Однако судьба и в этот раз пощадила его — он рухнул не на скалу, а в довольно глубокую горную реку. Падение оглушило Скилла, но ледяная вода мгновенно привела в чувство. Бешено работая руками и ногами, он вынырнул на поверхность и подплыл к берегу в надежде найти расщелину или древесный корень, за которые можно уцепиться, а затем выбраться наверх. Но тщетно. Стены каньона были ровны и столь гладки, что казались отполированными. Темнота и водяная взвесь делали их обманчиво расплывчатыми, мешая точно определить расстояние. Вода с огромной скоростью несла Скилла по каменному желобу. Ему пришлось оставить мысль немедленно выбраться из реки и сосредоточить все усилия на том, чтобы сделать свое вынужденное плавание как можно более безопасным. Изменчивое течение то и дело швыряло скифа на извилистые стены каньона. Скилл изо всех сил отталкивался окоченевшими руками от мокрого камня, и река несла его дальше. Это было поистине адское путешествие!

Наконец река сделала резкий поворот и вынесла беглеца на просторы равнины. Стремительный прежде бег ее замедлился. Едва шевеля непослушными конечностями, пловец подгреб к берегу и попытался взобраться наверх, что удалось ему сделать лишь с третьей попытки. Совершенно обессиленный, Скилл рухнул на пожухлую траву и провалился в беспамятство. А звезды равнодушно смотрели на смуглое избитое тело.

Возвращение в реальность было не из приятных. Руки и ноги не слушались. Тело болело так, словно его пропустили через мельничные жернова. В голове шумело. С огромным трудом Скиллу удалось встать на четвереньки, а затем принять вертикальное положение. Он осмотрелся по сторонам и заметил невдалеке макушки крыш небольшого селения. Стены, хозяйственные пристройки и заборы совершенно утопали в тумане. Скиф тяжело вздохнул и, пошатываясь, побрел туда, откуда уже несло запахом свежевыпеченных лепешек. Там было тепло. Там была жизнь.

Солнце подходило к полуденной отметке, когда скиф дополз до крайнего домика. Сил, чтобы позвать хозяев, уже не было. Он распластался на земле и закрыл глаза. Рядом забрехала собака. Сначала враждебно, затем почти миролюбиво. Теплый шершавый язык лизнул ухо и шею. Сразу вспомнилась Тента. Послышались легкие шаги и удивленный девичий голосок, зовущий на помощь. Последнее, что запомнил Скилл, — сильные мужские руки, куда-то несущие его.

Он вновь очнулся, когда уже темнело. Снаружи доносился гомон птиц и собачий лай. Скилл открыл глаза — небольшая комнатушка, простенький ларь, убогая утварь. Но ничего, скиф не привык к дворцам. Ему случалось бывать в них редко, да и то после этих посещений дворцы почему-то оказывались в руинах.

Первым делом Скилл осмотрел себя. Выглядел он даже несколько лучше, чем ожидал. Тело было сплошь в синяках и ссадинах, болели ребра и разбитое колено, но не оказалось ни одного серьезного перелома, который мог надолго приковать его к постели. Морщась от боли, Скилл перевернулся на живот и встал. Его шатало. Тогда он ухватился руками за идущую под потолком балку и осторожно шагнул вперед. В этот миг дверь распахнулась. На пороге стояла миловидная девушка. Она изумленно, даже недоверчиво посмотрела на шатающегося Скилла, затем повернула голову и крикнула.

— Папа, он очнулся!

Папу звали Ораз. Он был крестьянином, ковырял мотыгой землю, исправно отдавая треть урожая царю Ксерксу и десятину Ариману, так как жил на земле злого бога. Особых достоинств у него не наблюдалось. Скуповат, глуповат, трусоват, вдобавок некрасивая и сварливая жена, выражение лица которой без всяких слов свидетельствовало, что незваный гость пришелся ей не по душе. Но имелись все же и положительные стороны. Ораз был милосерден, гостеприимен, у него оказалась очаровательная дочь. Он предложил скифу отдохнуть в его доме несколько дней, пока не подживут раны. Скилл поначалу не рассчитывал задерживаться в этой деревушке столь долго, ему надо было спешить на выручку Черному Ветру и нэрси, но, заглянув в черные бархатистые глаза дочери Ораза, он подумал: а почему бы и впрямь не воспользоваться столь любезным приглашением? И остался.

Когда стемнело, Ораз достал кувшинчик дешевой дынной браги и, любопытствуя, стал расспрашивать гостя, что за дела привели его в эти края. Скиф был достаточно сообразителен, чтобы утаить правду: кто мог поручиться, что Ораз той же ночью не побежит с доносом к пекиду — сельскому старосте, а утром не прискачут всадники Аримана. И поэтому врал напропалую. Он сочинил историю о напавших на торговый караван жестоких разбойниках, которых было очень много — «никак не меньше сотни». Повествование получилось столь захватывающим, что даже у самого скифа холодела кровь. Он пронзал грабителей «острыми стрелами по шесть человек сразу», бросал их в пропасть, разрывал «на восемь тысяч клочков», но Скилл был один, а врагов слишком много.

— Только поэтому я бросился в реку.

Ораз лишь качал головой: гость явно склонен приврать. Никаких разбойников в Красных горах отроду не было, да и не могло быть. По слухам, там жили дэвы, но разве мог подобный болтун спастись от дэвов! Хозяин не поверил рассказу гостя, что Скилла, впрочем, нисколько не смутило.

Три дня он набирался сил, набивая желудок ячменными лепешками и великолепным виноградом, который здесь рос в изобилии, а на четвертый рано утром собрался в дорогу, рассуждая:

— А не то вскружу девчонке голову, и придется остаться здесь навсегда.

Следовало расплатиться за гостеприимство и доброту, но Скилл был гол, словно только что вышедший из зиндана вор. Все его имущество составляли лук, доспех и латаный халат. Все остальное пропало вместе с вьюками Черного Ветра, а акинак унесла река.

Пришлось уйти тихо, не прощаясь. Мучимый совестью Скилл уговаривал себя, что когда-нибудь он разбогатеет и вернется в эти края, чтобы расплатиться с гостеприимным хозяином. А может, даже и женится на его симпатичной дочке. Почему бы и нет?

Еще не встало солнце, а он уже шагал по пыльной дороге, ведшей в Гарду, самый большой город Арианы.

За день ему удалось пройти не много. Сказывалось отсутствие привычки ходить пешком, к тому же болела не до конца зажившая нога. Утомленный дорогой, Скилл прилег под деревом и быстро заснул. И приснился ему странный сон.

Будто идет он по раскаленной пустыне. Огненный ветер, огненное солнце, ноги вязнут в огненном песке. Пустыня нескончаема. Скилл узнает ее. Это Говорящая пустыня. Он никогда не бывал здесь раньше, но уверен, что не ошибся. Это наверняка Говорящая пустыня, ибо все здесь издает звук. Солнечные лучи, шипя, обжигают кожу — зловещее шипение. Ветер поет заунывную песнь смерти, завывая на все лады, словно стая черных волков, — о-ууу, у-ууу, а-ууу! Что-то шепчут комки пустынного лишайника, катящиеся по барханам. И поет песок. Его пение напоминает тихий заунывный свист; свист, вгоняющий в тоску. О, как Скилл ненавидит их, эти поющие пески…

Скиф вздрогнул и проснулся. Хорошо, что это был лишь сон, но какой жуткий! Он открыл глаза и зажмурился от ярких лучей полуденного солнца. Чертыхаясь и кляня себя за то, что слишком разоспался, кочевник привстал и застыл в изумлении, словно соляной столп. Повсюду, куда ни кинь взгляд, простирались угрюмые рыжие барханы. Непостоянные, словно женщины, они волнами сбегали в лощины и бросали друг в друга горстями песка.

— Но этого не может быть! — вырвалось из груди скифа.

Но он знал, что может. Ариман все же победил его. Он не стал марать руки кровью жалкого человечишки, а просто перенес его в глубь самой страшной на свете пустыни, где нет ни оазисов, ни колодцев с солоноватой водой, где не проходят караваны, так как ни один, даже самый отважный купец не рискнет сократить свой путь к городам Мерга, зная, что непременно поплатится за это жизнью; здесь нет даже надежды.

Отказываясь верить в происходящее, Скилл сел на песок и обхватил голову руками. Раздался негромкий вой. Скиф открыл глаза. То пел песок, огромный песчаный холм, высотой в полполета стрелы. Перекатывая барханы, он надвигался на Скилла и угрожающе пел.