Жестко и убедительно автор книги препарирует превращение вертикали власти в вертикаль «безвластия, безответственности и бездушия».
Чиновничество напоминает свору мутантов. Советские и постсоветские годы, пропитанные махровым интернационализмом, привели к власти нечто алчное, бессердечное, с кругозором агрессивного дауна. По аналогии с «бомжами», лицами без определенного места жительства, их можно назвать «бонами» – лицами без определенной национальности. Это уникальная этнохимера, эдакий франкенштейн, родившийся в коммунистической лаборатории монстром, предназначенным и создававшимся для борьбы исключительно с русским «великодержавным шовинизмом».
Неподконтрольность со стороны общества, неподсудность, нажива и холодное безразличие к стране, к народу – вот качества, которыми в большинстве своем движимы современные «россиянские» чиновники. Пока мы не вырвем с корнем это ядовитое жало – все наши стоны будут жалкими, а погибель наша станет необратимой, – приходит к неизбежному выводу Игорь Дьяков, насыщая свою книгу потрясающими, ошеломительными результатами этой «боновской», как он называет, власти. Вот лишь малая толика цифр из приведенных в этой книге:
– участием в проституции или порнобизнесе так или иначе «зарабатывают» себе на пропитание 4% девочек и 6% мальчиков в возрасте 8 – 16 лет;
– 8 тысяч порносайтов в Интернете используют в качестве натурщиков русских детей;
– средний срок заключения за сексуальное насилие над несовершеннолетним (если ему не исполнилось 14 лет и если удастся доказать факт насилия) – 1,5 года. Сравните: средний срок заключения несовершеннолетних – 3,5 года, есть случаи, когда за обычную кражу дают подростку 8 лет;
– ежегодно бесследно исчезают до 40 тысяч русских детей. Большинство из них идут на продажу в рабство, на порностудии, в публичные дома или на органы. Остальные гибнут не столько от рук маньяков, как любят говорить правоохранительные органы, сколько от рук богатых извращенцев; сюда же надо приплюсовать примерно 5 тысяч детей, каждый год официально продаваемых в рабство «на усыновление»;
– интересуются чем-то кроме секса, поп-музыки и спорта (в качестве фанатов) всего 3% детей и подростков;
– читают книги регулярно около 1%;
– 10% детей неграмотны;
– совершают самоубийства ежегодно до 8 тысяч детей, пытаются покончить жизнь самоубийством – вдвое больше…
Читать эту книгу больно и страшно, но нужно.
Ее надо читать.
Борис Миронов
Из ненаписанной «Повести о настоящем Жириновском»
Есть такой афоризм: «Боязнь подхалимажа достигла такой степени, что начальству стали просто грубить».
Вот и напиши о Жириновском без этих крайностей, в которых тебя все равно обвинит «доброжелательный» читатель!
Но так как автор этих строк, знакомый с Владимиром Вольфовичем двадцать лет, принципиально внештатен, сделать это он попытается. Без лести и панибратства, то есть просто по-человечески…
1990 год. Первым пресс-секретарем Жириновского был мой друг Андрей Архипов, искрометный и креативный. Сидя в своем кабинете в редакции журнала «Молодая гвардия», я узнавал от него новости, похожие на сводки с фронта. Исходя из них, можно было подумать, что Жириновский находится одновременно в нескольких местах. Это, в основном, были площади, спонтанные митинги и тусовки организаций всего политического спектра, в то время – крайне пестрого. И так случилось, что одним из первых организованных выступлений «под крышей» стало представление 44-летнего Владимира Жириновского в зале небоскреба «Молодой гвардии».
Зал на 600 мест был набит в основном знакомыми. Предварительно мы раздали вопросы – от льстивых до хамских. Драматургию диктовала двойная задача: чтобы «наш дорогой Вольфыч» развернулся, а при этом раскрылся, как под рентгеном, перед взыскательной патриотической аудиторией.
Поразило то, что поражает по сей день: процесс принятия решения. Долю секунды, пока его «компьютер» переваривает информацию, сам ВВЖ смотрит как бы сквозь вас. Решение-ответ готовы. Воплощаются с блеском. Максимальная заминка выражается в ставшем знаменитом «Объясняю!» в начале ответа и в быстром вздымании плеч – как перед неким решающим прыжком.
Дело кончилось тем, что пришедшие очистить зал служащие на два часа застыли в дверях с раскрытыми ртами…
Из тех давних времен помнится многое: все были на 20 лет моложе, все было внове, и казалось, есть хороший шанс, что «наша возьмет». Это не на газетный объем…
В начале 1993 года наше издательство «Русское Слово» подготовило к выпуску журнал «К топору» – «стремный», но без восклицательного знака в названии, а значит, не содержащий призыва. Приходим в типографию, предъявляем бумаги и «кэш». Боятся: «А от кого вы?» «От Жириновского». А Жириновский ничего еще не знает. Ему звонят: «Ваши ребята хотят…» и т.д. Он с ходу начинает громить типографских за ущемление демократии. Через два часа тираж готов. Приносим «нашему Вольфычу». Листает: «А что, нормальный журнал…»
К тому времени вышло уже несколько номеров «Сокола Жириновского», который редактировал Сергей Жариков, так что лишний формат – журнальный – выглядел органично.
После октябрьских событий журнал был запрещен, хотя вышел единственный номер. Благодаря запрету каждый экземпляр повысился в цене раз в десять…
Из 1996 года самым ярким эпизодом для меня оказался случай во «Внуково». Шла президентская кампания. И тут – задержка рейса. Кандидат в президенты РФ, ожидая взлета, мирно почивает в кресле. Его почтительно будят: «Владимир Вольфович! Народ встревожен. В багаже нашли ничейную сумку!»
– Чему быть, того не миновать! – сонно отвечает кандидат и поворачивается на другой бок.
За один день облетали по три-четыре города. Охранники падали от усталости, в фотоаппаратах кончалась пленка и мутнели объективы. В Красноярск опоздали часов на шесть. Но и в час ночи самолет с Жириновским ждал кортеж машин во главе с «Запорожцем» под флагом ЛДПР. За рулем сидел суровый ветеран войны…
Году в 1999-м НТВ снимала в Алма-Ате передачу «Возвращение на родину». Были в доме, где родился Жириновский. Точнее, в комнате, где многие годы жил с семьей во главе с нелюбимым (взаимно) отчимом. Ужас этой ситуации трудно представить, но и закалку, благодаря ей полученную, – тоже.
Алма-Ата – это целая история. Омрачилась она для меня одним эпизодом – когда Владимир Вольфович не смог забить мяч в ворота, на которых крепко встал его одноклассник, – это и трудно было сделать в остроносых туфлях и на снегу.
У «энтэвэшников» тоже был нерадостный момент, когда они чуть не надорвались со смеха и не разбили телекамеры: в парковом зале с кривыми зеркалами герой программы, разглядывая в них себя, восклицал, посмеиваясь: «Боже, за кого только народ голосует!» А там бы и красав е ц спикер себя не узнал.
Тогда же Владимир Вольфович обронил замечательную фразу: «Самое опасное городское животное – это патриот без чувства юмора!..»
«Мадам Бовари – это я!» – говаривал старина Флобер. Жириновский же, как романист от природы, но без нужды писать романы, создает образы, которые сам и воплощает по настроению и необходимости.
С годами накопились десятки этих образов – от беззащитно-сентиментального, которого хочется укутать в вату и «колыхать» вдали от жестокой суеты; до «в стиле панцирной дивизии», неудержимо взламывающей любые преграды.
Не «два в одном», а сотня!
Причем процесс воплощения образов абсолютно управляем их создателем-носителем – что-то похожее на историю с одним наполеоновским маршалом, который как-то приказал: «Принесите мне мою старую шляпу, вечером у меня будет истерика, и я ее буду топтать».
Поэтому писать о Жириновском – это как пытаться взглядом остановить разлившуюся ртуть.
Работать с Жириновским можно, лишь деликатно соблюдая дистанцию.
Человек воспитанный, тонкий, более полувека занимавшийся саморазвитием, с детства знающий, что такое предательство, он по-своему одинок. Это сродни одиночеству космонавта: и Земля вот она, да не выпрыгнешь, и миссия важна – надо исполнять до конца.