Но у больших держав было странно. Они хором громко осуждали СССР за помощь Муссолини — но никто не предпринял никаких серьезных действий, чтобы помешать коммунистам. У всех имелись свои заморочки.

Как выяснилось позже, командующий Черноморским флотом Федор Раскольников погнал эти корабли, в основном, чтобы морякам жизнь медом не казалась. Ну, и заодно, чтобы напомнить туркам: здесь вам не тут.

Кемаль, впрочем, пока что с СССР ссориться совсем не собирался. Как рассказали моряки, в Стамбуле их встречали с оркестром.

Вообще-то, с Черноморским флотом было если и не хорошо, то и не совеем плохо. С командирами беседовал Эмиль, а он был журналистом от Бога, и, наверное мог бы вытащить инфу даже у покойника. Точнее, тут была нужна не инфа, а настроение командного состава, представленного в подавляющем большинстве бывшими офицерами Российского императорского флота. Причина того, что на флоте осталось много офицеров, была понятна даже такому технически безграмотному типу как Максим. Военный корабль — машина большая и сложная. Чтобы им управлять, классового сознания маловато будет.

Так вот. Разумеется, господ офицеров первоначально не особо перло, что ими командует мичман[46].

Но Раскольников, может, был и не Ушаковым, но оказался совсем не слабым мужиком. Для начала он построил и злостно поимел матросские Советы. Благо на Черноморском флоте в них рулили эсеры, так что в Москве к этому отнеслись с пониманием. А потом флот вел боевые действия против турок и грузинских сепаратистов, что офицеры только одобряли. И десанты высаживали, и города брали[47]. Дальше пошло ещё веселее Раскольников развернул на Черном море нестоящую пиратскую войну, в ходе которой наши моряки топили и захватывали все суда, которые им не нравились. В общем, Раскольников стал легендой, эдаким корсаром, которому всё по фигу. Захочет — чего угодно добьется, а кому не нравится — может тут же на рее повесить. Впрочем, это было не для печати. Формально черноморские краснофлотцы выглядели белыми и пушистыми.

Ну, вот, суда пришлепали в Италию. Они привезли уголь, а взамен брали всякие промышленные товары. Самыми главными из низ были тракторы. Их в Милане было гораздо больше, чем нужно ломбардцам. Машины были своеобразные, приспособленные под нужды сельского хозяйства, где не наблюдалось бескрайних полей. Да и обслуживались они с помощью ломика и чьей-то матери. Как говорили, для России с её крестьянскими наделами и чересполосицей — самое то. Но это говорили. Сам-то Максим о сельском хозяйстве знал только то, что макароны точно на полях не растут.

Однако в поставке тракторов был и серьезный политический смысл. Как понял Максим из прессы и закрытых инструкций РОСТА, поставка тракторов имела большое политическое значение. В СССР началось какое-то шевеление насчет коллективизации. Вроде бы, рано. Хотя — что Максим знал об истории? Тем более, что в этом мире она шла не так. Может, Коньков втюхал что-то самым главным товарищам. А что тот мог втереть советскому руководству, Максим даже представить был не способен, потому, что совершенно не владел вопросом, а ещё меньше понимал, что в этой жизни нужно Конькову. Он только въехал, что Сергей смотрел на многие вопросы с какой-то ну очень странной позиции.

Ну, да и ладно. Работать на РОСТА было куда интереснее, чем в том мире — на унылых немецких долбодятлов. Вот и работаем.

Их-то выдернули из Парижа совсем не для того, чтобы отследить погрузку тракторов. Было иное, куда более интересное. Вместе с грузовыми пароходами из Одессы приперся и пассажирский. Он был предназначен для итальянских рабочих, решившихся отвалить в СССР. Таких имелось немало. Гражданская война и наполовину работающие заводы многих уже достали. В особенности — квалифицированных рабочих. Максим достаточно потерся среди представителей пролетариата, чтобы понять: среди квалифицированных рабочих тех, кто любит свою работу, гораздо, больше, нежели среди интеллигентов. А вот нормальной работы в Ломбардии не имелось. И податься работягам было некуда. Во Францию или в Германию? Так ведь там профсоюзы. Они, конечно, были за классовую солидарность — но не когда собрат по классу отбивает у тебя работу или сбивает расценки. Так что "аристократические" профсоюзы[48] были, как правило, "буржуазными". И пришельцев они не жаловали. А если тебя не любит профсоюз — нормальной работы ты не получишь. САСШ? Так там в последнее время выходцев из Италии принимали без всякого восторга. Потому как рассматривали их как потенциальных революционеров. Вот и оставалось ехать в Россию.

Кстати, в ростовской информашке для внутреннего пользования было и приведено и мудрое высказывание Конькова. (Для тех, кто не знает: высказывания начальства, изложенные в письменном виде, считаются мудрыми по определению при любом общественном строе.)

"Мы знаем имена знаменитых итальянских архитекторов, приехавших в Россию и построивших замечательные здания. Менее известно, что вместе в ними приехали и квалифицированные рабочие, которые не только работали, но и учили наших людей. Большинство их них завели в России семьи и остались навсегда, пополнив наш великий народ."

На шабаш, связанный с погрузкой-разгрузкой примчался Муссолини. Он закатил большую речь. Неизвестно, как он на самом деле относился к тому, что представители рабочей элиты сваливают за рубеж, но говорил он вполне правильные слова: о классовом братстве, о взаимной помощи "двух первых в мире социалистических государств[49]" и так далее.

Честно говоря, Максиму пришлось провести большую работу над собой, чтобы начать воспринимать Муссолини всерьез. Стереотипы сознания — страшная вещь. Ведь что он знал в том мире об этом человеке? Был какой-то клоун, который изображал из себя древнеримского императора, а в результате всё про…рал. Но ведь, возможно, всё обстояло и не так. А уж тем более тут иная история. Вот в том варианте Троцкий был крутой и страшный, а в этом — сидит себе в Вене, пишет какую-то хрень и никому нафиг не интересен. Как говорил Коньков во время памятной совместной пьянки:

— К этому кого-то с ледорубом посылать? Ты пойми — тут он ничего не сделал. Если у тебя к нему какие претензии, хочешь, я тебя в командировку в Вену отправлю, набей ему рыло. Большего он не заслуживает.

А ведь может случиться и наоборот. Там был клоуном, а тут — совсем нет. По крайней мере, Ломбардия пока что держалась на удивление всему миру.

После выступления Муссолини устроил пресс-конференцию. К удивлению Максима, тут присутствовали и представители "буржуазной прессы" — англичане и немцы. И вот один англичанин, судя по его роже, шизея от собственной смелости, даже задал провокационный вопрос:

— Сеньор Муссолини, а правда ли, что вы продаете произведения искусства?

Как оказалось, провокационным его считал только англичанин. Потому что Муссолини совершенно спокойно ответил:

— Да, продаем. Мы не делаем из искусства фетиш. В конце-то концов, мы эти произведения не уничтожаем, как нам советуют некоторые товарищи. Пусть их купят американские богачи, а наш народ получит нужные товары. Рано или поздно в Америке тоже произойдет революция — и искусство станет принадлежать народу. У американцев произведений искусства мало, у нас много. Даже слишком много. Так что американские товарищи будут любоваться нашими картинами. Сколько у нас вывезли немцы и австрийцы. Вот кто-нибудь заметил убыток? Вы лично можете сказать — чего именно больше нет в наших музеях?

Англичанин стушевался. В самом деле. Произведения живописи в Италии можно было мерить на погонные метры. Их было не просто много, от них в глазах рябило. Из той же Венеции немцы и австрийцы много чего вытащили, но ущерба и в самом деле как-то никто и не заметил. Потому как самые крутые произведения они не тырили. То ли чтобы не выглядеть уж совсем варварами, то ли потому, что навороченные произведения сложно продать по-тихому. А второстепенные… Нет, кто не был в Италии, это не поймет.