— Ты засыпаешь? — шепчет Пирс.

Я прижалась к нему, закрыв глаза.

— Нет. Наслаждаюсь нашими последними минутами здесь.

— Давай наслаждаться вместе, — предлагает он, приподнимая мое лицо к себе, чтобы поцеловать.

Я игриво улыбаюсь.

— В постели?

— Это наш медовый месяц, и послезавтра я не увижу тебя целую неделю. — Он заводит руку под моими ногами и поднимает меня, неся обратно в комнату.

— Я не хочу завтра уезжать, — признаюсь я, когда оказываюсь на кровати.

— Мы вернемся сюда, — обещает он, его губы замирают над моим. Пирс избавляет меня от одежды, и, глядя на мое обнаженное тело, его глаза наполняются желанием.

Его халат падает на пол, и мое собственное возбуждение теплом разливается в груди, когда я вижу его. Пирс держит мое лицо ладонями, его губы мягко двигаются на моих, а наши тела все еще так далеки друг от друга. Он слишком далек. Мне нужно его почувствовать. Я тянусь поближе, опуская руки ему на грудь, а затем веду ими вниз, ощущая твердые мышцы на рельефном животе.

Моя рука соскальзывает еще ниже, медленно поглаживая бархатистую кожу. Я слышу, как Пирс стонет. Я чувствую вибрацию этого стона в его груди, когда наши языки соприкасаются. Его рука ласкает заднюю часть моей шеи, слегка наклоняя мою голову, когда углубляется наш поцелуй. Его другая рука гладит мое тело, дразнит мою грудь. Я стону, выгибаясь и головой упираясь о его ладонь. Он держит меня, как в плену, так как его глубокие, медленные, чувственные поцелуи не прекращаются. Я сгораю. Я хочу его. Он нужен мне.

Его рука скользит вниз по моему животу, и когда достигает местечка, так отчаянно нуждающегося в его прикосновении, он проходит мимо него. Чувствую улыбку Пирса, когда он меня целует. Знает же, что сделал. Почувствовал, как я напряглась, когда приблизился к низу живота, а затем расслабилась, когда он спустился ниже. Но это только заставило меня сильнее задрожать. Ожидание. Он знает, что со мной делает, и поэтому не останавливается. Пирс хочет угодить мне. И всегда это делает. Каждый раз. Неоднократно.

Я задыхаюсь, когда его рука, наконец, оказывается там, где хочу я. Все еще ласкаю его, чувствуя, как он затвердевает в моей руке. Мы лежим на кровати, но я толкаю Пирса за плечо, вынуждая перевернуться на спину, а затем сажусь сверху.

Он касается моей щеки и обрушивается на мой рот, пока я двигаюсь над ним, упираясь о его широкую грудь ладонями.

— Боже, я люблю тебя, — выдыхает Пирс между поцелуями.

— Я тоже тебя люблю.

Его пальцы впиваются в кожу моих бедер, притягивая ближе, когда он стонет низким и сексуальным голосом. Пирс ведет меня, держит своими сильными руками, а затем позволяет взять его под свой контроль. Я быстрее двигаю бедрами. Чувствую, что он уже на грани. Мы оба уже так близко…

Он поднимается, переворачивает меня на спину и врезается со всей силы. Снова и снова. Глубоко и интенсивно. Чувствуется так, словно Пирс в каждой клеточке моего тела. Он здесь, со мной. Я чувствую его напряжение, затем он расслабляется, и его тело содрогается.

Мы лежим, тяжело дыша.

— Это было потрясающе, — признаюсь я.

— Согласен. — Он откатывается от меня. — Мы должны делать это каждый час.

Я устало смеюсь.

— Может, нам стоит подождать до утра, я действительно хочу спать. — Зеваю и прижимаюсь к нему, положив голову Пирсу на плечо, а руку на грудь.

— Тогда давай спать. — Он наклоняется и натягивает на нас покрывало. Его рука обнимает меня, удерживая на месте, когда губами касается лба. — Спокойной ночи, дорогая, я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю.

И вот так заканчивается наш медовый месяц. Сказочный медовый месяц, который я никогда не забуду.

Сегодня только первый день встреч в «Дюнамис», и мне тяжело держать глаза открытыми. Даже если бы я не устал от поездки, все равно было бы трудно не вырубиться. Другие участники продолжают беспрерывно обсуждать, что делать с человеком, введенным нами в Сенат несколько лет назад, который не сотрудничает так, как должен.

Политики, на которых мы делаем ставку, должны выполнять наши приказы. Это плата за то, что мы их избрали. Но этот конкретный человек проигнорировал наши требования и делает все по-своему. Если он продолжит не выполнять приказы, его нужно будет устранить. Что сделать непросто. Сенаторы - важные шишки, журналисты начнут расследовать их смерть. Если у него случится сердечный приступ, они затребуют историю болезни. Если он погиб в автокатастрофе, станут подозревать, что кто-то поработал с его машиной. Поэтому, если дело доходит до устранения, у нас должен быть тщательно продуманный план.

Участники обсуждают все это уже часа четыре. Небрежно, как будто убивать кого-то - это обыденные вещи. Никаких эмоций. Сенатор – просто проблема, а не живой человек. Вот как организация видит людей, когда раздает нам заказы на убийство. Люди классифицируются как проблемы или препятствия. Мы даже называем их так, вместо того, чтобы использовать имена. Ничего личного. Сенатор является проблемой № 248. Каждой задаче присваивается свой номер. Препятствия не исключение.

«Проблемы» определяются как лица, не выполняющие приказы. Им была поставлена ​​задача, но она не была выполнена. Наемник может стать проблемой так же, как и один из моих коллег. На самом деле, я тоже проблема, потому что не выполнил приказ, когда женился на Рэйчел.

Номер моей проблемы - мой личный номер в организации. Когда мое наказание за женитьбу на Рэйчел будет отбыто, метка проблемы удалится из моего файла.

«Препятствием» является тот, кто мешает планам организации или ставит нас под угрозу быть обнаруженным. Люди, являющиеся препятствиями, как правило, не знают, что с ними планируют сделать. Секретарь, которого мне велели убить, был Препятствием № 742. Как и в случае с другими, она увидела то, чего не должна была, и поэтому ее рассматривали как угрозу. Ту, что может выдать наши секреты. Технически Рэйчел можно считать препятствием, потому что она заняла место женщины, на которой я должен был жениться, что помешало планам организации. Но она не знала об их планах и не намеренно их нарушила, поэтому не может считаться полноценным препятствием. Но все же могла бы быть, если бы знала о нас и о том, чем мы занимаемся, поэтому я должен быть предельно осторожным. Она никогда не узнает об организации.

Сегодняшняя встреча проходит в подземном бункере, построенном много лет назад нашими основателями. Чтобы попасть на собрание, вы сначала въезжаете в нечто, похожее на склад, припарковываете машину, а затем опускаетесь в лифте глубоко под землю, где расположены залы заседаний.

Джек установил верхнюю линию безопасности в подземной зоне, а также на входе в склад и лифт. Он лично это сделал, потому что мы не могли рисковать, доверяя установку человеку со стороны. Еще одна причина, по которой группа должны поддерживать Джека. Он может им не нравиться, но он чрезвычайно ценен для организации.

Когда я приехал сегодня утром, никто не говорил со мной, кроме Арлина и Ройса. Все остальные избегали меня, боясь даже поздороваться, опасаясь, что впадут в немилость из-за поддержки «проблемы». Мне все равно. Я рад находиться в одиночестве. Намного лучше ни с кем не разговаривать. Вечером я буду вынужден, но сейчас, сидя в задней части комнаты, наслаждаюсь тишиной.

Пока мои коллеги обсуждали, что же делать с сенатором, я позволяю себе вспоминать Рэйчел и наш медовый месяц. Я всегда любил Италию, но поехать туда с ней было, словно увидеть ее в первый раз. Она была в восторге от всего. Еда. Города. Достопримечательности. Я никогда не видел, чтобы кто-то действительно наслаждался чем-то на таком уровне. Когда у вас есть деньги, вы теряете часть радости в жизни. Вы не цените такие вещи. Я путешествовал по всему миру и всегда был в состоянии позволить себе все, что бы я ни захотел, поэтому у меня не было такой же реакции на вещи, как у Рэйчел. Но, увидев Италию ее глазами, я стал относиться к жизни по-другому.