Оно и верно – если ты себя ни жертвой, ни охотником не чувствуешь то какой смысл с тобой связываться? Любителей приключений на ровном месте среди зверья поменьше, чем среди людей будет – главное свою позицию уметь до окружающих донести, а это у Инги уже начало получатся похоже без специальных усилий.

Но пока суть, да дело – пчелки и след простыл, пришлось возвращаться. Все остальное получилось вполне гладко. Исключая тот момент, что обнаглевшие мохнатики в этот раз и когтем об коготь не ударили, и на дерево пришлось лезть самостоятельно, вспоминая навыки по альпинизму и основы страховки. Но видимо первым доставленным им куском ее строгие учителя удовлетворились и в оставшейся «зачистке» улья поучаствовали, правда, минимально – туески подержали.

Потом был набег на малинник, из которого с шумом и киданием сучков-шишек пришлось выкуривать непонятно кого. Правда, этот «непонятно кто» был сыт, и место уступил, лишь что-то ворча по-доброму, насчет обнаглевшей современной молодежи, что своим шумом спать мешают. Искупавшись в ледяном ручье, против всяких рекомендаций докторов, завалились спать на полное брюхо. А проснувшись, повторно обнесли малинник, после чего гостью под белые ручки отвели к краю поселка, где душевно попрощались, приглашая заходить еще.

______________

Дома, от количества добычи, просто впали в ступор, хотя и принесла-то всего неполную крынку из-под молока – остальные туески с добычей знакомцы из каких-то соображений съели или припрятали. Правда немая сцена продолжалась недолго – уставшую добытчицу отвели париться в истопленную баню, а горшочек на взвешивание, и верно – во всем должен быть порядок.

Уплетая на обед пироги лишь сказала, что может завтра, пойдет опять, но будет ли что – неизвестно, такая удача вообще не часто случается, для этого обычно надо много и беспросветно вкалывать. После чего потискала визжащего от восторга самого мелкого племянника, да и ушла спать под удивленные и немного ошарашенные взгляды.

Человек даже к чуду привыкает, сначала да – ошеломлен, потерян, а потом глядишь и пегаса в телегу запрягать собрался. Зная такое свойство, сегодня Инга решила с побегом в лес погодить, дома тоже дела найдутся.

Вот и сидит теперь, перемыв гору посуды, после завтрака всей немалой семьи, вместе с теткой под окном – рукодельничает.

Казалось бы, самое успокаивающе занятие для девушки – приданое вышивать, а ей только едва-едва бешенство сдерживать удается. И откуда такая злоба к этому куску ткани на пяльцах, да игле с ниткой. И не в том дело, что она иглу чаще себе в палец втыкает, чем туда куда надо, просто не выходит сегодня ничего, все из рук валится, да и все. И как разговор начать тоже непонятно.

Тетка, смотрящая на все ее мучения добрым взглядом, наконец, не выдерживает – она ведь тоже понимает, что не просто так осталась Инга заниматься совсем не любимым делом. Но решительности племяннице явно не хватает, что ж надо помочь, а то так себя распалит, что вместо разговора запросто неприятность приключится.

- Ты доця, бросай это дело, не твое оно.

От такого начала, да еще из уст самого большого консерватора в их семье Инга аж на миг дар речи потеряла.

- Как же матушка, - вот и выскочило слово заветное само собой, как так и надо, а ведь раньше его никакими силами в горло не протолкнуть было, - как может быть, чтоб женщина того что ей природой положено не умела, что люди скажут? – От неожиданности у Инги похоже не та дорожка на воспроизведение включилась.

Тетка опустила глаза на собственное рукоделие, но не по делу – там руки уже давно, ни в каком контроле не нуждались, порхая, как казалось, совершенно самостоятельно, а пряча добрую усмешку.

- Ты просто лошадь позади телеги ставишь. То, что положено оно из сердца идти должно, а у тебя совсем другое на уме. Как сердце власть возьмет – так и научишься, а без того например вот как сегодня на всю семью наготовить, да накормить – не счастье, а каторга настоящая.

Марья посмотрела на ошарашенно хлопающую ресницами Ингу.

- Не понимаешь ты меня сейчас, ну да и не время для того пока. Просто не забывай, что сердце оно свое возьмет, и противится ему, не пытайся. Беги уж, сорванец прям, но мои слова не забудь – кто ж еще с тобой такой тайной поделится.

Инга бросила ненавистное рукоделье, но вместо порога бросилась к тетушке и порывисто обняла, покаянно прошептав – «простите меня матушка».

- За это что ли доця? – Марья прикоснулась к начавшему зеленеть по краям синяку. – Так за это я тебя благодарить должна, а то я уж думала – разлюбил меня Кирилл, а вон оно как на самом деле было…

Опомнилась Инга только во дворе – остается признать, что четвероруких зубастых мохнатиков понять проще, чем людей, рядом с которыми ты прожил полжизни – вот такой вот ребус.

______________

И кто сказал что к чудесам можно привыкнуть? Привыкнуть конечно можно, но есть у них такое свойство – напоминать о себе самым чудесным образом.

Едва все вроде успокоилось, и изучение иного разума обрело некоторую предсказуемость и регулярность, как неугомонная парочка разом перевернула все с ног на голову. Скучно им, видите ли стало, так они полетать решили.

И не так как все люди – с дерева да вниз, или так как сами умели – с дерева на дерево, а так как только в сказках и встретишь – на метле.

Но по порядку – в тот день Ингу никто не встретил возле околицы, и она добиралась до дерева с «гнездом» самостоятельно. Сильно за неугомонную парочку она не волновалась, почему-то была уверенна, что если б что случилось, то она это почувствовала. Может они, как бывает в любой семье, просто поссорились. Правда, были ли ее друзья на самом деле семейной парой, ответить было весьма сложно. Относились они друг к другу с неизменной нежностью, но и к ней проявляли те же чувства, а ничего «такого» между ними она вроде как не замечала.

Писк и верещание, слышимые за приличное расстояние от «их» дерева версию о ссоре вроде бы подтверждали, да вот не слышалось в них ни злобы, ни раздражения. Скорее восторг и азарт, была и еще странность – звук достаточно быстро перемещался. Душу слегка кольнула совесть – кажется, ее друзья изобрели тарзанку, не дожидаясь пока про такое развлечение, вспомнит одна забываха.

Встречало ее по выходе на полянку некое подобие почетного караула – оба мохнатика, сверкая глазами и задорно топорща шерстку, опирались на метлы.

Не совсем обычные, надо сказать – там, где у метлы находится завязка прижимающая прутья к древку, находился кусок ствола с выдолбленной серединой, куда собственно прутья и уходили, да сам черенок был явно длинноват – почти два их роста. Ах, да – на середине держака в сторону от древка отходили три сучка, сделано так было на обоих экземплярах, так что это была не случайность, а конструктивная особенность.

Наличие двух столь выдающихся вещей моментально вызвало у Инги интерес исследователя о возможном их предназначении. Который был моментально удовлетворен, в ответ на вопросительно поднятую бровь Кисуня моментально привела конструкцию в условно горизонтальное положение, вскочила на нее как пацан на палку и начала разгон по полянке.

Инга начала было снисходительно улыбаться, решив, что видит перед собой результат «культурного обмена» - ее друзья, наблюдая за игрой сельских детишек, решили сделать себе такое же развлечение, но улыбка так и замерла. Кисуня резко подпрыгнула вверх и легла животом на держак, после чего не рухнула вниз, а стартовала как ракета горизонтально. Потом метла взяла резко на подъём и круто развернувшись вокруг самой верхушки почти сорокаметрового дерева крутанула мертвую петлю с верхней ее точки перейдя в пикирование, чтобы приземлится прямо перед севшей от неожиданности на пятую точку Ингой.

Если эта «ракета» и имела двигатель, то работал он без явно видимого выхлопа и совершенно бесшумно, ну или, во всяком случае, за визгом необычайно довольной Кисуни ничего слышно не было.

Бой тоже решил покрасоваться и просто прыгнул на свое изделие разом вознесясь метров на пять вверх, где принялся «танцевать» делая гигантские скачки вверх-вниз и чуть по сторонам, как на этакой палке-скакалке.