Прямой, без всяких вычурных завитков, заострен к низу. С того расстояния, на котором мы находимся друг от друга, невозможно разглядеть его во всех деталях, но я уверена, что на кресте есть знак бесконечности.

Я встречаюсь взглядом с женщиной. В одно время знакомой, в другое абсолютно чужой. От ее вставного глаза по коже проходят мурашки.

Кроме нас в комнате больше никого нет. Как только я делаю шаг вперед, она встает с кресла, снимает кожаные перчатки и протягивает мне руку, чтобы дотронуться до которой, мне нужно сделать примерно шесть шагов.

– Рада, наконец, встретиться с тобой, Ева, – ее властный тон. Черствый, надменный голос, заставляет меня содрогнуться.

И в это мгновение я все вспоминаю.

После того, как на нас с Безлицым напали каннибалы, мы вернулись в Содержательный дом, как раз в тот самый момент, я узнала, что моя сестра погибла. Я кричала, разгоняла всех, а потом мне вкололи успокоительное. На протяжении всего его действия, меня держали в лазарете, я помню, как просыпалась, помню отрывки разговоров, которые, как я решила позднее, были плодом моего воображения.

Алекс говорил с этой женщиной о моей сестре, о ее смерти и обо мне. И это был не сон.

Шон тоже разговаривал с ней обо всем случившимся.

– Сложно в это поверить спустя семнадцать лет.

Уголки губ приподнимаются в зловещей улыбке.

– Не будем ворошить прошлое, – говорит она, а если быть точным, приказывает.

Я опускаю руки.

– Тогда зачем ты здесь, мама? Знаешь, а ты очень изменилась со времени нашей последней встречи.

– В последний раз мы виделись с тобой, когда тебе еще не было года.

– Я об этом и говорю.

Ярость загорается внутри, стискиваю руки в кулаки.

– Знаешь, на фотографиях ты намного красивее. А этот крест, – я перевожу взгляд на ее шею, – совсем не подходит к твоему новому образу плохой мамочки.

– Так же как и тебе не подходит образ нововведенной шлюхи, – она выплевывает эти слова с такой злостью, что мне кажется, в аду не так жарко, как прямо сейчас в этой комнате.

– Вот мы и обменялись любезностями за годы разлуки.

Я прохожу мимо нее и сажусь на кровать. Она опускается напротив меня, в кресло.

– Ты ведь приехала сюда не для воссоединения семьи, не так ли? А если и для этого, то думаю, ты понимаешь, что это плохая идея.

Она вопросительно поднимает бровь над вставным глазом.

– Соединять некого, – шепчу я в ответ.

– Ошибаешься, – отрезает мама.

Смех пробирает меня до костей.

– Дмитрий, он твоя новая семья.

– Что?

Глаза обещают налезть на лоб. Я поддаюсь вперед и практически падаю с кровати. Но женщина, сидящая передо мной, зловеще улыбается. Она изменилась, она не похожа на ту молодую красавицу со старых фотографий. Единственная знакомая деталь на ее шее. Крест. Вот почему он показался мне знакомым, потому что я и правда его видела.

Она ничего не говорит, не отвечает на поставленный вопрос, лишь сверлит меня своими естественным и искусственным глазами. Дает мне время на размышления.

– Работаешь подстилкой для Безлицых? – подаю голос.

В ответ она оставляет пощечину на моей здоровой щеке. Звон от хлопка отдается от стен, и в комнату вбегает Дмитрий. Наготове.

Голова кружится, все лицо горит, словно она ударила меня сковородкой.

– Элеонора, все в порядке? – Дмитрий обеспокоен.

Я не смотрю на него, но слышу волнение в его голосе.

– Для старухи у тебя не плохой удар, – говорю, прикусывая губу.

Женщина склоняется надо мной. Элеонора берет меня за подбородок и притягивает к себе. Ее ядовитый голос проникает в самые щели подсознания, она понижает голос до такой громкости, чтобы ее смогла слышать только я.

– Я надеюсь, что не ошиблась, когда выбрала тебя, а не твою сестру, – наши взгляды встречаются.

Я сдерживаюсь, чтобы не плюнуть ей в лицо.

– Безлицые. Да что ты о них знаешь, Ева? Ты ошибаешься думая, будто мужчины с горой мускул и мозгами куриц могут управлять целыми резервациями и Чистилищем, держа все под контролем. Они – всего лишь прикрытие. Для таких как я, ты и Марго. Знаешь, кто такие настоящие Безлицые? Знаешь, почему их так называют? – я отрицательно качаю головой. – Это те, кого никто не видел. Пол, кого даже никому не известен. Безлицые – это я и Марго. Безлицая – это то, кем станешь ты.

Мой мир рушится. Воздвигнутые стены вокруг моего замка рассыпаются на части от ядовитых слов.

Элеонора встает, но у меня не хватает смелости посмотреть на нее.

Выражение моего лица ясно дает ей понять, насколько сильно я шокирована происходящим.

– Я должна извиниться перед тобой за поведение Марго, тебе она известна под другим именем.

– Мия, – шепчу я.

– Именно. Она молодая и очень вспыльчивая особа. Я хочу, чтобы ты не винила ее в смерти Рейчел, в конце концов, и ты и я, мы обе знаем, что твою сестру ждал смертный приговор. Она была беременна. Ее смерть – вынужденная мера. Я дала разрешение Марго на это.

Ком встает в горле. Я не могу дышать.

– Ты. Дала. Разрешение. На убийство. Собственной. Дочери.

Мне противно от нее, от себя. Мне противно от знания, что во мне течет ее кровь. Я не могу смотреть на нее. Просто закрываю глаза.

– Повторяю, мы были вынуждены пойти на это, – в ее голосе даже ничто не дрогнуло.

– Ты бездушная, – я открываю глаза и смотрю прямо на нее.

– Я знаю. И тебе предстоит стать такой же.

Шум в голове заглушает ее голос. Злость завладевает телом, и я вскакиваю с места.

– А что, если я откажусь?

На минуту Элеонора замолкает. Кажется, она обдумывает возможные варианты. Мы смотрим друг на друга так долго, пока глаза не начинают щипать от боли.

– У тебя нет другого выбора. Я надеюсь, что ты подружишься с Марго. В ее венах не моя кровь, но я считаю ее своей дочерью, мне бы хотелось, чтобы и ты относилась к ней как к своей родной сестре.

Ее слова больно жалят.

Мама разворачивается на каблуках и только затем произносит:

– Пока ты не будешь готова стать тем, кем я хочу, чтобы ты стала, твоим прикрытием будет Дмитрий, – я перевожу взгляд на черноволосого Безлицего. Он даже не удостаивает меня взглядом. – По легенде он выкупает тебя из Содержательного дома, то есть официально ты принадлежишь ему. Документы уже оформлены. Лучше тебе делать все, что он тебе скажет.

– Для чего был весь этот спектакль? – единственный вопрос, который меня волнует.

Она кидает на меня усталый взгляд через плечо.

– Прежде чем выкупить тебя, я должна была знать, что ты не размазня. Точно моя дочь.

– Мы нисколько не похожи. Я бы никогда не оставила своих детей.

Женщина замирает. Ее плечи напрягаются.

– Поезд приходит в полдень, советую тебе поторопиться и собрать вещи.

Элеонор покидает комнату, даже не взглянув на меня. Я стараюсь дышать ровно, сдерживая злость и недоумение внутри.

– Так, значит, ты теперь мой хозяин, – обращаюсь я к Дмитрию, прислонившемуся спиной к стене.

Руки скрещены на груди, а глаза закрыты. Его лицо ничего не выражает, кроме раздражения и усталости. В голове всплывают воспоминания о ночи, проведенной в его компании, и щеки сами по себе заливаются краской.

В ответ он кивает.

– Может, расскажешь, каковы мои обязанности перед тобой? – но он молчит, не поднимая век. Ком встает в горле, мне хочется вывести его из себя. Убрать эту напыщенную, фальшивую умиротворенность с его лица. – Я буду должна ложиться под тебя каждый день или только по выходным?

Дмитрий распахивает глаза, в два шага он оказывается прямо передо мной.

– Будь осторожна в выражениях. Официально ты моя. Так что мне ничего не стоит промыть тебе рот с мылом.

Я начинаю его злить.

– Правда? И что ты мне сделаешь, если я вдруг перестану тебя слушаться? – я приближаю свое лицо к его.

Дыхание Дмитрия учащается, так же как и мой пульс.

– Убьешь меня? Что ж, тогда становись в очередь, – я отталкиваю его и прохожу мимо. – Моя мамочка тоже вряд ли сможет тебе чем-то помочь.