— Руки за голову! Быстро!

Продолжая держать леопардовый рукав, я с изумлением уставилась на «француженку», все еще не понимая, что происходит.

— Я кому сказала, тварь?! Руки за голову!

В подтверждение серьезности своих намерений женщина ткнула меня стволом пистолета куда-то в низ живота.

Легко вскочив со стула, «француженка» мгновенно освободилась от шубы, швырнула ее куда-то в сторону, затем, не выпуская меня из виду, подошла к двери и повернула ключ.

— Кто вы такая?..

Совершенно идиотский вопрос, спору нет, но хотела бы я посмотреть на ту, кто оказалась бы на моем месте и спросила что-нибудь поумнее.

— Снегурочка! — мрачно пробурчала толстуха и лихо обыскала меня. Удостоверившись, что оружия при мне нет, «француженка» подняла пистолет к моему носу и внятно сообщила:

— Теперь слушай, голуба моя! Сейчас мы выйдем отсюда вместе, под ручку. Ты помогла мне прийти в себя и теперь решила проводить до выхода из аэропорта, чтобы посадить в такси. Поняла?

Я кивнула.

— Без тебя я просто не дойду. Поскольку все еще плохо себя чувствую. И ты, чистая душа, решила помочь пожилой даме. В этом пистолете, — «француженка» выразительно кивнула на уже знакомое мне орудие убийства, — девять пуль. Это тебе для справки. И я успею всадить в тебя все девять, если ты хоть бровью поведешь. Поняла? Твой дружок уже там, у стойки регистрации. Скажешь ему, что хочешь проводить меня до такси.

— А если он захочет пойти с нами?

— Что значит «если»? — ее огромная физиономия с бородавкой на подбородке, поросшей несколькими противными волосками, расплылась в ухмылке. — Настоящий мужик просто обязан помочь дамам.

— Значит?..

— Не болтай! И делай что сказано! Если жить хочешь. Все, пошли, милая, с Богом…

Она накинула шубу на плечи, схватила меня под руку, свою правую руку с пистолетом завела куда-то влево, таким образом, чтобы ствол упирался мне в грудь, открыла дверь туалета, тихо толкнула ее и уже совершенно другим, больным и немощным голосом, сказала по-французски:

— Ах, милая, что бы я без вас делала?..

3 января 1978 года

Немногочисленные пассажиры отсека, в котором, по всей видимости, уже заканчивалась регистрация на рейс Амстердам-Лондон-Монреаль-Атланта, встретили наше появление из дамского туалета с таким искренним восторгом, словно мы были всемирно известными примадоннами из труппы Большого театра. Красотка в косынке перегнулась через стойку и участливо спросила у моей вооруженной бандерши:

— Как вы, мадам? Я вызвала врача…

— Спасибо, милочка, — проворковала эта леопардовая сволочь, еще плотнее прижимая пистолетный ствол к моей груди. — Мне уже чуть полегче. Эта милая женщина проводит меня до такси, так что не стоит беспокоиться…

Юджин стоял, облокотившись на стойку регистрации и, не выпуская из уголка рта сигареты, с нескрываемым любопытством осматривал мою дородную попутчицу.

— Мсье, ваша дама — сама прелесть! — она переключилась на него настолько естественно, что даже я не уловила фальши в ее голосе. — Я обязана ей жизнью!

— Ну, стоит ли преувеличивать? — ответил Юджин, переводя взгляд на меня.

Наверное, в этот момент я совершенно непроизвольно напряглась. Во всяком случае, короткий тычок пистолетом в мою многострадальную грудь сразу напомнил мне, что ситуация полностью контролируется попутчицей. Она видимо, в совершенстве, знакомая с законами драматургии, не позволила себе даже намека на паузу и молола языком, как будто ее перед заданием подзарядили на месяц:

— Если не возражаете, мсье, ваша дама проводит меня к выходу, а? Боюсь, после такого приступа мне будет трудно без ощутимых потерь донести до такси свои проклятые килограммы…

Хотела ли я, чтобы Юджин догадался о том, что происходило на самом деле? Конечно, нет! Ни в коем случае не хотела! Это было бы величайшей нелепостью даже в сравнении с теми глупостями, которые я успела натворить за последние полтора месяца. Юджин абсолютно ничем не мог мне помочь. Любая его попытка хоть как-то вмешаться в происходящее и избавить меня от пышки с пистолетом только увеличила бы число трупов. Тем более, что на сей счет сомнений у меня не было: леопардовая дама, которую после столь бурного знакомства я уже не только понимала, но и чувствовала буквально кожей, могла нажать на курок в любую секунду, стоило ей только ощутить опасность. А с появлением в завершающей мизансцене Юджина эта опасность, что называется, витала в воздухе.

— Может, все-таки стоит дождаться врача, мадам? — спросил Юджин по-английски. — Вам ведь может стать плохо в такси, и тогда вы…

Он еще продолжал что-то говорить, ведя себя при этом как-то неестественно, — жестикулировал, не к месту улыбался, стряхивал пепел на алый ковролит, — когда меня осенила страшная догадка, от которой лоб покрылся испариной: он понял все еще до того, как моя конвоирша раскрыла свой поганый рот.

Надо было что-то предпринимать. Но что? Даже если не учитывать мою вконец расшатанную нервную систему, мне вовсе не хотелось получить пулю в грудь. Особенно в ситуации, когда все плохое, казалось, было уже позади. Я не знала, как именно отреагирует попутчица на мою попытку перехватить инициативу, но решила все же действовать активно, сохраняя в глубине души слабую надежду, что ее нервы окажутся крепче моих:

— Ты подожди меня здесь, я провожу даму до такси и вернусь…

После первых двух слов рука с пистолетом у моей груди напряглась, потом это напряжение чуть ослабло, а к концу фразы и вовсе спало. Судя по реакции леопардовой конвоирши, я действовала правильно. И в тот же миг я почувствовала огромное облегчение, словно перешла в состояние невесомости. И вовсе не потому, что обещанные мне девять пуль так и не покинули обоймы.

«Господи, до чего же здорово! — думала я. — Значит, они еще не знают, кто такой Юджин. Они еще не успели как следует разобраться в этой истории и вычислить его истинную роль. По всей видимости, он для них — просто смазливый плейбой, беззаботный американец, привыкший сорить долларами в Европе, которого я закадрила, чтобы с большим запасом надежности смыться отсюда. В противном случае они постарались бы сделать все, чтобы мой попутчик не остался в стороне от торжественной церемонии водворения тела франкофонной кагэбэшницы в пресловутое такси. Конечно, будь у них чуть больше времени и происходи все это не в цивилизованной Голландии, а где-нибудь в Польше или Болгарии, они бы и его прихватили за компанию. Но им некогда. Они торопятся, они не могут действовать так, как привыкли дома, — нагло, свободно, не встречая ни малейшего сопротивления…»

— Ты уверена, что справишься одна, дорогая? — Юджин задал этот вопрос самым естественным тоном интеллигентного кавалера, беспокоящегося о внезапно возникших проблемах близкой ему женщины (или мне просто очень хотелось, чтобы в глазах окружающих, и в первую очередь гарпии с пистолетом, этот вопрос воспринимался именно так). Но я прекрасно видела, что внутренне Юджин весь сжат, как стальная пружина, готовая в любую секунду выпрямиться и полоснуть. Ах, как хорошо я научилась разбираться за эти недели в страшных нюансах человеческой натуры, запрятанных так глубоко, что в нормальной обстановке их и не заметишь вовсе! Таким же собранным и готовым к мгновенному действию выглядел Витяня на вилле в Буэнос-Айресе. И дубообразный Андрей, в упор расстрелявший на крыше виллы светловолосого американца. И напоминавший иллюстрацию из «Пари-матч» Габен, когда я задавала ему НЕ ТЕ вопросы. И Тополев, приставивший пистолет к моему виску… Эта живая галерея, со скоростью света промелькнувшая в моей памяти, всколыхнула во мне единственное чувство — какую-то щемящую, пронзительную тревогу за того красивого и доброго мужчину, которого судьба так расточительно-щедро вытолкнула мне навстречу и которого теперь с той же легкостью отбирала обратно. Теоретически я все знала о врожденной способности женщин к самым изощренным формам самопожертвования. Мне казалось, знала настолько хорошо, что даже позволяла себе расписывать и анализировать это бесценное качество слабого, но очень сильного пола в своих статьях и рецензиях. Но только там, в аэропорту Схипхол, я, одинокая, бездетная и до недавних пор достаточно независимая баба, поняла наконец, что это такое. Что представляет собой состояние, когда непосредственная угроза твоей жизни, мрачная перспектива провести остаток дней за решеткой, лишение любимой работы, бесчестье и обреченность, все плохое, мерзкое и отвратительное, что реально угрожает тебе лично, проваливается в какую-то бездну, перестает иметь даже микроскопическое значение, растворяется в воздухе и только одна мысль жжет мозг раскаленной спиралью: уберечь его! Спасти любой ценой! Сделать так, чтобы ему не было больно!