Ксантиппа так и осталась распростертой на полу. Она не вслушивалась в смысл слов, произносимых перед нею, а лишь жадно ловила одни звуки голоса, которому вскоре предстояло умолкнуть навеки. Только когда пришел тюремщик и сердито приказал посетителям удалиться, Ксантиппа пришла в себя. Снова принялась она уговаривать мужа, валяясь у него в ногах, и когда он ответил отрицательным жестом, несчастная воскликнула в отчаянии:

— Ну, хорошо, я не стану больше просить тебя. Умри! Но скажи мне перед смертью хотя одно доброе слово. Прости мне мою вину перед тобою. Ведь я была женою добрейшего человека и была ему злою женой!

Сократ с улыбкой поднял ее, поцеловал ее в лоб и тихо произнес:

— Мне прощать тебе? Мне — тебя! Ах, ты добрая душа!

На следующее утро, с Сократа сняли цепи и позволили ему беседовать с друзьями. Любимые ученики окружали Сократа; многие из них плакали.

Философ шутил. Спокойная веселость не покидала его. Пришла к нему в последний раз и Ксантиппа вместе с Проклесом. Она подвела ребенка к отцу проститься. Сократ бросил на мальчика взгляд, полный нежности, но тотчас же сказал твердым голосом:

— Уведите их. Женщинам и детям здесь не место!

Она покорно позволила увести себя в соседнюю камеру.

До самого полудня длилась философская беседа, от которой ученики не смели отвлекать учителя, чтобы не оскорбить его.

Вдруг за стеною наступила глубокая, могильная тишина.

Ксантиппа подняла голову и стала прислушиваться. Она узнала шаги тюремного сторожа. Совершенно спокойным голосом он произнес: «пора!»

Сократ опять принялся шутить и спросил, не совершить ли ему возлияния богам, как он привык делать, когда пил вино. Сторож серьезно ответил, что в принесенном кубке как раз такое количество яда, какое необходимо для того чтобы отравить человека.

— Тогда боги ничего не получат от меня и я все выпью сам!

И снова наступила тишина.

Вдруг за стеною ученики Сократа заплакали навзрыд. Металлический сосуд со звоном покатился на пол…

Ксенофонт, заливаясь слезами, вышел к ней. Она рыдала в безумном отчаянии, не слыша, как ее муж прохаживался по своей камере мерными, неторопливыми шагами, стараясь продолжать беседу, пока, наконец, его походка сделалась нетвердой и он выразил желание прилечь.

Потом вошел тюремщик и прошептал, что скоро все будет кончено: ноги уже похолодели.

Ксантиппа пошла за Ксенофонтом в комнату умирающего. Сократ с коченеющими членами, но с приветливым выражением лица, лежал на постели. Его голос был слаб, однако, он продолжал говорить. Никто, кроме него, не был в силах произнести ни слова. Он заметно ослабевал. Вдруг смертельная бледность разлилась по его лицу. Судорога несколько раз пробежала по всему телу. Потом он воскликнул:

— Выздоровление! Если существуют боги, я желал бы поблагодарить их за свое выздоровление.

Тут его губы пошевелились в последний раз и голова безжизненно запрокинулась назад.

Молча, без слез, с помертвелыми губами, стояла Ксантиппа у тела мужа, пока ученики предавались своему горю. Наконец, вся дрожа, она присела на край постели, взяла его похолодевшую руку и принялась отогревать ее дыханием. Так сидела она целые часы, ни на минуту не отходя от умершего.

Вдруг до нее донеслись голоса играющих детей. Ксантиппа торопливо встала и бросилась вон. Отыскав Проклеса, мать взяла ребенка за руку и, несмотря на его слезы, увела прочь. Они вышли на улицу и пошли домой. Старая служанка жалобно причитала, сидя у нетопленого очага. Ксантиппа даже не взглянула на нее.

Дрожащими руками принялась она связывать в узел одежду сына. Потом она опять взяла Проклеса за руку и, не оглянувшись на свое жилище, побрела закоулками к городским воротам, а оттуда дальше по большой дороге по направлению к югу.

Солнце только что зашло. С востока надвигалась громадная туча, заволакивавшая весь небосклон. Она походила на орла с распростертыми крыльями. Края тучи отливали ярким багрянцем.

— Посмотри, мама, какое красивое облако! — воскликнул ребенок.

Но мать сердито оборвала его:

— Что тебе за дело до облаков! Гляди лучше под ноги, чтобы не споткнуться.

И они пошли дальше.

Деревенька, ютившаяся между гор, казалась позолоченной в ярких лучах заходящего солнца. И вот в этом мирном уголке появилась довольно странная пара. Высокая, мускулистая женщина преклонных лет, сильно прихрамывая на ходу, шла, ведя за руку мальчика-подростка. Зловеще сверкавшие глаза старухи внимательно вглядывались во все окружающее.

Когда ей удалось найти маленькое именьице, владелец которого запутался в долгах вследствие войны и был принужден продать свою усадьбу, незнакомка приобрела ее. Всех удивило, что при расплате с продавцом она отсчитала ему всю сумму мелкой монетой.

Вскоре местные жители догадались, что в жизни их новой соседки кроется какая-то тайна. Это подстрекнуло любопытство деревенского люда, который принялся настойчиво допытывать у старухи и мальчика об их прошлом. Но старуха встречала подобные попытки упорным молчанием.

Старая хромушка, при всей своей замкнутости, оказалась миролюбивой соседкой.

Эту удивительную женщину никогда не видали без дела. Самые усердные скотницы, отворяя на рассвете свои дворы, чтобы выпустить на пастбище скотину, находили хромушку в поле за работой, если она не возилась с чем-нибудь у себя в доме или в огороде.

Ей стали подражать в обработке полей; матери ставили хромушку, как образцовую хозяйку, в пример подрастающим дочерям, а мужья — женам во время супружеских пререканий.

Между тем, дела хромушки стали поправляться, она не скрывала своего всевозрастающего благосостояния, достигнутого трудолюбием и бережливостью. Из Лампроклеса с годами вышел завидный жених; ему было очень приятно, что в недалеком будущем он станет одеваться также богато, как богатые крестьяне в деревне, и что его уже и теперь зазывали в лучшие дома, как желанного гостя.

Со временем Лампроклес и племянница деревенского старосты полюбили друг друга. Молодая девушка говорила своему возлюбленному, что ее родители не прочь назвать его своим зятем, но боятся вступить в родство с неизвестной женщиной, которая до сих пор никому не открывала своего имени. Староста, в свою очередь, все еще мучился любопытством относительно происхождения хромушки. Ему до смерти хотелось узнать, кто она такая. И вот, в первый же праздничный день, он снова отправился к старухе.

Степенный гость сначала пустился в любезности и только после множества ненужных отступлений заявил напрямик, что Лампроклес через выгодную женитьбу сразу может сделаться одним из богатейших крестьян их деревни, породниться с самыми почтенными семействами и стать, пожалуй, даже отцом будущего деревенского старосты. Но для этого необходимо, чтобы почтенная, всеми уважаемая односельчанка перестала окружать себя таинственностью, если не перед целой деревней, то, по крайней мере, перед ним.

Хромушка мрачно смотрела перед собою.

— Лампроклес — сын честного человека, — проговорила она после некоторой паузы, — я его родная мать, и никто, кажется, не может упрекнуть меня ни в чем предосудительном. Однако, наших имен я не назову!

Немного времени спустя, поздней осенью, в деревню прибыло двое горожан. По их словам, они были знатные люди и путешествовали, заглядывая во все местечки и деревни, отыскивая интересные древности.

Однако, в скромной деревушке не оказалось ничего достопримечательного. Незнакомцы узнали только, что одна здешняя жительница, хромая старуха, берегла у себя таинственный свиток, в котором, вероятно, заключались какие-нибудь опасные чары. Но едва посетители постучались в жилище хромушки, как к ним вышел Лампроклес и объявил, что ни один городской житель не должен переступать порога их дома. Его мать всегда держалась этого правила и, увидав приближающихся незнакомцев, послала к ним навстречу сына, чтобы тот никого не пускал. Учитель, который сопровождал гостей, попросил знатных гостей подождать, пока он переговорит с упрямой женщиной, и пошел к старухе.