В освещенной комнате Реция лежала в объятиях своего дорогого Сади, который крепко прижимал к себе возлюбленную и с неописуемой любовью глядел в ее голубые глаза. Это была картина полнейшего счастья. Сади наклонился и поцеловал молодую женщину.

Принцесса была не в состоянии переносить больше это зрелище. Ревность так сильно заговорила в ней, что ома чуть не выдала себя и Лаццаро. Но она успела преодолеть себя, хотя это стоило ей большого труда. Она отошла от отверстий.

— Возьми фонарь и посвети мне! — приказала она беззвучно.

Лаццаро видел, какое сильное впечатление произвело на принцессу все виденное ею, и молча исполнил ее приказание.

Принцесса не сказала ничего, не отправилась в дом Сади, не бросилась между любовниками, но она решила во что бы то ни стало уничтожить соперницу! Они не будут знать, кто их покарает, но тем ужаснее будет ее месть.

Рошана пылала мщением, и всю дорогу обратно во дворец она только и думала об этом мщении. В этих мыслях провела она всю ночь… Перед ее глазами так и стоял образ влюбленных.

Если идти из главной части Константинополя, называемой собственно Стамбулом, по большому главному мосту на другой берег Золотого Рога, то придешь в часть города, называемую Галатой. Вслед за Галатой идет населенный иностранцами, посланниками и христианскими путешественниками квартал Пера, в котором европейский характер настолько преобладает, что даже большая часть улиц носит французские названия и все дома выстроены на европейский лад.

Впрочем, это можно сказать только про ту часть Перы, которая расположена вдоль берега, внутренняя же часть грязна и состоит из таких же маленьких деревянных домиков, как и Галата, которая является центром торговли в Константинополе.

В Галате есть всего лишь одна мечеть, тогда как в других частях города их почти сотпя, и это обстоятельство лучше всего говорит о том, что тут живут евреи, греки и различные иностранные торговцы.

В части Галаты, расположенной вдоль берега, стоят землянки, в которых живут фокусники, цыгане, укротители змей и веселые женщины всех национальностей, и иностранец поступит правильно, если будет избегать этих проклятых береговых улиц, где, кажется, даже воздух насквозь пропитан заразой.

От одного до другого конца предместья проходит одна главная улица, от которой идет целый лабиринт узеньких, грязных переулков.

На главной улице Галаты был сильный шум. Караульные на Генуэзской башне, старинной цитадели, увидели сверху огонь в Скутари и дали об этом сигнал барабанным боем; караульные стоявшей на другом берегу башни военного министерства, называемого сераскириатом, ответили на этот сигнал.

Тогда с батареи было сделано семь выстрелов, чтобы дать всем знать, что в Скутари пожар, и туда были посланы гонцы, кричавшие: «Пожар! Пожар!»

Часовые на улицах присоединились, в свою очередь, к этим крикам, давая знать, где горит.

Шум и суматоха на улицах еще больше усилились, когда на пожар побежали солдаты, неся с собой лестницы и ведра, и пожарные с ручными насосами.

Пожар, казалось, все больше и больше разрастался, потому что зарево становилось все сильнее, и шум с минуты на минуту усиливался.

Когда в Константинополе загораются деревянные дома, то никто уже не думает гасить загоревшийся дом, а только отстаивают соседние, чтобы предупредить распространение пожара, который бывает ужасен в этой части города, застроенной почти одними деревянными домами. Так за несколько лет перед этим выгорела почти вся Пера.

Однако на этот раз пожар ограничился только тем домом, в котором начался, и скоро весь народ, спешивший на пожар, стал возвращаться обратно.

В то время как толпа, шедшая с пожара, проходила по главной улице Галаты, в темноте раздался громкий крик о помощи, крик ребенка или молодой девушки.

Вдруг в середине улицы появился какой-то человек с ножом в руках, угрожая всякому, кто осмелился бы преградить ему путь. Между тем снова раздался крик о помощи, и он звучал так жалобно и в то же время так угрожающе, что трудно было попять, в чем дело, тем более, что окружающие с трудом могли разобрать что-либо в темноте.

Можно было различить только то, что какое-то существо, залитое кровью, лежало на земле у ног человека с ножом.

— Помогите! — кричало это существо. — Помогите! Это он поджег дом! Схватите его! Он хочет меня убить!

— Ты сама этого хотела, — вскричал человек с ножом, — так умри же!

Он нанес сильный удар лежащему существу, которое слабо вскрикнуло, и длинные руки, державшие, как в тисках, ноги незнакомца, бессильно опустились.

Большинство зрителей хотели броситься к лежавшей на земле, другие же хотели остановить человека с ножом.

— Держите его! Позовите кавассов! — раздались голоса, и множество рук с угрозой потянулось к незнакомцу. — Он совершил поджог!

— Назад, если вам дорога жизнь! — вскричал, сверкая глазами и с угрозой размахивая ножом, тот, кого обвиняли в поджоге. — Тот, кто первый подойдет ко мне, простится с жизнью!

Толпа попятилась с испугом, все были напуганы не столько угрозами незнакомца, сколько его взглядом, имевшим сходство со взглядом змеи.

— Это грек! Убитая — дочь гадалки! Держите его! Он не должен убежать! — кричали одни.

— Что вы верите Черному гному! Оставьте в покое грека, — кричали другие, и в одно мгновение толпа разделилась на две группы.

— Схватите его! Арестуйте!

— Я — Лаццаро, слуга принцессы Рошаны, — сказал тогда незнакомец. — Неужели вы больше верите этой сумасшедшей, чем мне?

— Какой у него злой взгляд! — шептали одни.

— Это Черный гном, — говорили другие, глядя на лежавшее на земле существо, в котором читатель, вероятно, уже узнал бедную Сирру, — стоит ли поднимать из-за нее шум?

— Жива ли она?

— Пусть лежит, старуха-гадалка придет и заберет ее, — говорили в толпе.

В это время по улице проезжал экипаж.

Толпа расступилась, чтобы пропустить карету.

Когда грек взглянул на проезжавших, он сразу узнал, кто едет, и воспользовался случаем, чтобы спокойно уйти.

В карете сидели две женщины под покрывалами, и толпа, расступившаяся, чтобы дать им дорогу, стала кричать, что это султанша Валиде со своей прислужницей. А так как султанша раздавала много денег бедным и устроила для них кухню, то у нее было довольно много приверженцев среди низших слоев населения, которые находились в толпе и бросились на колени по обе стороны экипажа, низко склонив головы и приложив руки к груди.

Между тем лошади, увидав лежавшую на земле Сирру, бросились в сторону.

— Что такое случилось? — недовольно спросила султанша Валиде, когда карета остановилась, потому что кучер сильно натянул вожжи, удерживая лошадей. — Селим, посмотри, что там такое! — приказала султанша негру-слуге, сидевшему рядом с кучером.

Селим поспешно соскочил с козел, увидел Сирру, лежавшую на улице, расспросил стоявших вокруг и, подняв залитую кровью девушку, подошел с нею к карете султаиши, зная, что подобное зрелище не может испугать его покровительницу.

— Черный гном, — сказал он, — кажется, мертва! Это дочь Кадиджи!

— Неужели это человеческое существо? — спросила султанша, с любопытством глядя на безжизненное тело, которое Селим держал на руках.

— Черный гном как бы наполовину человек, — отвечал Селим, — у нее длинные руки и большая спина.

— Это дочь гадалки? Иди за мной, я хочу отнести к ней дочь, — сказала султанша, выходя из кареты. — Знаешь ли ты, где живет Кадиджа? — продолжала она, обращаясь к своей спутнице, тогда как следовавшие за каретой кавассы в одно мгновение разогнали палками толпу.

— Я знаю, где живет Кадиджа, могущественная повелительница, — отвечала прислужница, — но ее жилище отвратительно, и я боюсь твоего гнева, если провожу тебя туда.

— Это воля судьбы. Я хочу идти к Кадидже! Я хочу отнести к ней дочь и переговорить с ней. Веди меня!

— Как прикажешь, повелительница, — отвечала невольница.