Ира и Тома остановились у порога.

— Что скажете? — спросил начальник лагеря.

— Они не виноваты, — сказала Ира.

— Это мы виноваты, — сказала Тома.

— В чем же ваша вина?

— Мы послали их за земляникой, а они заблудились.

— И все?

— Все, — сказали девочки.

— Хорошо, девочки, идите.

— А вы их простите? — спросила Тома.

— Идите.

Девочки ушли. Теперь они чувствовали себя виноватыми еще больше, теперь им стало ясно, что не нужно было поднимать панику.

— Ну, вот и все, — со вздохом сказал начальник лагеря. — Скажите мне, какой черт вас туда занес? — спросил он ребят. — Что за удовольствие купаться в этой канаве? Кроме того, в лес ходить тоже не разрешается.

— Мы не купались, — ответил Борис. — Все получилось нечаянно.

— Что значит нечаянно?

— Он случайно упал в воду, а я… — Борис хотел сказать «спас», но подумал, что в слове этом слишком много геройства, — …я ему помог вылезти.

— Значит, ты его спасал?

Борис помолчал.

— Вообще-то так могло быть, — робко вступился Алексей Палыч. — Куликов мальчик довольно решительный.

— Допускаю. Тогда пусть Куликов мне так же решительно объяснит, почему у него костюм крашеный, а у его друга нет.

— Потому что он упал без костюма.

— Случайно упал без костюма? Сначала разделся, а потом упал… Зачем он раздевался? Знал, что упадет?

Борис молчал. Феликс видел, что Борису отвечать трудно. Он знал, что должен молчать, но все же бросился на выручку.

— Я разделся, чтобы перейти на другой берег.

— Зачем?

— За земляникой.

— Ясно. Дальше.

— Боря говорит правду. Я упал, а он прыгнул и помог мне вылезти.

— Что же, на другом берегу земляника слаще?

— Там не было земляники. Там ромашка, — правдиво сказал Феликс.

— А друг твой честнее тебя, Куликов, — сказал начальник лагеря. — Вот уж действительно ирония судьбы: отец спускает в реку краску, а сына за это выгоняют из лагеря.

Начальник лагеря подошел к окну и взглянул вниз.

— Целая толпа стоит, — сказал он. — Ждут, чем кончится. И все знают, чем должно кончиться. Сто раз говорили: полез в речку — пощады не будет. В разное время мы уже выгнали одиннадцать человек. Если сейчас простить этих, то что сказать следующим? Вы же сами педагог, Алексей Палыч, вы должны меня понять.

— Я-то понимаю, — покорно сказал Алексей Палыч. — Только мне мальчика деть совершенно некуда. Мальчик издалека…

— Есть один выход, — сказал начальник лагеря. — Он заключается в том, что преступники объявляются героями. Они были вынуждены броситься в воду, чтобы спасти человека. Кто-то тонул в этой речке, допустим, турист. Таким образом, провинность превращается в благородный поступок, и вопрос о наказании сам собой отпадает. Но не полностью. За побег в лес мы с первого раза не выгоняем. За это объявляется строгое предупреждение. За спасение туриста выносится благодарность. Все это, во избежание слухов, объявляется по трансляции. Нам с вами противно, мы плюемся от отвращения, но другого способа я не вижу.

Алексею Палычу было стыдно. Он понимал, что все это делается ради него. Но уж слишком как-то выходило все откровенно нечестно. Особенно неловко было перед ребятами. Да и согласны ли они сами на это?

Начальник лагеря, словно угадав мысли Алексея Палыча, спросил Бориса:

— Ну, как тебе нравится моя идея?

Борис промолчал. Идея ему не нравилась. Но не надо забывать, что он знал то, чего не знал начальник лагеря. Кроме того, он представлял себе, что свалится на Алексея Палыча.

— Понятно. А тебе? — обратился начальник лагеря к Феликсу.

— Это неправда, — сказал Феликс.

— Разумеется. Я, кажется, этого не скрываю.

— А нельзя ли как-то по-другому? — спросил Алексей Палыч. — Если без благородных поступков…

— Никак не выходит. Героизм — единственное оправдание для синих, зеленых и красных. Если бы они были иностранцы и не понимали по-русски… Еще лучше, если бы они были с другой планеты. Но это уже фантастика. Скоро ужин. Нужно решать, Алексей Палыч. Я понимаю, что вам тоже нелегко сделать выбор. Выбирайте меньшее из двух зол.

— Нельзя ли немного подумать? — попросил Алексей Палыч. — Мы с мальчиками все обсудим… Мне бы не хотелось решать одному.

Начальник лагеря явно обрадовался, что есть повод немного помедлить.

— Сейчас ужин, — сказал он. — Ну, на ужине им делать нечего в таком виде. Потом ночь… Знаете, Алексей Палыч, забирайте их до утра. Если они придут к завтраку, то будем считать, что вы согласны на героический вариант. Если не придут, пойдет вариант обычный. За вещами можно прийти в любое время.

— Мне бы не хотелось появляться с ними в Кулеминске в таком виде.

— Это уже проще, — сказал начальник лагеря. — В нашем душе их не отмыть — опыт есть. Я даю вам машину, и вы везете их в баню. Только не в Кулеминск, а на Старый Разъезд — так я вам советую. Впрочем, может быть, Куликов предпочтет, чтобы его отмывал отец?

— Предпочту, — угрюмо сказал Борис.

— Вот и прекрасно. Передавай ему привет, — начальник лагеря вышел за машиной. По пути он разогнал уже сильно поредевшую толпу болельщиков, пообещав им, что завтра они все узнают по трансляции.

— Вот так… — сказал Алексей Палыч. — Как же ты, Боря, прозевал? Я тебя не упрекаю. Но ты видишь, как все сложилось.

— Девочки… Он от них совсем обалдел.

— В баню поедешь?

— Нет, все равно костюм не отстирать.

Возле канцелярии ребят уже не было. Лишь одинокая девочка в спортивном костюме маячила неподалеку. Она помахала рукой в сторону всех троих — Алексея Палыча, Бориса и Феликса, вышедших из канцелярии. Но подошел к ней один Феликс.

— Вас оставили? — спросила Тома.

— Оставят, если скажем, будто спасали туриста.

— Ну и скажите.

— Тома, — сказал Феликс, — ты ведь не знаешь, мы никого не спасали.

— Ну и что? Соврешь чуть-чуть, зато останешься на целый месяц.

— Ты хочешь, чтобы я говорил неправду?

— Хочу.

— Ты шутишь? — спросил Феликс.

Тома нахмурилась.

— Если вас выгонят, мы больше не увидимся. Через месяц мы с Ирой уезжаем на соревнования в Москву. Потом вернемся в город… Ты что, ничего не понимаешь?

От канцелярии посигналила подъехавшая машина. Феликса позвали.

— Куда ты уезжаешь? — спросила Тома.

— В баню, — честно ответил Феликс.

Тома резко повернулась и, не оглядываясь, пошла к столовой. Она не знала, что в здешнем душе краска не отмывается и приняла слова Феликса за дурацкую и совершенно неуместную сейчас шутку.

Высадив Бориса неподалеку от дома, Алексей Палыч попросил шофера отвезти их с Феликсом на Старый Разъезд. Еще по дороге Алексей Палыч понял, как изменился и повзрослел Феликс. Он рассказал и про Вен-Вена, и про девочек, и про тренировки. Лишь когда Феликс пытался рассказать о путешествии к речке, учитель показал ему, что нужно молчать. Алексей Палыч еще не решил, как поступить, и боялся, что услышит шофер.

А шофер весело поглядывал через плечо. О причине синевы мальчика он догадывался, но ему непонятно было, почему мальчик называет учителя «Палыч» и на «ты».

В бане Алексей Палыч взял отдельный номер с ванной. Но и тут не удалось уклониться от любопытства дежурной. Она мельком глянула на Феликса и без труда поставила точный диагноз.

— Никак в Кулемку ввалился?

— Ввалился, — кратко ответил Алексей Палыч.

— Это, значит, сегодня у нас воскресенье… Ну, эту еще отмыть можно разов с пяти. Синяя, она еще ничего, сносная. Вот которые на неделе вваливаются, с теми хужей. Этих хоть в щелоке вари — не отмывается. Я тебе, хочешь, мыла дам? Такое у меня мыло есть — черное, оно для собак употребляется. Вот оно с трех разов отмывает.

— Буду очень благодарен, — сказал Алексей Палыч.