‒ Черт бы тебя побрал, ‒ все же четко выпалила я. ‒ Ты так и хочешь облапать меня своими сексуальными ручищами.

Я заметила его усмешку, прежде чем моя способность сосредоточиться на нем не превратилась в дерьмо.

‒ Безусловно, хочу. Когда ты будешь трезва и в хорошем расположении духа. Прямо сейчас я упражняюсь над своими джентельменскими манерами, которые охренеть как заржавели, должен признаться. Я не буду проявлять никаких эмоций, но пару раз взгляну в качестве оплаты, договорились?

Я пыталась пристально посмотреть на него, чтобы понять, но черт, я была в стельку пьяна и не могла даже собрать его воедино, не говоря уже о том, чтобы решить, собиралась ли я проснуться с натруженной киской или нет, оттого что я дала воспользоваться собой, пока была пьяна. Каким-то образом, я не ощутила от него этой угрозы. Я была глупа и знала это, но была достаточно пьяна, чтобы не обращать на это внимание. Если я собиралась дать воспользоваться собой, будучи ужасно пьяной, то, по крайней мере, он был сексуальным. Я надеялась запомнить хоть что-то из того и лелеяла надежду, что это будет приятно.

‒ Без разницы. Только постарайся, ладно?

Он двигался позади, поддерживая меня, и нащупал скрытую змейку моего платья.

‒ Постараться с чем?

‒ Воспользуешься преимуществом и поимеешь мою пьяную задницу.

Он расстегнул молнию до середины спины, остановился и развернул меня. Грубо, жестко, и хорошо, что он крепко держал меня, потому что в противном случае я бы упала вниз, и я не имела в виду на него, а на пол ‒ Дрю падает, бум.

Он был рассержен.

‒ Слушай, Дрю. Я знаю, что я просто татуированный бармен из задницы мира и выгляжу грубияном. Но я никогда не пользовался и никогда не воспользуюсь пьяной женщиной. Поняла? Тебе нечего бояться. Твоя добродетель в полной безопасности, понятно?

Я хихикнула.

‒ Добродетель? Это богато. Я потеряла свою добродетель с Джимми Ирвином на заднем сидении его пикапа после выпускного. ‒ Даже сквозь свой пьяный и затуманенный взгляд я видела, что ему не было смешно. ‒ Извини. Ты сказал, что тебя зовут Себастиан?

Он развернул меня... на этот раз бережно... и расстегнул, наконец, мою молнию.

‒ Да, меня зовут Себастиан.

Теперь, когда платье было полностью расстегнуто, я наконец-то почувствовала свободу.

‒ Боже, какое же оно было тесное. ‒ Я экспериментировала, делая глубокие вдохи кислорода, упиваясь свободой, чтобы полностью раскрыть свои легкие в первый раз за бог знает сколько часов. ‒ Слушай, я сожалею, что обидела тебя. Но поставь на секунду себя на мое место. Ты знаешь, что ты хороший чувак, который не воспользуется мокрой, грязной, пьяной и с разбитым сердцем несостоявшейся невестой, но ведь я этого не знаю.

Он наблюдал за мной через зеркало, и я могла сказать, что его взгляд был приклеен к моей груди, вздымающейся с каждым сделанным мною вдохом. На мне не было лифчика. На мне были трусики, но они были не более чем отрезками кружев, которые едва можно было назвать трусиками «бикини».

Мое сердце стучало в груди, а остальные органы сидели ровно и заметили, что я была в ванной, с расстегнутым платьем, один глубокий вдох отделял мои груди от обнажения, и мужчина, стоявший позади меня, был смертельной каплей, самым сексуальным мужчиной, которого я когда-либо видела. И его, даже по моему пьяному и утомленному наблюдению, влекло ко мне.

Но я не могла стоять прямо без его помощи, даже не могла четко видеть. Если бы он отпустил меня, я бы упала на бок, возможно, ударилась бы головой о раковину, и мне нужно было бы наложить швы, и только Бог знал, какие медицинские учреждения у них были в этом городе, в котором я находилась, и вдруг я вспомнила, что ничего о нем не знала. Даже географически я не знала, где именно на Аляске была.

Руки Себястиана прикоснулись к моим плечам.

‒ Дрю, тебя что, сейчас вырвет?

Я покачала головой.

‒ Нет, нет. Просто... это был очень долгий день, и необходимо многое наверстать.

‒ Будешь плакать снова? Потому что я не знаю, как справиться с этим дерьмом.

‒ Нет. Мне просто нужно в душ. ‒ Я встретилась с ним взглядом в зеркале или, по крайней мере, попыталась. Все что мне удалось, это посмотреть в его направлении или, по крайней мере, в сторону двух или трех из них, которые вращались передо мной.

‒ Ты понял?

Я оттолкнулась вверх, держа одну руку на раковине, и попыталась выбраться из платья. Но учитывая то, что все трое моих подружек невесты потратили почти час, чтобы втянуть меня в него, мои шансы выбраться из него самой, будучи пьяной, были... ну... не велики.

‒ Дерьмо, ‒ пробормотала я. ‒ Ты должен помочь мне. Но если притронешься к моей груди, я тебя пришибу. И Себастиан... ‒ Я смотрела в его сторону, прилагая к этому все усилия. ‒ Поверь, тебе вовсе не захочется испытать на себе тяжесть моих кулаков. Я ирландка и дочь инструктора строевой подготовки морской пехоты. Я смогу найти на тебя управу, ясно?

Казалось, он был впечатлен, по крайней мере, он выглядел таковым, это я видела по выражению его лица.

‒ Я буду паинькой, обещаю.

Это была самая хреновая ситуация.

Но коль уж я попала в эту канитель, то, как учил меня папа, я возьму ответственность за свои действия, и просто возьму от жизни то, что было наилучшим для меня в сложившейся ситуации. И я смогу справиться со всем этим дерьмом, не дрогнув.

«Делай то, что должна, а уж потом ищи пути, как справиться с эмоциями», ‒ так всегда говорил мой отец.

И я сделаю то, что должна была.

Я упиралась руками о столик у раковины, и, попытавшись успокоиться, взглянула на него в зеркале.

‒ Помоги мне избавиться от этого нелепого платья, Себастиан.

Дерьмо, дерьмо, дерьмо, дерьмо, дерьмо.

Это было плохо. То есть это было чертовски восхитительно, но... это было плохо. Эта девчонка едва держалась. Я не собирался спрашивать, что произошло, но явно ничего хорошего. То, как она только что... сломалась... на улице, ‒ завело меня. Выбесило и чертовски разозлило. Кто мог причинить боль такой девушке, чтобы она вот так сломалась? Она показалась мне сильной, жесткой, таким обычно наплевать на все. Ее так просто было не сломить. Но там в грязи? Она была сломлена. С разбитым сердцем. Одна. И, по моему мнению, я был сопляком, поскольку не смог оставить ее там. Было очевидно, что она была не в том состоянии, чтобы оставаться одной, я напоил ее виски, и это означало, что она теперь была моей проблемой.

И вот она была здесь, чертовки сексуальна, в грязи, сломленная и сражающаяся с очередным срывом. Она была настолько измучена, что под глазами появились круги, и, черт, была безумно красива. Мокрая, грязная, с всклокоченными каштаново-рыжеватыми волосами, прилипшими к лицу и обнаженным плечам, в адски сексуальном свадебном платье, забрызганном грязью, ниспадающим под ее пышные груди цвета слоновой кости, ее соски и ореолы вокруг них словно играли со мной в прятки, бедра были как магниты для моих рук, и ее задница, бог мой, ее задница. Круглая, сочная, как персик. Но она была сломлена, и я не мог ничего поделать. Не мог коснуться ее, не мог прижаться губами к ее кремовой коже, не мог зацеловать ее боль, не мог заняться с ней сексом так качественно, так жестко и так долго, чтобы она забыла имя какого угодно мерзавца, который разорвал на кусочки ее сердце.

Я должен был быть джентльменом.

Но это было не обо мне.

Я пил, трахался и работал барменом. Я не делал всякой джентльменской фигни. Женщины, которые приходили в бар, искали одного ‒ как и я ‒ быстрого и легкого перепихона. Никаких связей, никаких эмоций ‒ просто физическая разрядка и приятные ощущения на какое-то время. Мне не надо было переживать о том, что им нравится, о чем они думают или что чувствуют. То, как их тела реагировали на то, что я делал, читалось как открытая книга. Я доводил их до финала, а потом они возвращались к своим отпускам, чувствуя себя грязными из-за того, что перепихнулись с местным барменом.