— К тому времени пришли русские, — вставил Алибек.

— Что? — брови Абукаира болезненно опустились. — При чем тут русские?

— Я изучаю историю отец, — тихо пояснил Алибек. — И знаю об этом. Не знал только…

— Так вот слушай, — перебил его отец. — Мне надо успеть сказать. Это не главное… Главное потом… Предки наши не женились на кара-калпаках, но переняли их обычаи. Вот почему я говорю, что в тебе иранская кровь. Иран! — вздохнул старик и помолчал, потом признался. — Я пришел оттуда через Синьцзян. Ты сказал, что изучаешь историю. Я тоже кое-что знаю. Все, что называют здесь, в мусульманских странах, культурой, освещено солнцем Ирана…

Алибек хотел было возразить, но старик устало прикрыл глаза, руки беспокойно взметнулись и упали. После тягостного молчания Абукаир тихо произнес:

— Не будем больше об этом… Надо сказать главное… Пойди, посмотри, нет ли возле юрты посторонних.

Вокруг не было ни души, люди работали на рисовых плантациях, только пожилая женщина в белом платке сидела молча у потухшего, очага. Это была тетка Алибека, сестра матери.

Алибек вернулся в юрту.

— Можешь говорить, отец, я слушаю.

Абукаир сделал глубокий вздох, как бы набираясь сил.

— Ты найдешь сокровища, спрятанные Джунаид-ханом, — вот мое завещание тебе.

У Алибека от изумления поднялись густые брови, он наклонился к отцу, изучающе посмотрел ему в лицо.

— Не сомневайся, сын. Я в твердой памяти.

— Какие сокровища?

— Слушай. Когда мы уходили от погони, у нас был обоз — караван верблюдов. Мы бросили его. Это задержало преследователей, они занялись верблюдами. Джунаид-хан воспользовался этим. Чтобы облегчить бег лошадей, он спрятал часть сокровищ — золото, дорогие ковры — в старые развалины. Это в междуречье, возле старого русла Сыр-Дарьи.

— В Куван-Дарье?

Абукаир передохнул, заговорил тише и медленнее, с трудом шевеля губами.

— Едва мы успели запрятать тюки, как впереди показались красные. Это были десантники… По Сыр-Дарье шел отряд Аму-Дарьинской флотилии: две канонерки и два бронекатера — это мы знали. Но десанта не ожидали, не думали, что моряки пойдут на конях в глубь пустыни. Мы попали между двух огней. Пришлось прорываться. Не все ушли…

Абукаир тяжело откинул голову. Губы его шевелились, но слов не получалось — у него перехватило дыхание. Алибек осторожно приподнял старика; он глубоко вздохнул, открыл глаза, с благодарностью взглянул на сына.

— Теперь легче… Спасибо, Алибек. Я боялся встречи с тобой, думал — возненавидишь меня, не придешь: «Отец был басмач — не хочу видеть и знать…» Но ты пришел. Спасибо.

— Наша власть простила тебе… разрешила вернуться на родину, — сказал Алибек, опустив отца на подушки. — После этого у меня нет основания отказываться от тебя.

— И за это тебе благодарен… Наконец-то поступлю как отец. О чем я говорил? Да, мало нас ушло… За мной гнался командир десантников — высокий, усатый. Лошадь под ним была наша, степная, она плохо слушалась его. Я стрелял в него из винтовки. Не попал. А он в меня из маузера, вот сюда… — Абукаир чуть заметным движением головы показал на левое плечо. — Как я усидел в седле — не знаю…

— Отец, не надо об этом, — Алибеку не хотелось слушать о схватках басмачей с красными, он ни за что не вошел бы в эту юрту, если бы не знал точно, что неожиданно приехавший из Синьцзяна тяжело больной старик, бывший басмач, которому простили прошлое, — его отец; тетка с первого взгляда признала Абукаира и вызвала Алибека из Кзыл-Орды.

— Да, об этом — лишнее, — согласился отец. — Потом, лет через десять, когда мы были уже без Джунаид-хана, посылали из-за границы сюда троих — взять сокровища. Ни один не вернулся, все погибли… Сокровища там. Их трудно найти. По Куван-Дарье много всяких развалин — ветер одни засыпает песком, другие обнажает.

Алибек никак не ожидал такого разговора. Он предполагал, что отец будет просить прощения… И вдруг — странное завещание — найти сокровища Джунаид-хана. Сначала он не поверил. Но отец говорил без тени сомнения, говорил, чувствуя скорую смерть, — как тут не поверить? Любопытство, свойственное любому человеку, росло в Алибеке: где спрятаны сокровища?

— От Перовска, который теперь называется Кзыл-Орда, по дороге на север есть станция Джусалы, — шептал Абукаир. Алибек кивнул, давая понять, что знает станцию Джусалы. — От этой станции прямо на запад на коне ехать день и будет сухое русло Куван-Дарьи. В одном месте русло изгибается луком, и там, где кладут на него стрелу, стоит старая крепость. От этой крепости в пустыне видно много развалин…

Абукаир, задыхаясь, торопился сказать самое главное; голос его звучал горячо, тревожно. Он твердил, как заклинание:

— Ты должен найти сокровища, Алибек! Это нелегко. Надо рыть песок, жить в пустыне — одному там трудно. И все же ты найдешь! Ты должен найти. Это все, что я делаю для тебя, как отец. Обещай, что будешь искать, выполнишь мое завещание, и я умру спокойно, буду знать, что больше не в долгу перед тобой.

— Обещаю, отец. Буду искать, пока не найду.

— Верю… Ты будешь самым богатым человеком в степи. Ведь Советская власть разрешает иметь много денег?

— Да, если они добыты честно.

— Найти клад — это не воровство, это счастье, это удел счастливца.

Абукаир, отдыхая, любовно смотрел на сына. Алибек задумчиво смотрел на дымчато-белый солнечный луч, в котором кружились золотистые пылинки. Два дня назад он и слушать не хотел об отце, напоминание о нем огорчало… Но вот отец появился, и так внезапно, что не было времени хорошенько обдумать свое отношение к нему. Алибек увидел, что отец безнадежно болен и дни его сочтены — это вызвало в его сердце соболезнующее чувство. Сколько пережил он, сколько лет скитался вдали от родины, забывший семью и позабытый всеми, и вот вернулся, чтобы умереть на родной земле. И, оказывается, он не забыл своего сына. Перед самой смертью он дал в руки сына ключ к несметным сокровищам — иди и бери их…

Абукаир прикрыл глаза, сухие губы его шептали теплые слова:

— Иметь много денег — хорошо. Ты еще молод, у тебя вся жизнь впереди. Ты можешь быть мугалимом, можешь и не быть. Можешь держать скот, а можешь и не держать — всегда купишь. Можешь жить в городе или в ауле — где хочешь. Ты пойдешь той дорогой жизни, которую определила тебе судьба. Скажу тебе одну мудрость: не самым проворным и ловким достается первенство в состязаниях, не храбрым — победа, не трудолюбивым — хлеб, не у разумных — богатство, и не искренние обретают благорасположение, а время и случай дает все это. Время и случай для тебя подошли. Возьми богатства Джунаид-хана и будь счастлив! Деньги, богатство дадут тебе силу, свободу, независимость. Но будь осторожен в обращении с ними, не пресыщайся в удовольствиях, не вызывай зависть…

Абукаир умолк. Алибек не тревожил его. Ему хотелось представить картины новой жизни, о которой говорил отец. Картины получались неясные, часто меняющиеся, как на экране кадры кинопленки; он улавливал только что-то сверкающее в тумане и пыли. С непривычки трудно было представить себя обладателем кучи золота и драгоценностей. Что с ними делать? Пока что в жизни он знал только учебу да работу. В войну приходилось быть грузчиком, работать на ремонте железной дороги. Легкой жизни он не знал. Костюм, что сейчас на нем, приобретен ценой длительной экономии. И все люди, среди которых он жил, работали и не знали роскоши. Представления о иной жизни, которую дает золото, не складывались ясно. Время сказочных кладов прошло, — думай лучше, как закончить институт. «Пусть даже и были спрятаны сокровища, но за двадцать пять лет их могли найти. Или взяли те, кто прятал их».

Абукаир, заметивший тень раздумий и сомнений на лице сына, зашептал:

— Они там… Если бы кто случайно нашел, было бы известно… Не взяли и наши. Те четверо, кто прятал, на другой день были убиты. Из всех, кто был в охране и знал о сокровищах, в живых остался только я один. Сокровища там. Это говорю тебе я, твой отец, уходящий в могилу…