрет.

— Ты выглядишь намного привлекательнее.

— Это потому, что меня еще не сварили в крутом кипятке! Пока не сварили!..