— Не только ради заработка, — смело перебил профессора Алибек, взглянув на девушку. — Я думаю, что работа в вашей экспедиции принесет мне пользу и как будущему историку.

— Совершенно верно, — воскликнул профессор и снова обратился к дочери. — Я не слышал, чтобы в вашем институте студенты поступали так. Во всяком случае, ты мне говорила о другом — о том, что многие избегают поездок на практику в отдаленные районы, стремятся получить знания наскоком, поскорее положить в карман диплом, а потом махнуть на книги рукой. Вы, я вижу, не из таких, — взглянул он с улыбкой на Алибека, — и это мне нравится. Давайте теперь знакомиться. Меня прошу называть не «товарищ профессор», а просто Николаем Викентьевичем. Это моя дочь. Тоже учится в институте, вернее — заканчивает его, готовит дипломную работу: «Растительность пустыни», и поехала со мной в пустыню. Похвально, не правда ли? Ее подруги собирают материал на эту тему в подмосковных лесах возле дач…

Лина дружески протянула руку Алибеку, он осторожно пожал ее. Теперь Алибек видел девушку очень близко. Лицо, шея, руки ее были белые, не загоревшие. Больше всего удивили его глаза, кажется, он никогда не видел таких — большие, серые, удивительно чистые и прозрачные, их красиво оттеняли длинные темные ресницы.

Оказалось, профессор немного знает казахский язык, он заговорил с Алибеком по-казахски, спросил, почему у него такая фамилия — Джетымов. Алибек отвечал с запинками, и Николай Викентьевич понял это по-своему, рассудив, что юноше неприятно вспоминать свое сиротство, и поспешил переменить разговор.

— Как вы переносите жару, пыль и ветер пустыни?

— Я вырос здесь.

— Хорошо. А на верблюдах ездили?

— А как же!

— Прекрасно. На этом разговор сегодня кончим. Зачислим вас землекопом, будущий историк, — рассмеялся Стольников, — оплата у нас хорошая. Путешествие к месту работы вам придется совершить на верблюде. Наша экспедиция располагает тремя машинами и караваном верблюдов. Начальник каравана подобран, звать его Жакуп, будете вместе с ним. Идите переодевайтесь и готовьтесь в поход.

Качаться на медленно идущем верблюде — перспектива такого путешествия не особенно понравилась Алибеку, но он промолчал.

Возвращаясь берегом Сыр-Дарьи, Алибек думал о первой встрече с профессором Стольниковым и его дочерью и почувствовал некое угрызение совести… Первый шаг и уже обман. Но он оправдал себя тем, что сходится с людьми экспедиции только временно, им незачем все знать.

Через три дня Алибек твердым шагом шел на Приречную.

Во дворе дома не было ни профессора, ни его дочери. К нему вышел помощник Стольникова, Григорий Петрович, низенький, толстый, очень подвижный человек лет пятидесяти. Он направил Алибека в глубь двора. Там, за развалившимся дувалом, был большой пустырь, в ямах и буграх, поросший полынью и колючкой. Посреди пустыря лежали верблюды, приподняв маленькие головы на кривых шеях.

Жакуп — проводник каравана верблюдов — оказался старым молчаливым казахом. После настойчивых расспросов Алибек узнал, что Жакуп родом из-под Аральска и прожил всю жизнь в пустыне. Сын его работает в Кзыл-Орде в облисполкоме и уговорил отца приехать в город на постоянное жительство. Городская жизнь была Жакупу не по душе. Старик нанялся возить на верблюде саксаул из-за реки, но сын, узнав о занятии отца, обиделся и уговорил его не делать больше этого.

Жакуп затосковал, стал проситься в аул. Но тут прошла весть об экспедиции Стольникова, и Жакуп отправился прямо к профессору. Они быстро договорились.

Старик говорил о профессоре с почтением, многозначительно покачивал головой и, не утерпев, даже похвалился, что знает Стольникова давно.

— Вы, Жаке[7], не вместе ли со Стольниковым кончали университет? — рассмеялся Алибек.

Жакуп с укоризной посмотрел на него и замолчал.

Это был сутуловатый человек с коричневым лицом, редкой черной бородой и маленькими глазками, которых почти не было видно из-под угрюмых бровей. Одет он был в теплый чапан, который носил зимой и летом; голова его была повязана платком. Со спины он походил на старуху. У Алибека всплыли в памяти стихи — он прочел их давно.

Три дня качался Алибек на верблюде, и вот караван подошел к Куван-Дарье.

Справа протекала Сыр-Дарья, отгороженная по берегу густой зарослью тугая; рядом пролегла узкая полоска поймы — разлив светло-зеленого камыша, колыхавшегося под ветром, как пшеничное в пору цветения поле. Караван шел по кромке поймы. От реки веяло прохладой, а слева простиралась холмистая песчаная пустыня, там — ни клочка зелени, ветер поднимал желтую пыль, оттуда веяло жаром, как из печи. Далеко виднелись извилины сухого русла. Когда-то по Куван-Дарье текла вода, по берегам жили люди.

Давно, еще в детстве, слышал Алибек из уст стариков предание: разгневался за что-то на куван-дарьинцев бог — сорвалась ночью с ясного неба звезда, раскаленным камнем летела она к земле, все увеличиваясь, и ударила прямо в берег Куван-Дарьи, взрыла его и перегородила воду. И кончилась жизнь на Куван-Дарье.

В одном месте пойма Сыр-Дарьи сузилась и сошла на нет, ее вытеснила гряда высоких каменистых холмов, протянувшихся вдоль берега… Не здесь ли упала сказочная звезда, в наказание куван-дарьинцам, и перегородила реку? Похоже было, что какой-то исполин взрыхлил, взбудоражил тут землю, вывернул на поверхность камни, — так непривычна для глаза эта каменная гряда рядом с необозримой, как море, равниной, усеянной невысокими переменчивыми барханами.

Караван двинулся через каменную гряду. Жакуп сидел на переднем верблюде, качаясь в такт идущему верблюду. Старик был одет, как всегда, в ватный чапан, на голове — лисий тымак; эта одежда хорошо защищала летом от палящих лучей солнца, зимой — от пронизывающих холодных ветров. Алибек ехал на последнем верблюде и видел всех мерно шагающих, медлительных, тяжело нагруженных «кораблей пустыни» и полусогнутую спину Жакупа.

Поднявшись на каменистый гребень, Алибек отчетливо увидел сухое русло Куван-Дарьи. Много времени прошло с тех пор, как Яксарт[9] изменил свое течение, а русло Куван-Дарьи хорошо сохранилось, его не занесло песком. Далеко видны извилистые берега, уходящие к горизонту. В иных местах русло было пересечено песчаными косами, в иных — дно покрывали заросли саксаула или мелкого кустарника; возле ближнего поворота ветер, выдувая песок, даже углубил русло, и темный берег высился террасами.

Палило солнце, дул сильный ветер, внизу шумел переметаемый с места на место песок. Вокруг — ни одной души. Только степной орел кружился в вышине: порывистый сильный ветер сбивал его, как только он расправлял крылья, и хищник, торопливо махая, поднимался еще выше, расправлял крылья, и опять ветер сбивал его с плавного круга. Тщетными были его усилия, как и вообще напрасной казалась его охота: внизу ничего не было живого, что могло бы пойти в пищу.